Николай РОДИОНОВ. Перевёрнутый мир
ЗВЁЗДЫ
Вы думаете, эти звезды вечны?
Вы думаете, вечен этот свет?
Да нет же. И в безумье человечьем
Я вам отвечу: нет. Конечно, нет.
Вот только я свои глаза закрою,
Вот только сердце я остановлю —
И всё, исчезнут звезды! Как рукою,
Смахну, мир Божий приравняв к нулю.
Им без меня вовек не загореться
И глаз моих и сердца не зажечь.
Они горят, пока пылает сердце,
Жизнь, как игра, тогда лишь стоит свеч.
Мне очень жаль вас, милые потомки,
И вас, мои взгрустнувшие друзья,
Но вам остались жалкие обломки
От тех высоких звезд, что видел я.
Не мучайтесь, не напрягайте зренье:
К ослепшим людям глухи небеса.
Но я оставил вам стихотворенья
О звездах, что под ними написал.
А впрочем, извините за браваду,
За эту неуемную печаль.
Для тех, кто верит, звезды будут падать
И падать — бесконечно — по ночам.
И кто-то лучший, безусловно, лучше
О них расскажет в огненных стихах,
А мой в душе преображенный лучик
Со временем угаснет на устах.
ПЕРЕВЁРНУТЫЙ МИР
Перевёрнутый мир, разбираемый нами на части,
Чтобы в нём разобраться и далее радостней жить,
Почему-то суров, не спешит нас одаривать счастьем,
И всё так же пред нами гуляют одни миражи.
Мы едва ль не сравнялись с премудрыми предками в знаньях,
Образованность всех поголовно растёт на глазах,
Но чего мы достигли, копаясь в мозгах и названьях
Наших новых открытий, оставленных в прошлых веках.
Всё ж не знаю, что лучше: познание, просто ли вера,
Что устроен наш мир превосходно, что лучше нельзя
Было что-то создать в этом, может быть, даже не первом
Мире грёз и надежд, где живём мы, друг другу грозя.
Собирается дождь, говорим, собираются тучи
И грохочут над нами, а мы уже знаем, что там
Не Илья, не Георгий конём управляет могучим,
Просто тренье частиц там предшествует грозным громам.
Знаем, как зародилась Земля, может быть, не впервые,
Может, снова вернулась, как молвят, на круги своя.
Да и наши пути — только кажется, будто прямые,
Будто ноги на твёрдой и прочной платформе стоят.
Может, лучше поверить, что мир до конца совершенен,
Не копаться, не рыскать, пытаясь его разгадать?
Разве знания нам приносили хоть раз утешенье?
Нет, премудрые предки надеялись на благодать.
ДЕНЬ ВСТАЁТ
Вдоль по улице мчится солнце
В этот ранний июньский час,
Серебристо листва смеётся,
Ярко светлой душой лучась.
Птицы между домов — как стрелы,
То туда, то сюда снуют.
День встаёт молодой и смелый,
Всем дарующий свой уют.
В чистом небе покой синеет.
Птичьим голосом тишина
Разрывается, вместе с нею
Я теряю остатки сна.
И стою у окна, любуюсь
Всем, что вижу перед собой —
В сердце вновь оживает юность,
Уводящая в лес грибной.
Говорят, что грибов немало
В эти дни из лесов несут.
В лес и я поспешал, бывало,
Собирательства чуя зуд.
Но теперь не спешу, не только
Потому что в лесу клещи —
Сердце часто сбивает с толку:
Мол, корзину не дотащить.
Что ж, схожу я тогда на берег,
Постою у живой воды.
Милый берег, по крайней мере,
Мой защитник и поводырь.
НУ КАК ПОНЯТЬ
Ну как понять, ну как постичь, к чему ты призван?
В чём помогать, как наставлять своих детей?
Каким потворствовать порывам и капризам,
Чтобы не пал твой взрослый отпрыск, а взлетел?
Как нам понять, куда нацелен и стремится
Ещё ни в чём не проявившийся малыш?
Хотим, чтоб он парил над миром сильной птицей,
А не метался, в норах прячась, будто мышь.
Туда ли мы его ведём, упорно тащим?
Ну как понять, как различить в нём тот алмаз,
Чтоб огранить, чтоб бриллиантом настоящим
Он стал и радовал с тех пор не только нас?
Не проявляется, ничем ещё не выдал
Своих талантов, ну ничем, ни одного!
А может быть, нас просто путает обида,
Что непонятно нам призвание его?
Он так старается, чтоб мы довольны были,
Он не свернёт, преодолеет тяжкий путь,
Но вот вопрос: бредя в клубах дорожной пыли,
Он вспомнит добрым словом нас когда-нибудь?
ИЩЕМ РАЗУМ
Ищем разум, в межзвёздном затерянный,
А недавно узнали о том,
Что совсем обнаглели бактерии —
Управляют и нашим умом.
Ими тело буквально напичкано,
И в мозгах этих тварей не счесть.
Стал бы я управлять ими лично, но
Мне такая не выпала честь.
Что они захотят, то и думаю.
Вот — о том сочиняю стихи,
Как меня эти твари угрюмые
Подковали — не хуже блохи.
Значит, я — это «я» муравейника.
Ох, да что там — с чем хочешь сравни
Это скопище тварей, намеренно
Нам внушающих чувство любви!
Мы, скитаясь по миру бескрайнему,
Подключили систему «Глонасс»...
Наши ль это скитанья-искания,
Коль бактерии мыслят за нас?
