Андрей ГАЛАМАГА. Мы еще, пожалуй, поживем

***

Рифма, как проклятие,

Помыкает нами;

Грешное занятие —

Говорить стихами.

Со строки не спросите

Подлинного дива.

Надоело до смерти

Говорить красиво;

Гладко — да не искренне,

Ладно — да не право.

Мыслимо ль об истине

Говорить лукаво?

Пени наши, жалобы —

Что свеча на стуже;

Время не бежало бы,

Было б только хуже, —

Не понять до старости

Самого простого:

Благ — кому достало сил

Не сказать ни слова,

Благ — кто, проникая вглубь

Смысла, а не слога,

Мог, не размыкая губ,

Говорить для Бога.

ВЕТЕР

Зябкая поземка змейкой юркой

Вьется так, что спрятаться нельзя.

В крохотном Каретном переулке

Суматошный снег слепит глаза.

Вышедшие из дому некстати —

Задирают вверх воротники;

Школьницы, спешащие с занятий,

Наглухо укутаны в платки.

Будто бы неслыханная сила

Светопреставлению виной;

Кажется, всю землю застелило

Плотной полотняной пеленой.

Но чуть-чуть ладонью заслониться,

Бросить взгляд в полуденную высь,

Сквозь заиндевевшие ресницы —

Солнца луч откуда ни возьмись.

И, не веря своему везенью,

Молча, очарованный стоишь, —

Не пурга похоронила землю,

Просто ветер снег сдувает с крыш.

МОЯ ВЯТКА

Русь склонить под рукою владычней

Порешил патриарший престол.

Мои предки, чтя древний обычай,

В те поры уклонились в раскол.

Непокорные старообрядцы

От гонений скрывались в скитах

И осели по землям по вятским,

Не продав свою совесть за страх.

Не сломили их беды и бури,

Жизнь вилась над избою дымком;

Ведь не зря мой прапрадед Меркурий

Основательным слыл мужиком.

Век бы жить им, молясь да не хмурясь,

Обустраивать дом свой ладком.

Только видишь, как все обернулось,

Когда грянул нечаемый гром.

Не спасла моих прадедов Вятка,

Тут уж поздно — крестись не крестись;

Те, кого не смело без остатка,

Кто куда по Руси разбрелись.

Жить по чести, случалось, непросто, —

Хоть умри, а душой не криви, —

Но всегда выручало упорство,

Что у каждого было в крови.

Хотя я не бунтарь бесшабашный, —

Не буяню, интриг не плету,

Не усердствую в спорах, — однажды

Мне становится невмоготу.

Не по вере — по жизни раскольник,

Не терплю самозваную знать;

Что поделаешь, вятские корни

Всё — нет-нет, а дают себя знать.

Хоть с сумою — да что-нибудь стою;

Предкам-старообрядцам под стать —

Я всегда шел дорогой прямою,

А упрямства мне не занимать.

Жизнь качала, трясла и кружила,

Но дорога казалась гладка,

И текла в переполненных жилах

Заповедная Вятка-река.

ТИШИНА

Дождь неуклюже накрапывает,

Воздух пронзительно тих;

Редкое небо проглядывает

Меж облаков кучевых.

Роща скромна, словно девственница,

Галок и тех не слыхать;

Молча березы советуются,

Как бы им день скоротать.

За ежевичною изгородью

К шелковой ели прильну.

Лишнего слова не выговорю,

Чтоб не спугнуть тишину.

Русь-недотрога — награда моя,

Вдруг невзначай в тишине

Тайна твоя неразгаданная

Чуть приоткроется мне.

СВЯЗЬ

Удел связиста — это ли не рай?

Удачливей на фронте не найдете.

Наладил связь — сиди и ожидай,

Тебе не лезть под пули, как пехоте…

Я, устранив на линии обрыв,

Ползком открытым полем пробирался.

Со всех сторон гремел за взрывом взрыв,

А немец будто бы с цепи сорвался.

Земля вздымалась, дым стоял стеной.

Мгновение — и лопнут перепонки;

Когда меня ударною волной

Отбросило на дно большой воронки.

Там трое пацанов, как я, солдат,

Дрожали побелевшими губами

И, на меня направив автомат,

Велели мне валить к такой-то маме.

Я до сих пор не смею их судить;

Такие есть везде — один на тыщу.

Я благодарен, что остался жить,

Короткий выстрел — и концов не сыщешь.

Я цел и невредим дошел назад.

Не то чтоб думал, ждут меня объятья;

Но лейтенант лишь бросил беглый взгляд:

«Опять обрыв. Давай, ползи обратно».

