Борис КОЛЕСОВ. Вальщик и кудесники

У молодого собеседника заработала взволнованная голова: вдруг что поболе пары монет взять денег в долг? для тех, кто рвется размахивать штрафными бумажками? Ответ озвучивается прекословный:

— Областная столица, разумеется, даст. Да ведь денежному банку Вологды, понимающе размилой, до копейки отдавать всё едино.

Не задержалась приметная картина, сложилась, хорошо обрисовалась. Такой шиш с маслом достался леспромхозу, прям-таки не окинуть взглядом всего великолепия. Если чуток пошевелить мозгами, то не шиш — американский небоскреб, сверху возвеличенный Эйфелевой башней, слыхал о таковской вологодский лесоруб? Поднапрягся Павлуха, припомнил знаменитую парижскую постройку, всю напрочь из толстого железа, после чего решительно шагнул к уважаемому человеку, к заслуженному шоферу, прошедшему европейские военные дороги вплоть до Берлина. Доложил ему, ровно тут в кабинете очутился внезапно какой взводный командир:

— Так точно!

На проявленную парнем бодрость Беломор Юрьевич бодриться не стал. Скромность выказал. Иначе как здесь быть, когда у руководителя хозяйство сильно поослабло? Была минутка — вздохнул печально, потом продолжил причинно жаловаться. Весь в беспокойной горемычности.

— Известно тебе, техника у нас завелась. Досконально моторная и быстрая. Показала себя до страсти поухватистей, нежели давнишне старенькая. Когда мы навалились миром всем, то подмели березы вдоль нашенской речки как есть дочиста. Не знаю, что на сегодняшний момент делать, куда за подмогой бежать.

Теперь, значит, разворачивается картина шибко интересная, даже в неспорности животрепещущая, поскольку при явственных нервах оказался главный здешний администратор — снял со своих плеч накрахмаленный женой халат. Затем в сердцах выкинул его куда? В чинно-прямоугольное кабинетное окошко, не приспособленное для таковских свершений, и полетел тот лепестом, засверкал белыми клапанами на карманах. Однако далеко не умчался, хоть и трепыхался, и размахивал рукавами, ровно тут они крылья новоиспеченные. Там жена Беломора Юрьевича стояла. Небось, караулила супруга, чтоб сопроводить к обеденному столу на предмет поуспокоиться и перекусить кусочком колбасы вкупе с горячей еще гречневой кашей. Она, все тутошние речи слыша в любопытстве тихого пребывания, немедленно схватила ни в чем не виновный халат, споро почесала домой. Утащила в кладовку, что ли? Понимать можно по-всякому, но сверх разных недоумений имела, видать, то в особливости душевно-значительное понимание, которое крепко подвигло ее на заполошные пробежки. Впереди бедные времена, углядела она каким-то нешутейным образом, и значит, не помешает в расходах поужаться. Никак нельзя разбрасывать по улице семейное добро. Оно еще сгодится. Хотя бы в том смысле, что вполне возможно при безденежье сшить приличное платье из халата, ничуть пока не дырявого. Когда нищета не заторопится отступать, ведь подойдет час старой одежке обтрепаться или объявится что другое, шибко печальное. Тогда размыслишь и не дозволишь простаивать швейной машинке. Какие здесь повдоль конторских окон выстроились по-зоркому исправные зрители — это им всем как пожелается, а только сообразительная у бедного директора супружница, вот и все дела!

Что теперь до Павлухи, на душе у него скребли кошки безостановочно. Пусть оценил дотошную женскую ловкость, всё ж таки легче от того не стало, задумчивой тяжести сильно прибавилось. Подвинулся шагать домой, не поднимая головушку, что заполучила большущее беремя разнородных догадок. До своей избы добрался, сверху донизу оглядел ее, ныне оставшуюся без прилично волнистого шифера. Порешил так: сидеть сиднем здесь выйдет куда как неладно. А что предпринять для несомнительной пользы? Лучше всего пойти на берег реки да поискать бабку Ивашку, ведь получен совет от дедка, от ревнителя местных березовых рощ. Та берестяная весточка — верь или не верь — обещает непустую подмогу. Приключилась минута, и сегодняшним днем ходит обездоленный дроворуб по низкому ивняковому прибрежью, шлепает сапогами по лужам, по сырости моховых блюдечек. Время от времени громко, чтоб тугоухая старушенция расслышала, кличет: покажись, мол, Ивашка! дело до тебя имею неотложное! Вожа-Воженька, повдоль которой пробирается, не очень быстрая стремнина, скорее замедленная тут, промежду увалов. Но даже в самые сухие погоды, в межень июльскую, воды в реке без недостатка, хватает напоить низинки. Середь сочно-изумрудных травяных куртинок маленьким сосенкам в спокойном довольствии несложно кудрявиться. Не приходится им сиро бедствовать — бесперебойно тянут корешками влагу да сиверку подсвистывают. Тонкий березняк тоже не на бедном пайке. Ежели по сильно-могучей жаре пить нестерпимо возжелается, то завсегда — пожалуйста. Утоляй жажду, молодняк лесной: Вожа-Воженька не обидит, она по мере щедрая.

