Светлана ДОНЧЕНКО. Душа всё знала. Благословение

Рассказы

Душа всё знала

1. Умай

Достав с верхней книжной полки старый увесистый семейный альбом, Надежда с тихой грустью во взгляде открыла первую страницу. С пожелтевшей от времени фотографии на неё взглянули родные лица мамы и папы, снятые на фоне памятника азербайджанской поэтессе Хуршидбану Натаван, бравшей на себя смелость писать о бесправии женщин Востока. Две молодые, стройные фигуры счастливых влюблённых и она — маленькая Наденька, едва появившаяся на свет, сладко посапывающая на руках папы. «Как давно это было! Как давно!» — подумала женщина и закрыла глаза.

Она родилась в красивейшем древнем городе Баку более пятидесяти лет назад в любящей семье студентов, поженившихся на втором курсе института, куда оба приехали поступать из кубанской столицы, не будучи знакомыми друг с другом. В славном азербайджанском городе родилась их любовь и волшебный её плод — обожаемая дочурка Надюшка. После окончания института родители Нади вернулись на свою малую родину и волею судьбы больше никогда не посещали Азербайджан. С юных лет, ещё будучи совсем маленькой девочкой, Наденька мечтала побывать в городе своего рождения, теребила родителей, упрашивала съездить туда, показать ей свои самые любимые места. Больше всего хотелось девочке побывать у памятника Хуршидбану Натаван, какая-то неведомая сила влекла Надю к этому месту. Она манила, призывала, тянула магнитом. Рассматривая с бабушкиной лупой на фотографии прекрасное лицо поэтессы Натаван, Наденька, каким-то невообразимым способом, находила в ней родные черты.

— Надюша, иди, я чай заварил! — голос мужа пригласил женщину на кухню.

С альбомом расставаться не хотелось, и Надя, склонившись под его тяжестью в левую сторону, зажав под мышкой «память своего рода», поспешила к чайному столику. Из чашек тонкого фарфора лёгкой дымкой вырывался дивный аромат чёрного чая.

— Андрюш, посмотри на эту фотографию. — Надя указала пальцем на старый матовый снимок, на котором были изображены ее родители вместе с красивой дамой лет тридцати пяти, национальная одежда и черты лица выдавали в ней азербайджанку. — Это квартирная хозяйка моих родителей, в период их проживания в Баку. Её звали Умай, помнится, в переводе это значит «птица»! Никогда раньше не обращала внимания, взгляни, кажется, что вот сейчас она взмахнёт руками и полетит.

— М-да! Очень похоже! Когда-то давно, в самом начале моего жениховства, будущая тёща, листая альбом, рассказала мне, что эта Умай спасла тебе жизнь. Я был впечатлён рассказом и запомнил его.

— Интересно-интересно! Почему мне об этом неизвестно? — Надя вопросительно посмотрела на мужа.

— Не хотели, вероятно, расстраивать. Они же носились с тобой, как с писаной торбой! А может быть, случая не представилось! Как знать! А теперь и спросить не у кого.

— Да уж, не у кого. — Надежда загрустила. — Я лишь помню, как мама рассказывала, что квартирная хозяйка любила держать меня на руках и читать стихи в странной манере — нараспев. На азербайджанском это звучало как журчание ручейка. Как думаешь, я могла запомнить эти стихи? Порой мне кажется, что они звучат в моей голове.

— Думаю, что могла. — Андрей, с наслаждением отхлёбывая из чашечки чай, продолжил: — Я где-то читал, что мозг в младенческом возрасте настолько пластичен, что может запомнить практически всё.

— А расскажи мне, как спасла меня Умай.

— Это связано непосредственно с твоим рождением. Кажется, ты появилась на свет совершенно крохотной — то ли кило семьсот, то ли кило восемьсот. Будущая тёща очень гордилась тем, что из такой малышки выросла настоящая красавица и умница. А в те времена слабенькая кроха почти не имела шансов выжить. Твои беспомощные, совсем юные родители растерялись и не знали, что делать. И тогда Умай спасение детской жизни взяла в свои руки. Она соорудила для младенчика удивительную кроватку из прямоугольного аквариума, который изнутри выстлала несколькими слоями ваты. Самодельную кроватку на резных ажурных ножках поставили на тумбочку, и под ней всегда должна была находиться большая пиала с очень тёплой, почти горячей водой; сама Умай меняла её каждые двадцать минут и днём, и ночью первые две недели твоей жизни. — Андрей встал и, открыв дверцу кухонного шкафчика, извлёк оттуда красивую объёмную пиалу, расписанную восточным орнаментом. — Уж не эта ли пиала послужила источником тепла для моей крохи? — И, легонько ущипнув Надю за пышный бок, задорно расхохотался.

