Виктор СБИТНЕВ. По запахам, по звёздам, наугад
ТОПОЛЯ
А тополя уже грустят,
Хоть листопад ещё далёко,
И занавески шелестят
Из приоткрытых в лето окон,
А тополя уже грустят.
А я стою у той черты,
Откуда видится былое,
Зеленокудрое, родное,
Смеются лица и цветы,
И я стою у той черты.
А тополя уже грустят.
Желтеют первые прожилки,
Там в них невидимые пилки
Живое режут наугад —
И тополя уже грустят.
А я стою у той черты,
Где тёплый дождь и пёстрый зонтик,
И с ним вот-вот растаешь ты,
Как та черта на горизонте,
И я стою у той черты.
НА СТРЕЛКЕ
Ты помнишь воду?
Зеленели
Вдали тугие берега.
Мы плыли рядом и без цели
Считали синие стога.
Был взгляд твой ломок и прозрачен,
А голос тих, и для меня
В нём каждый отзвук обозначил
Всю прелесть прожитого дня.
Ты помнишь воду?
Тёплый ветер
И неба лёгкая кудель,
И это чувство, что на свете
Бывает редко у людей.
А в стороне, за стройным бором,
Где лоскут поля да кусты,
Сошлись стремительным узором
На миг церковные кресты…
ЗВЕЗДОПАД
Ты мне сон рассказала, я помню —
Словно сам я, грибник половчей,
Тебе доверху кузов наполнил
Звездопадом июльских ночей.
Ты с ним шла по окошенной тропке,
И от крайнего стога, вослед,
Я смотрел, как до самой слободки
Ты несла этот собранный свет.
СОН
Бог знает чем…
М.Ю. Лермонтов
Приснится же такое! По болотам,
Под пулями, катая желваки,
Спасаясь от ужасного кого-то,
Он двигался упрямо вдоль реки.
По кочкам, по затопленным подлескам,
Сквозь пагубу естественных преград
Он двигался к спасительной «железке»
По запахам, по звёздам, наугад.
Он двигался бессонно, неустанно,
Без обуви, без кепки, без еды,
Не веря ни в ниспосланную манну,
Ни в хлебы, ни в библейские плоды.
Приснится же такое! Я — в дорогу,
До храма, где у Господа спросил:
— Кто путник этот, выкрест босоногий,
Что нас своим безверием смутил?
И был мне голос, из-под горних сводов
Он эхом разносился по земле:
— Никто из смертных не смущал народы,
Ты просто снился самому себе…
***
Ветром зацелованная ива
Распустила кудри по реке,
Так бывает просто и красиво
Проплывать на утлом челноке,
По реке рукой пускать барашки
И на мелководье, впереди,
Видеть твою тонкую рубашку
С ветряным распахом на груди.
МЯСНОЙ БОР
В Мясном Бору — не на погосте,
Когда ночная мгла густей,
На сотню вёрст мерцают кости
Убитых немцами людей.
Они здесь шли снимать блокаду —
С полмиллиона набралось, —
Шли без разведки, скопом, стадом,
Шли наудачу, на авось.
И вот в Бору, где на болотах
Осинник чахлый да ивняк,
Ход необученной пехоты
На пулемёты принял враг.
Кругом кустарники да пади —
Нигде ни спрятаться, ни встать,
А с высоты калибры садят,
И самолёты бреют гладь.
Они здесь шли. И их не стало,
И даже не было вестей,
Лишь через годы замерцало
Болото фосфором костей.
Сюда потом по буеракам
Солдаты вымостили гать —
По ней ходили мы с собакой
Их медальоны собирать.
Близ чёрных ям — не на погосте,
В разгар долиственной весны,
Я понял, складывая кости,
Зачем назвали бор Мясным.
— Их здесь легло полмиллиона, —
Сказал копатель Ушаков, —
Две сотни длинных эшелонов
Красивых, крепких мужиков.
Исчезли все. Легли, истлели,
Никто их здесь не хоронил,
Над ними певчие не пели,
И даже братских нет могил.
Как сходит снег — не на погосте —
Когда погаснут небеса,
В Мясном Бору мерцают кости,
И этот свет слепит глаза.
ГЕОРГИНЫ
Георгины мои, георгины,
Отцветают, бледнеют, шуршат —
От насмешек довольной калины
Умереть до предзимья спешат.
Всё в природе вот так — на контрастах,
На борьбе ареалов и стай,
Не успеешь почувствовать «Здравствуй!»,
А уже долетает «Прощай!».
Мир красив, но не ясен, как руны,
Как хожденье пасхальных фигур.
Сотни лет мы витаем в лакунах
Документов, религий, культур;
Сотни лет мы растим огороды,
Гладим кошек и держим собак,
Но причин появленья природы
Не дано нам постигнуть никак.
Скоро станем под звёздные сени
Собирать корабельную рать,
Но едва ль человеческий гений
Сможет замысел Бога познать.
Почему так калина лукавит?
Отчего так торжественен лес?
Отчего так волнует и давит
Журавлей отступной благовест?
Георгины мои, георгины,
Не понять ваш поспешный уход,
Как и это довольство калины,
И злорадство холодных болот!
ЯМЩИК
Трясёт кибитку на ухабах,
В пыли не видно ямщика —
От частокола смотрят бабы:
— Кого несёт издалека?
А ямщику до них нет дела,
Свернул ермолку набекрень
И кроет рысью очумелой
Второй десяток деревень.
Летит стремглав, вожжами вертит,
Глядит в дугу кореннику,
И, заморясь, российский ветер
Хватают кони на скаку.
Разбойный свист пространства колет,
Рябые вёрсты шелестят,
И солнцем выжженное поле
Вобрать никак не может взгляд.
И так весь век: по дальним весям,
Родным — ни слова, ни строки,
Всегда с какой-то странной песней
И… злым чутьём на кабаки.
ПРЕДЗИМЬЕ
Ноздреватый ледок и осока,
Чуть заметный туман, а вдали
Чертит ворон озябший высоко
Чёрный контур по краю земли.
Мир прозрачен, и вечен, и прочен,
Ровно тянет дымок на юру —
Позабыть ли, как вечер пророчит
Ясный отсвет зари поутру?
Позабыть ли последние клики
Парохода на стылой реке
И карат драгоценной брусники
На едва отогретой руке?