Но лучше всего, как есть в разрешённости знатно, живется в тутошних местах ивняку. И потому по мелководным излучинам, по закраинам изумрудных лугов куда как многонько тех славно гибких веточек-тростиночек с нежной желтоватой корой. Они с видимым любопытством верхушками опускаются вниз, вплоть до медленных речных струй, когда посчастливится им очутиться в соседстве с Вожей-Воженькой. Ох, с каким удовольствием тогда полощут ивняки свои узкие длинные листочки в прохладной глубине — от души пропаласкивают! Так любо кустам иметь проживание вблизи водного изобилия, что даже не заглядываются на яркое солнышко, всё больше к темноватой влаге тянутся. Туда, где ходят кругами окуни величиной в сапог лесоруба. Не обходится местная стремнина без того, чтоб вековечные щуки не проплывали, не всплескивали посередь течения. Те от старости, как правило, всем великим туловом тяжело-твердые, темно-зазеленевшие, ровно одресневевшие, в моховые одежки обрядившиеся. И вдруг из прибрежного кустовища — густого, будто самый что ни есть дремучий лес — высунулась бабушка. Обнаружила себя в решительности, уставилась на Павлуху, затем подставила ухо. Которое левое, и значит, готовое кой-чего нынче услышать.

— Ну, туточки я. Бабка Ивашка. Излагай, что надобно.

Молодому дроворубу поглядеть на беседчицу, для которой здешние заросли — дом родной, куда как занятно. Всё ж таки предстать впервой довелось перед хозяйкой ивового займища. Вмиг уширил глаза, чтоб оценить ее премного необычную одежу.

Выходя днесь на люди, как прибралась дремная проживательница? Поди-кось что примечательно. С вящим смыслом всё у старушки подобрано. Взять хоть юбку, чья складчатая протяжность аккурат до пят. Вальщику незатруднительно сразу обогатиться догадкой: объявилась из лесных обитательниц — самая уважаемая. И настолько почитаема она прибрежной чащорой, что смастачена юбка у нее по мере исключительно подарочной, именно серебристо-листвяная, ивовая нарядность в приветной красе на тебя смотрит. А теплая объемистая кацавейка? Если в дотошливости прищуришься и приглядишься получше, то входит в ум неуходящее понимание: цвет у нее особливый на отличку. Он точь-в-точь, как у нежной коры молодого ивняка. На голове бабушки прихотливая шляпка, сплетенная из тонких-претонких веточек. И не диковинно большая та, и не разительно маленькая, но истинно, что в меру привлекательная — бархатистые листочки приспущены кой-где по узорчатому полю. Имеется, присутствует подлинно свой вкус у тутошней Ивашки. Видать, знает цену родному добру. Ничего у нее зазря не пропадает. По пристрастному разуму всё идет по линии плодовито красавистой пользы. Тебе не миновать высоко расценить подобную справную согласованность, когда в дуще испытанный мастеровитый человек. Первым делом беседчик выказал Ивашке основательный комплимент.

— Взять хоть наших деревенских, и тогда припомнить что? Подавай им в женский праздник китайские женские халаты и закордонные чулки. Иначе им день многорадостный покажется нисколечки не благолепным. Скорее обозначится он в мыслях пустопорожней обыденностью.

Поулыбалась женщина старинных годков на Павлухино ловкое речение. Ой, тяжеловата лесть! Хитро кашлянула, кинула быстрый взор из-под склоненной шляпки на шустрого парня, пришедшего за ради подмоги: разве добрый молодец кликал здесь, чтоб отметить мою пользительную одежку? ты давай закругляйся! о безделице потом поговорим! А работнику лесосеки нет настроенности послушаться — от усердия всякую меру потерял, шибко желается выручить Беломора Юрьевича. Да и всех вальщиков за компанию. Ну, тогда совсем неудивительно, что малость посердил Ивашку. Поморщилась та, вздохнув укоризненно: дескать, твоя воля! можешь нахваливать, хоть кацавейку, хоть щляпку! однако не обессудь, твои речи насмешкой попахивают!

— Вот тебе по таковскому разговору поручение. Сослужи бабке службу. Докажь, что с прямым уважением относишься к ивовой старушенции.