— Странно, мне никогда не рассказывали об этом. — Надя перелистнула страницу альбома. — Посмотри, посмотри! — вскрикнула она. — Вот же он — этот аквариум! Видишь? Видишь краешек? Я раньше никак не могла догадаться, что же это такое на резных ножках, прямо за папиной спиной!

С фотографии смотрел Надин папа, у него на руках уютно покоился белоснежный кружевной свёрточек, перевязанный розовой лентой, а в самом уголочке чёрно-белой фотографии красовался край непонятного предмета.

— Похоже, уже тогда прекрасная Умай придумала кувез для выхаживания младенца. Какая умница! Правда, Андрюша? — женщина тяжело вздохнула и, устремив свой взгляд куда-то вдаль, надолго замолчала.

Дети Нади и Андрея жили в разных городах. Дочь, выскочившая замуж за курсанта военного училища, впоследствии ставшего офицером, укатила с ним в Сибирь, в небольшой городок Нижнеудинск. Сын — компьютерный гений, получая приглашения на жительство изо всех уголков Земли, предпочёл городам и странам зарубежья столицу нашей Родины, златоглавую Москву.

«Позвоню-ка я своему Павлуше! — подумала о сыне Надя. — Спрошу, можно ли в интернете отыскать семью Умай? Но почему, почему меня так влечёт азербайджанская земля? Все годы жизни не покидает мысль, что там осталась частичка моего духа. Всё просто, очень просто — я же там родилась !» — Надежда шумно захлопнула альбом и, прервав затянувшееся молчание, сказала Андрею:

— С завтрашнего дня буду искать Умай или её семью! Нет покоя моей душе!

— Выдумала, — усмехнулся мужчина. — Твоей Умай давно в живых уже нет! А семью как искать будешь? Ты же даже фамилии её не знаешь. Да и была ли у неё семья? Ничего же не известно.

— А я вспомнила. Папа, когда слёг после инсульта, длинными вечерами рассказывал мне о юности. Ректор института, в котором учились мои родители, благоволил к ним, испытывая почти отцовские чувства, и когда они поженились, он предложил молодожёнам переехать к его сестре Умай в Балаханы — это, кажется, где-то на окраине Баку. Умай сдавала комнату, и плата была почти условной. Понимаешь, Андрюша? Сведения о ректоре обязательно должны сохраниться, а Умай — его сестра. На Востоке свято чтут родственные связи! Я уверена, что сумею отыскать их следы. Тем более намерена привлечь к поискам нашего Павлушку. Уж он-то кого хочешь найдёт! И почему раньше мне подобные мысли не приходили в голову?

2. Арзу

Едва Андрей вошёл в квартиру, как на него буквально налетела Надя с криками:

— Нашлась! Нашлась!

Ничего не понимая, он вытаращил на супругу глаза:

— О, Боже мой! Нашлась моя прошлогодняя заначка? — и, усмехнувшись, с улыбкой добавил: — Так там не такая уж и большая сумма, чтобы так бурно реагировать.

— Вечно ты со своими шуточками! — обиделась Надя. — Умай нашлась, вернее, её дочь. Проходи к столу. Я тебе сейчас всё подробно расскажу.

Надя сгорала от нетерпения. Её огромные синие глаза, с годами не утратившие свою привлекательность, горели и пылали, руки с лёгким подрагиванием беспокойно переставляли с места на место все предметы на столе.

— Да говори уже! — Видя нервное напряжение жены, Андрей грузно плюхнулся на стул. — Лопнешь же сейчас от нетерпения. Как тебя захватила эта история!

