Юлия КРЕНТИК. Проблема веры и безверия в повести А. Варламова «Рождение»
Главными героями повести Алексея Варламова «Рождение» являются мужчина и женщина, муж и жена, имена которых автором не указываются. Они обычные люди, этот мужчина и эта женщина, такие же, как все, как обычно и то, что случилось с ними.
Их долгая супружеская жизнь обернулась спокойным равнодушием друг к другу.
Мужчину и женщину объединяла мысль о ребенке, отсутствие которого превратило их жизнь в скучную житейскую муть.
Женщина была умна и спокойна. Рациональное мышление, закрепленное долгими годами одиночества, заставило героиню уверовать, что детей у нее быть не может, а если и будут, то только благодаря какому-то чуду. Момент ее беременности, вследствие этого, застал женщину врасплох.
Первое время она даже не верила, что этот ребенок может родиться. Все-таки надеясь на чудо, женщина стала интуитивно оберегать существо внутри себя. Малыш сделался смыслом ее жизни. Она видела в нем свет, выход из темноты, в которой жила прежде. Свыкнувшись с мыслью, что у нее все-таки родится ее «младенчик», женщина стала искать объяснение «неожиданному подарку судьбы». Она искала опору и поддержку. Муж, давно остывший и поглощенный собственной жизнью, поначалу отвергался ее разумом. Тогда она решается пойти в церковь, принять крещение.
«Всю жизнь далекая от Бога…», женщина теперь читала молитвослов, тайком от мужа, не понимая даже слов молитв. Каждый раз, когда она приближалась к церкви «…и входила в холодное пустынное здание с его заунывным пением, возгласами причта и шепотком молящихся» [Варламов А. Рождение. http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1995/7/varlam.html — здесь и далее цит. по этому источнику], ей становилось дурно. Момент крещения не становится для нее переломным: о нем женщина вспоминает с содроганием. Вера для героини — это лекарство, подобное другим, как таблетки или уколы. Кроме того, ребенка Бог дает ей, чтобы она, думает женщина, могла исправиться. То есть средством становится уже ребенок.
Несмотря на это, с зачатием ребенка мысль о собственной жизни ушла на задний план. Он теперь — все. Она обязана выносить его и родить. Иначе ей и незачем жить на этом свете. Нет более ее одной, с такой размеренной, спокойной и одинокой жизнью — теперь есть только двое: женщина и ребенок, они неразрывное целое. Ради малыша женщина готова сделать все: беременная, она отправилась креститься в церковь, испугавшую ее своей «…грубостью, суетливостью, полным несоответствием тому, что она… ждала…»
Но несмотря на крещение, женщина ищет силы только в себе самой, сводя весь мир к жизни собственного дитя. Она обвиняет время, которое, по ее мнению, даже в Евангелии было названо неблагоприятным для ношения ребенка и родов. Мир был против нее в ее маленьком круге, где она укрылась от всех, пряча свои сомнения и тревоги. Но кроме мира, против малыша, по мнению женщины, был «..даже Тот, у Кого искала она защиты…». Бог «…предрекал ей горе». Она не верит, что Он спасет ее ребенка, который рождается недоношенным. В отчаянии «она подумала, что не надо ей было креститься, не надо было ничего этого знать, она сама все напортила: грозному, злому Богу неугодны её молитвы и слёзы — Он жаждет для неё только наказания».
Разве может верующий человек говорить так? Женщина не способна прийти к ясному пониманию того, что Бог есть Любовь и пребывающий в любви пребывает в Боге, как сказано в Евангелии. Даже в отчаянии, каким бы глубоким оно ни было, верующий человек надеется на спасение и милость Всевышнего.
Жизнь женщины можно разделить мысленно на три периода: до беременности, во время беременности и после преждевременных родов. Читателю предстают три разные женщины. «Первая» — замкнутая, «замороженная» в своих комплексах хрупкая женщина, она не религиозна и не проявляет желания стать на путь истинный; «вторая» — чуткая, почти уверенная, но боящаяся за ребенка больше жизни, слившаяся с ним в одно целое, пытавшаяся во что бы то ни стало оставить, сохранить в себе ребенка. Она видела в еще не родившемся малыше свою поддержку и единственное существо, которому она была нужна. Женщина не хотела понять, что оторвавшийся от нее ребенок навсегда останется частью ее самой. Пройдя путь до рождения сына, она все еще чувствовала за собой вину за рождение недоношенного младенца, но уже став другой.