— Извиняюсь! Дозволяется мне спросить, какую службу? — Огнев спохватился, дал обратный ход восхвалениям, в несуразности обильным.

Готов представить спорную минутку тем образом, который должен стать более приличным. Рот, глядите, уже прикрыл на совестливый замочек, да ведь бабкино слово вылетело. Назад его не воротишь, хоть здесь напрочь замолкни. Сам себя парень укоряет: «Трепло несусветное. Неуж на веки вечные? Как теперича вывернуться?!» И нет торопливой придумки, чтобы мигом прискакала, оттого встрепенулся, с отчаянием в голосе ляпнул:

— Еще разок прости, многажды уважаемая!

Не дождавшись благообразного добросердства, кинулся тарахтеть, словно тракторный движок, до невозможной отказности заправленный. Как есть выложил ивовой хозяйке всё про леспромхозовские неурядицы.

Заполошное реченье приключилось. Однако беседчица не так чтобы сильно смягчилась — продолжила обеспокоенное упорство, почала обрисовывать строгую думу:

— Вашему директору помощь потребна? Этакая возможность не за горами станется, да ведь ему пошевелить мозгами не помешает и самому. А наперед я имею желание поддержать тех леспромхозовских работниц, которым женский праздник причинно будет долгожданным. Пора, мыслится мне, женщинам тутошним одеваться не хуже городских каких. Тем часом и старой лесной Ивашке не лишне кой-чем озаботиться. К примеру, достань ты бабушке ивовой китайский шелковый халат и заграничные чулки, чтоб оказались они из самой что ни есть тонкой химии. Пока просьбу суровую не исполнишь, разговора у меня с тобой не произойдет даже на един миг.

Прибрежная исчезла обитательница, Павлуха…что делать ему осталось? Пошел куда глаза глядят, а ноги, само собой, повели назад парня, то бишь к Беломору Юрьевичу. Тот, подперев щеку ладонью, сидел возле окошка, кабинетно широкого, напрочь раскрытого.

Свершается то, чему не миновать, когда выпекаются нисколь не праздничные коврижки: доходное предприятие трещит по всем непрочно смастаченным швам. И мыслей о том, как половчей выкрутиться, у директора нет даже на захудалый грош. Потому сидит некогда уважаемый руководитель, допрежь разрешавший называть себя попросту Юрьевичем, напевает от огорчительных чувств песенку, известную деревенскому народу не шибко разумной отчаянностью. Глянь — в жутко возбужденном состоянии с Вожи-реки вскачь несется вальщик, тот самый участливый Огнев, которому получать лесосечные премии ране было в заведомую привычку. Круша по дороге всякие лютики-цветочки, подбегает к открытому окну. С буйного своего хода требование выкладывает: давайте мне беспеременно всё, что контора в обычности позволяла иметь женщинам на 8 марта! Понятно, не до того директору, чтоб с настоятельным старанием вспоминать известную весеннюю дату. Нет у него подходящей настроенности для занятия по взгадыванию праздника. Всё-таки поразмыслил, заложив морщинку повдоль объемистого лба: тогда ведь финансов хватало, и чем полагалось оделить работниц женского пола? Первое, что пришло в голову — он подписывал не раз и не два красочные открытки с пожеланиями. В том заполошному бегуну признался, а также другое возжелал заявить.

— Тебе, вальщик Огнев, я благодарен. За то, что некогда подсуетился ты и дал конторе надоумление двинуть с березовыми дровами в Сальскую степную равнинность. Всё так, однако сегодня у нас в леспромхозе наблюдается разор могутней прежнего. Денег у меня, чтоб подписывать всякие поздравительные открытки, знаешь сколько? Ни копья! Посему, добрая душа, давай руку, пожму ее крепко. Затем ступай дышать свежим воздухом хоть в дальний какой сыр-бор, хоть в какие кустовища, с Вожей-рекой подружившиеся. Там простору для освежения памятливости найдешь всякого. Немерено! А у нас в конторе тут… лишь беда бедой.

Поручкаться нам за ради взаимного понимания можно, ответствует Павлуха, а всё ж таки без китайского халата в хризантемах по шелку, без капроновых забугорных чулок уходить не вижу никакого резона. Правоту разве имел он? В несомнительности. Также и другое было взаправду: дуще директорской не помешало бы взволноваться и поскорей раздобыть все те солидные подарения, что в прошлых годах контора помогала завозить для бойких работников женского пола. Напирал парень до изрядности ответственно. Дескать, лихой спасатель я вам или кто поменьше, но судьба лесосеки нынче решается — и Беломора Юрьевича самого, и в целости леспромхоза вместе с конторщиками. А касаемо вальщику отдышаться, оно возможно. И вовсе нет нужды отправляться к дальнему дрёму, так ведь? Что ж, вышло теперь по-хорошему: заслуженный человек, тутошний администратор с большим опытом, от песенки, в печальности отчаянной, подвинулся отключиться, почал припоминать в подробностях, как сие прежде с открытками и прочим разным всё приключалось.