— Да ты послушай, послушай… Павлушка ещё на прошлой недели отыскал следы бывшего ректора, и, к нашему счастью, сегодняшний ректор оказался его внуком. Представляешь? Внуком. Оказывается, после отъезда моих родителей у славной Умай родилась дочь. А до этого у неё детей не было. Вот и вывел нашего сына на дочь Умай этот многоуважаемый внук. Умай всегда твердила, что Аллах послал ей дочь за то, что она помогла спасти чужого ребёнка. Всю свою жизнь помнила Умай моих родителей и меня, крошку Надин. Фотография, где мы засняты вместе с ней, была особенно почитаемой в их семье. Арзу, так Умай нарекла свою дочь, прекрасно знакома с историей моего рождения и даже помнит имена моих мамы и папы. Я шокирована! Арзу попросила меня прислать ей фотографию нашей семьи и обещала выслать свою, где они сняты вместе с Умай в последние годы её жизни. Оказывается, моя спасительница ушла в мир иной в тот же год, что и моя мама, и дожила до 92 лет. — Надя подошла к холодильнику и выудила оттуда давно откупоренную бутылку красного марочного вина. — Помянем? Душа просит! Как-то странно, но она поёт на не знакомом мне языке. Ох, подозреваю, что на тюркском.

3. Натаван

Все вечера Надежды теперь были заняты перепиской с Арзу. Женщины подружились и с удовольствием рассказывали друг другу о своих и родительских жизнях. Арзу преподавала в школе русский язык и литературу; узнав о том, что Надежда пишет стихи, очень заинтересовалась ими и, очарованная строчками своей новой подруги, предложила перевести их на азербайджанский язык. Сама переводить она не решалась, но пообещала показать строки Надежды известной бакинской поэтессе Натаван. Надежда очень удивилась и пошутила в ответ, что знакома с одной Натаван, у памятника которой они сфотографированы вместе с родителями. Подруга в ответ написала, что Натаван, к которой она намерена обратиться по поводу перевода, — современная поэтесса, волею судьбы наречённая именем знаменитой принцессы, величайшего поэта Азербайджана. И добавила, что современная Натаван очень известна в Баку, но она, Арзу, лично с ней не знакома, хотя давно уже мечтает познакомиться. Благо, и серьёзный повод у неё теперь появился.

Спустя несколько дней Арзу прислала письмо с просьбой выслать фотографию, на которой Надя была бы изображена крупным планом. Надежда отправила фотографию, и Арзу исчезла из сети на целую неделю. «Уж не случилось ли чего? — с тревогой размышляла Надя у монитора своего компьютера, в очередной раз проверив почтовый ящик и не обнаружив в нём желанных писем. — О, все боги мира, спасите и сохраните!»

Наконец-то долгожданное письмо было получено. К нему прилагалась фотография. Со снимка смотрела Надежда с широкими смоляными бровями и чёрными кудряшками по плечи. Надя же любила тоненькие брови и в последнее время красила волосы в светлые тона. «Что за шутки? — подумала она. — Может быть, мои стихи решили опубликовать, и я должна, в понимании бакинских редакторов, выглядеть именно так? Впрочем, чушь какая-то!»

Надя жадно набросилась на письмо. Она читала, вскакивала, бегала, как сумасшедшая по квартире и снова читала. Потом долго плакала, уронив голову на руки, капала в дежурную стопку валерьянку и пустырник и снова принималась за чтение письма. Именно такой — заплаканной и встревоженной — и застал её вечером Андрей.

— Что случилось? — супруг бросился к Надежде, не сняв с себя даже верхней одежды. — Тебе плохо? Что болит?

— Мне плохо… очень плохо… я в растерянности, в шоке, в недоумении. — Надя зарыдала навзрыд. — Андрюша, ты не представляешь, что случилось! Мне стала известна такая страшная тайна, что я теперь совсем не знаю, как мне справиться с ней.

— Ну, успокойся, дорогая, успокойся! — Андрей нежно погладил супругу по голове и бережно прижал к своей груди. — Мы вместе! И всё переживём! Надеюсь, что с детьми всё в порядке?

Надежда, оторвав голову от груди мужа, высоко запрокинув её, кивнула ему в ответ: мол, с детьми всё в порядке!

— Вот и слава Богу! А сейчас успокойся и расскажи, что случилось. — Андрей усадил Надю на диван и, быстро скинув с себя пальто, присел рядом.

— Случилось страшное, Андрюша! Очень страшное! В Баку живёт моя родная сестра-близнец! Мы с ней никогда бы не узнали друг о друге, если бы не Арзу со своим стремлением перевести мои стихи.