ПРЕДО МНОЙ
Вот опять предо мною почти бездыханная Кустерь.
Здесь деревьям, кустарникам, травам просторно теперь.
Нет скота, и плодовых садовых деревьев не густо,
И нельзя перечислить её безвозвратных потерь.
Тяжело сознавать. И что больше всего поразило:
По дороге машина в деревню везла молоко!
Это что же случилось с великой крестьянской Россией,
Разве в детстве мечтали о будущем мы о таком?
Помню Кустерь цветущей, подвижной и очень опрятной,
Привлекавшей к себе безупречнейшим видом своим.
Ничего не вернуть, и самим не вернуться обратно
В ту страну, где, казалось, мы неодолимо стоим.
Видно время пришло: мы готовы завидовать мёртвым,
Тем, кто жил, ощущая порядок, достаток в дому.
А гармошки, частушки, а юмор каким искромётным
Был в деревне! Ведь был! Ну а нынче-то нет почему?
И поля, где когда-то ячмень или рожь колосились,
Клевер цвёл, цвёл горох, и картошка в июне цвела,
Одичали, но даже и травы не косят, чтоб силос
Заготавливать на зиму и не позорить села.
Тишина, запустения — точно подмечено — мерзость,
Мерзость рухнувшей крыши хозяев иных — городских
И железной ограды, скрывающей то, что хотелось,
Но, как часто сегодня бывает, не вышло у них.
Кустерь, Кустерь, спасают, как могут, тебя, но надолго ль
Те селяне твои, что зимою живут в городах.
От красивой деревни остались осколки, и только
Память Кустерь хранит, никого и ничто не предав.
***
Тамаре Козыревой
Ожила в моей памяти Тома,
С нею — улица наша; дома
В нежной, утренней летней истоме
Оставались порой дотемна.
Жаркий полдень взлетал незаметно
И бесследно в траве исчезал.
И катилось округлое лето,
Как слеза по лицу, как слеза.
Слёзы были: я помню, как ярко
Солнце в лужах сияло, слепя.
Как стеснялась дурёха Тамарка,
Как была на улыбки скупа.
Ни с девчонками, ни с пацанами
Не играла она никогда.
Искрой, вдруг промелькнув между нами,
Пронеслась летних дней череда.
Мы растили с ней разную зелень
И редиску на грядке своей,
Друг на друга открыто глазели,
Всё смелей, и смелей, и смелей.
Там осталось то лето с той грядкой,
С той редиской и луком на ней.
И однажды на Томку украдкой
Я взглянул в череде новых дней.
Но её уже не было, прежней,
Той, что солнцем не обнесена.
В той истоме безоблачной, нежной
Самой близкой осталась она.
ОСЕННИЙ ЛИСТ
Мне был подарен день, и я его запомнил:
и солнышко, и дождь, и шумный листопад,
и самого меня кружил борей-разбойник
по улицам, дворам — туда, сюда, назад.
Взлетая над землёй стремительно, отвесно
и возвращаясь к ней, как лодка по волнам,
я в окнах видел вас, мне было интересно
и грустно оттого, что безразличен вам.
Лишь девушка одна с осенними глазами
остановила взгляд и, став ещё грустней,
кому-то обо мне вглубь комнаты сказала,
и кто-то там, смеясь, ответил что-то ей.
Я замер у окна, и шаловливый ветер,
недуг мой разглядев, ударил в спину мне,
ударил так, что я полёта не заметил
и распластался вмиг на девичьем окне.
Мне стыдно стало — жар пронизывал всё тело.
Борей с дождём стремглав куда-то унеслись,
а я горел: она — вся ввысь! — достать хотела
сквозь форточный проём меня — осенний лист.
А ВЕДЬ МОГ...
Сколько всяческих фантасмагорий
Дождь рисует и ветер гонит,
Вылетает из тьмы веков, —
Одиночество навлекло.
И не счесть этих грустных граций,
Начинающих разгораться
Утром ранним в душе моей,
Становящейся всё темней.
Почему же грустны ваши лица?
Вам бы радоваться, веселиться:
Утро светлое, ясный день
Здесь. И больше не будет нигде.
Почему же опять, почему же
Мысль мрачнеет, становится хуже
Самочувствие, радости нет
И с монетами и без монет?
«Всё прошло», — мысль одна и та же
Будоражит и будоражит.
Как избавиться мне от неё,
От её седовласых тенёт?
Ничего и никто не поможет.
Старость душу догложет, похоже,
Прах развеется — ясен итог.
А ведь мог ещё жить, а ведь мог…
СОЛНЦЕ
Никто не может щедростью своей
Затмить для нас сгорающее Солнце.
Нас миллиарды — каждому даётся —
Вполне и в меру — и тепло, и свет.
Мы очень редко думаем о том,
Что жизнь и солнце в нас неразделимы.
Его лучи и есть те серафимы,
Которые соседствуют с Христом.
И непрерывно к нам они летят
И утешают, и поют, и плачут —
Живут в душе, пока она прозрачна,
Пока в ней нет похожих на козлят.
Мы, умирая, отдаём земле
Энергию, подаренную Небом,
Чтобы она детей кормила хлебом
Ещё не меньше, чем минуло, лет.
А мы опять толкуем о конце
Отнюдь не нами созданного света,
Твердим, что Нострадамус видел это.
Но — вот, живём, и свет наш белый цел.
И будем жить, и будут жить потомки,
И солнце будет радовать живых,
И звёзды будут падать ради них,
И — серафимов светлые потоки.