Это была уже не просто женщина, это была Мать. Мать, которая радовалась, когда с малышом все было хорошо, и приходила в безумное отчаяние, когда что-то шло не так.
Но ни в какой из трех своих ипостасей женщина не является истинно верующей. Она обвиняет Бога во всем случившимся. Казалось бы, став матерью, героиня искренне взывает к Божьей Матери о спасении своего ребенка, но как только происходит осложнение, женщина винит Её.
Таким образом, ребенок стал неким способом перевоплощения женщины. Из замкнутой и одинокой она превратилась в сильную и уверенную мать и жену. Но несмотря на удачно сложившийся финал, героиня так и не приходит всем сердцем к Богу, ее вера остаётся эгоцентричной.
В этом схожесть между женой и мужем.
Мужчина тоже изначально мечтал о ребенке и, не удовлетворив эту потребность, создал свой мир, только для себя, где он был «счастлив». Это его особенное счастье заключалось в стабильности. Мужчина желал ребенка, чтобы передать ему свои стремления молодости, которые он не воплотил в жизнь; иными словами, его жажда иметь дитя также была эгоистичной. Он никогда не любил свою жену, добился ее ради себя, так как в молодости был самолюбив и упрям. Как только мужчина выясняет, что женщина беременна, он сразу готов ее полюбить и простить, если «…с ребенком ничего не получится, за одну только попытку простить».
Муж, как и его жена, зависим от окружающих. Он боится патологии еще не родившегося ребенка, потому что опасается осуждения со стороны окружающих. Еще более мужчина боится оказаться зависимым от больного ребенка на всю оставшуюся жизнь, ценя спокойствие и размеренность жизни. Невоплощенные мечты его молодости переросли в ровную, как гладь озера, жизнь с «мелкой рябью» — несущественными волнениями. Он признавал, что его жизнь не сложилась, признавал свою «теперешнюю беспомощность» перед огромным миром, но с молодости заложенное в нем чувство самолюбия не давало ему признать свое существование совсем никчемным и пустым.
С годами он предпочел быть наблюдателем, нежели участником какого-либо события. Он был готов смириться со смертью сына, которому так нужны были вера и любовь. Повторяя: «…Это всё», — герой с легкостью выносит свой «диагноз» малышу. Он не оставляет ребенку шансов на выживание, возможно, потому, что и сам до конца не может решить, хочет ли он этого: «Может быть, лучше… если дитя не будет мучить других и мучиться само, закроет глазки и навсегда уснёт? А они его забудут, разведутся и забудут, и у каждого начнется своя жизнь, в которой и он и она будут удачливее?».
Все заботы мужчина возложил на плечи жены. Но со временем он стал понимать, что сын — реальность, что он будет жить, что его можно любить и со временем он (мужчина) сможет познать тайны отцовства. И он с головой окунулся в заботу о ребенке, часами простаивая под окнами больницы. Однако страх потерять малыша, страх испытать горе не дают ему поверить в ребенка. Мужчина боялся за себя, за возможность утраты своей мечты. Таким образом, можно говорить о том, что герой не пришёл к Богу, его вера, как и женщины, остаётся эгоцентричной.
Такова позиция главных героев; но А. Варламов не даёт уверовать и другим персонажам. Даже младенец в утробе матери, тот, чьё существование чисто и свято, наделяется чертами негативными, он «…жаден, эгоистичен… у него были свои ощущения и эмоции…». Доктор, выходивший ребенка, тоже не религиозен, хотя матерям недоношенных младенцев говорил одно: «если верующая, молись, если неверующая, тоже молись». Он не был равнодушен к детям и радовался, когда ребенок выживал.
Писатель показывает в своем произведении схожесть и различие героев. Он соединяет несоединимое, два мира, две почти чужие жизни. Но, как нам кажется, став частью мира мужчины и женщины, соединив их, ребенок не преодолел отчуждения героев от других людей. Круг семьи остался замкнутым, непроницаемым. Вера мужчины и женщины, вера эгоцентричная, теперь, возможно, воплотится в ребенке. Но она не станет искренней. Церковь у Алексея Варламова — это закрытое место, куда нельзя достучаться. И, наверное, его героям это и не нужно.