— Подожди, подожди! Прямо-таки сестра-близнец? Ты уверена? Как подобное возможно? Тут с выводами спешить рановато. В конце концов, существует же ещё и экспертиза!

— Мой дорогой, лучшая экспертиза — вот здесь! Взгляни на это фото! — Надя указала на монитор. — А теперь прочитай вслух письмо Арзу.

Андрей долго смотрел на фотографию, переводя взгляд с неё на супругу и обратно. Ничего не понимая, он вслух начал читать послание Арзу:

«Здравствуйте, моя дорогая Надин! Простите меня за то, что я исчезла без объяснений на целую неделю. Собиралась с мыслями, не знала, как преподнести вам информацию, которую и сама не могу до сих пор осознать. Через одну хорошо знакомую мне поэтессу я вышла на Натаван и, связавшись с ней по телефону, договорилась о встрече. Беседуя с поэтессой, я не могла отвязаться от мысли, что она мне кого-то очень напоминает внешне, и, сообразив, наконец-то, кого, даже вскочила с места. Сразу делать выводы я не стала и попросила Вас выслать мне фотографию, сделанную крупным планом. С этой фотографией я снова отправилась к Натаван. Мы долго сравнивали её снимок и ваш и пришли к выводу, что сходство между вами просто невероятное. К счастью, мама Натаван, ханым Зиба, ещё жива и в свои девяносто полна сил и здоровья. Когда мы ей рассказали о Вас, она, увидев на фотографиях изумительное сходство Натаван и Надин, начала по очереди выцеловывать каждый из снимков, горько плача и причитая: “Аллах, Аллах! Лаиллаха иллалах!” Не в силах более скрывать тайну, ханым Зиба, горько рыдая и заламывая руки, поведала нам, как пятьдесят четыре года назад украла в родильном доме, где работала акушеркой, новорожденную девочку. В тот вечер к ним в роддом привезли юную роженицу, русскую студентку — дивную красавицу: смуглокожую, чернобровую, с тугими локонами роскошных волос. Роженицу звали Женя — такое странное, но очень красивое имя. Зиба запомнила его на всю свою жизнь, потому что по сей день молится о здравии его обладательницы. Ночью русская девушка родила двух девочек-близняшек. Когда родилась первая малышка, юная мамаша была в сознании, а вот вторая появилась на свет, когда роженица, совершенно измученная тяжёлыми родами, уже была без чувств. И тогда Зиба, которой Аллах не послал в её тридцать шесть лет ребёнка, решилась на этот страшный грех. “Зачем бедным русским студентам сразу два ребёнка? Им бы с одной малышкой справиться! Обе с недобором веса, очень слабенькие и хиленькие!” — подумала она в ту роковую минуту, плотно укутывая вторую малышку в больничное одеяльце.

Вскоре вместе с девочкой она уехала в дальний аул к родственникам мужа, у которых на днях тоже появилась на свет новорожденная. Через полтора года, выправив ребёнку документы, вернулась в город, намеренно убавив малышке возраст ровно на шесть месяцев, благо, та была маленькой и худенькой настолько, что ни у кого даже повода не возникло в чём-то усомниться.

Дорогая моя Надин, я понимаю, что эта дикая история выбьет Вас из колеи, но Вы держитесь, постарайтесь не слечь. Натаван теперь живёт мыслями о встрече, она уже очень крепко и навсегда полюбила Вас и надеется обнять свою дорогую сестру, о которой никогда и мечтать себе не позволяла.

Я тоже обнимаю Вас, Надин, Ваша Арзу».

Андрей, стараясь осмыслить прочитанное, пристально посмотрел на свою Надю:

— А тут ещё приписка… «Вылетаем с Натаван воскресным рейсом Баку — Краснодар. Встречайте в 15.00 в аэропорту “Пашковский”».

Надя и Андрей с огромным букетом белых роз, с волнением переминаясь с ноги на ногу, не сводили глаз со стеклянной двери зала прилёта. И вот она распахнулась. Быстрым стремительным шагом по дорожке, выстланной фигурной плиткой, шла, вернее — почти бежала точная копия Нади: огромные синие глаза, не утратившие с годами своего очарования и блеска, невысокий рост, полная фигура. Надежда вскрикнула и помчалась ей навстречу.