Я было возразил: не мой черед,

Теперь тебе пора идти настала.

Но он сквозь зубы процедил: «Вперед!

Что смотришь? Не боишься трибунала?!»

И я пополз второй раз в этот ад.

Фашист сплошным ковром по полю стелет,

И каждый пролетающий снаряд,

Казалось, прямо на меня нацелен.

Не буду врать, я страха не скрывал,

Но чувствовал нутром, что не погибну;

И только непрерывно повторял

Рассказанную бабкою молитву.

Уже сквозь гарь окоп был виден наш,

Уже готов в него был прыгнуть с ходу...

Прямое попадание в блиндаж,

И кровь с огнем взметнулись к небосводу.

Мне не избавиться от этих снов.

Но кто однажды видел смерть так близко,

Тот навсегда постиг значенье слов:

На фронте не бывает атеистов.

***

Нечаянно родившись заново,

Я снова начал этим летом

Читать Георгия Иванова

И спать с невыключенным светом.

Таилась в оболочке будничной

Непредсказуемого завязь,

По сретенским невзрачным улочкам

Мы шли, ладонями касаясь.

Там, где случайного прохожего

В урочный час не чаешь встретить,

Лучей причудливое крошево

На нас раскидывало сети.

Жара под крыши горожан гнала;

Но ты, без преувеличенья,

И в зной казалась краше ангела,

Увиденного Боттичелли.

И облака — благие вестники —

Струились высью голубою

От Сухаревки до Рождественки,

Благословляя нас с тобою.

***

Тень не напускаю на плетень я, —

Дни постылы, сны давно пусты.

Безнадежный пленник вдохновенья

И заложник женской красоты.

Сотни раз встречал ее во сне я,

Тысячу ночей провел без сна;

Точно чувствовал, что встреча с нею

Вечностью предопределена.

Лето начинало с подмалевка,

Нанося неброские штрихи.

Как река, Большая Пироговка

Не спеша втекала в Лужники.

Образ той, что снилась мне ночами,

Я переносил на чистый лист,

И, когда мы встретились случайно,

Различил ее средь тысяч лиц.

Только был — предупрежденьем свыше —

Странный сон, как окрик, — берегись!

Будто с нею мы стоим на крыше

И она соскальзывает вниз.

Знал бы я, чем сон мой обернется,

Бросил ли я вызов небесам?

Кто умен, — всегда остережется;

Только я был молод и упрям.

Верил, что бы ни случилось с нею,

Все напасти я перелистну.

И любил ее стократ сильнее,

Вопреки приснившемуся сну.

Но судьбу не провести с наскока,

Обух плетью не перешибешь…

Осень надвигается до срока,

К вечеру пойдет, возможно, дождь.

Я один. Один за все в ответе,

Сплю я или грежу наяву.

По Хамовникам гуляет ветер,

Разгоняя стылую листву.

ОДЕССА

Но поздно. Тихо спит Одесса...

А.С. Пушкин

…Но поздно. Тихо спит Одесса.

Погас закат. Затих прибой.

Пора бы, наконец, домой;

Расслабиться, переодеться.

Зеркальная луна, как ртуть,

Переливается у мола.

Тревожный скрежет богомола

Мне снова не дает уснуть.

И вдруг я выбреду спонтанно,

Словно в арт-хаусном кино,

Туда, где жил давным-давно —

На Пятой станции Фонтана.

Все тот же дом. Все тот же век.

Гляжу сквозь сомкнутые кроны —

Где в верхнем этаже, не тронут,

Ждет неухоженный ночлег;

Где, словно от тоски лекарство,

Светильник тусклый над столом

И Пушкина старинный том —

Издания Адольфа Маркса.

***

Василию Власенко

Все умрут, ученые и неучи;

Горевать о том — напрасный труд.

Может, вовсе жить на свете незачем,

Если все когда-нибудь умрут.

Все уйдут тропой неотвратимою,

Ветхие дома пойдут на слом.

Но пока на свете есть любимые,

Мы еще, пожалуй, поживем.

Зря кружит прожорливая стражница;

До тех пор, покуда есть друзья,

Может сколько влезет смерть куражиться,

Скорым приближением грозя.

Спрячемся под солнечными бликами,

Чтоб не отыскала нас нигде;

Как когда-то длинною Неглинкою

Побредем к Мещанской слободе.

В сутолоке дня не будет тесно нам,

Будто день подарен нам одним.

С верными подружками прелестными

Мы пока прощаться погодим.

Жизнь свою не называем горькою;

И стоим незыблемо на том

Со старинной доброй поговоркою:

Живы будем — значит, не помрем.