Благословение

Приключилось со мной три года назад весьма странное событие. Возвращалась я домой из своего любимого салона красоты с обновлённой причёской, свеженьким маникюром, в прекрасном расположении духа. Время вечернее, как говорится: «Закат спускается на плечи», иду, улыбаюсь своим мыслям. Навстречу мне спешат две представительницы народа рома — в разноцветных пышных юбках, ярких блузках с многочисленными воланами, крупные серьги в ушах поблёскивают, от изобилия украшений звон стоит при каждом лёгком, стремительном шаге. Приблизились они ко мне и бух передо мной на колени, руки ко мне протягивают, голосят высокими фальцетами: «Благослови, королева!» Опешила я в первую секунду, а потом думаю: «Ах, так! Ну, что же, мы тоже не лыком шиты!» Возложила сначала руку на голову той, что постарше, далее той, что помоложе, без всяческих эмоций в голосе произнесла: «Благословляю!» — и пошла себе дальше, как ни в чём не бывало, ни разу не оглянувшись! Долго потом размышляла: «Что это было? Розыгрыш? Попытка меня развести?» Так ни до чего более или менее вразумительного и не додумалась.

А тут, на днях, сижу опять в своём салоне, рядом девушка лет двадцати пяти, с промелированными волосами, ждёт, когда время её выйдет. Поглядывает на меня с интересом пять минут, десять, а потом выдаёт:

— Никак понять не могла, откуда вас знаю! А тут, опс, и вспомнила! Фотография! На ней крупным планом вы и две цыганки перед вами на коленях стоят! Чудо, а не снимок! Никто мимо пройти не мог! Все останавливались!

— Вот это да! Случилось со мной такое приключение несколько лет назад! Точно! Только про фотографию я ничего не знала! Значит, постановочное фото было!

— Нет! Фотограф сказал, что совершенно случайно заснял! Да вы сами к нему в ателье загляните, это почти напротив салона, чуточку наискосок. Неужели не знаете?

— Как-то внимания никогда не обращала! Интересно! Сегодня же зайду полюбоваться!

В фотоателье было пусто, ни единого клиента. Немолодой, вероятней всего, работающий пенсионер-фотограф, уютно расположившись за маленьким столиком с изогнутыми изящными ножками, пил чай из огромной— на пол-литра, не меньше — красной чашке в белый горох.

— Здравствуйте! — вежливо поздоровалась я.

— Здравствуй, красавица! На документы или художественное фото делать будем?

— Я по другому вопросу! Говорят, что где-то здесь есть фото дамы, перед которой на коленях стоят две цыганки!

— Эко, хватилась она! Было такое, да сплыло!

— Это как сплыло? — удивилась я.

— Дык, купили его у меня!

— Кто купил?

— А я почём знаю. Солидный такой мужчина пришёл, похоже, что специально за этим снимком. Предложил мне приличную сумму. Мы и сговорились.

— Как обидно! А может, негативы какие есть или что там бывает? Так любопытно взглянуть! На том фото я была снята!

— Ага! Вон оно что! А я смотрю, лицо такое знакомое! Ну точно — ты! Уникальный снимок! У-ни-каль-ный! Да только тот мужик у меня все права на него купил! Так что извиняй, красавица, показывать мне нечего!

— Это вы тех цыганок ко мне подослали?

— Да Бог с тобой! И в мыслях не было! На пороге я стоял, аппарат настраивал и снимал всё подряд! А тут гляжу, женщина идёт — осанка царственная, сама она лёгкая, почти воздушная, а за головой у неё шарик солнечный за горизонт уплывает. И надо же такому приключиться: солнце слилось с головой так, что его и видно не стало, только лучи во все стороны, словно корона миллионами бриллиантов сияет! Я и замер от чуда такого — сколько на свете живу, ничего подобного не видывал! Потом думаю: надо снимать! Только объектив навёл, а тут и цыганки эти подоспели, на колени попадали и выкрикивать что-то стали! Не слышно мне было что! — и, пристально на меня посмотрев, спросил: — Что они просили? Денег?

— Благословения! — засмеялась я.

— Вон оно как! Мудрый народ! Что деньги? Так — бумажки! А благословение, оно и понятно — на века!