— Ладно тебе. Пусть прошла череда месяцев, ан могу пересилить дерзкую забывчивость. Тогда навещал я сельпо, которому полагалось обзавестись актуально потребным из Вологды. Обнадежили меня, что будет в соответствующей действительности нужное хозяйству. Едет, мол, уже машина и приедет, ежели по раскисшей дорожной мокредыни не встанет где-нибудь намертво. На давешний праздник прибыл груз, а для новины — опосля зимних дней — не высматривать прежних чулок и халатов.

Толковал Огневу раз и следующий раз: оставить надобно пустые ожидания. Всё же тот гнул свое, требовал прежнего конторского усердия — подавайте в обязательности вологодского деликатного товару. И незамедлительно, и во всем объеме сегодняшней претензии! Потому как именно получив от Беломора Юрьевича, хотя бы один халат, хотя бы одну пару чулок, заохотится бабка Ивашка дать подсказку. Возникнет в кустистом речном прибрежье и не утаит способа избегнуть разора, чтобы лесорубам уход случился от бед неминучих. Верит ли беседчик вальщику, который только что упражнялся в буйном бегании возле окошек местного поселения? Хмыкает он. И песенку сполнять окончательно бросил. Под мышками почесывает. Кивает головой повдоль улицы. Туда мчи, дескать. И даже дальше, в те края, где обещает появиться непонятная бабка со своей привязанностью к тонким чулкам и цветастым шелковым халатам. Не иначе, навострил он хитромудрые глаза на парня, запонадобилось тебе отблагодарить соседскую девушку Еленочку.

— С какой, позвольте испросить, поклонисто неотложной стати? — вскинулся Павлуха.

— Позволяю. Помнишь ты, не отбросил в ненужную сторону трудную минуту, когда старую избу развалил. Знамо дело, негде стало переночевать матушке застройщика, и соизволила молодая соседка подмогнуть. Разве отказала в добром приюте?

По настоящей поре, полагал в докучливом умонастроении руководитель леспромхоза, пошел наш известный дроворуб на контору приступом. Втирает очки администрации, туманит ситуацию. Вряд ли нечто постороннее здесь обозначается.

— Мой совет разворотливому по улице бегуну. Иди к Ивашке, говори с ней обстоятельно, не скандально, с уважительностью. Одним словом, по-человечески. Какой такой метод имеется у нее, чтоб не мытьем и не катаньем, однако достигнуть нам, культурно выкрутиться? Пусть изъясняется, это у нас в допустимой разрешительности. Завсегда к сведущему слову готовы прислушаться без обидных возражений. А выманивать у меня раньше времени подарки для бабки — стыдно, Огнев!

И в естественности наладил дотошный директор обратно бегуна, чрезвычайно разгонного, топотно громкого. Тому что предпринять, особо досточтимого? Бери ноги в руки и давай тори свою тропку. Мчи по ней сломя заполошную головушку, чтобы поскорей было. Чтоб туда в истинности, где в изумрудных берегах проистекает Вожа-Воженька. «Нет иной пробежки мне, как по новой орать вдоль ивовой густеги!» — размысливает вальщик, наддавая неуклонно стремительного ходу. План у него простой: безотвязно кликать вспомогательную старушку! Это поначалу. Но когда явится она, почнет хмурость возводить на лицо, тогда нельзя тушеваться. Подступай, словесно подводи к неотложному согласию! Уламывай, коль главный деятель леспромхоза не верит в чулки тонкой химии!

Прибыл навязчивый проситель в казистые кустовища. Во всю мочь объемисто молодецкой груди зовет здешнюю проживательницу. Она сильной охоты не проявила, не было такого, чтобы в радостной поспешности вынесло ее из ивняка. Всё ж таки через долечку времени потихоньку, полегоньку, мелкими шажками приблизилась к урезу береговому. Жуя недовольно губы, посмотрела на Павлуху, отвернулась, будто что поинтересней очутилось на реке.

— Об чем желаешь калякать? Если будет речь нисколько не про китайский халат?

Опосля многозначительной вопросительности подставляет крикуну правое ухо. На что беседчик не обращает внимания. Донельзя теперича доволен: случайно или как раз иначе, но по мере удобоваримой разговор завязался. Почему вальщику, завидно днесь прыткому, не погуторить, как выражаются приезжие сальские дроворубы? Не позволить древней старушке взять и по-степному заблукаться, подустать в долгих словопрениях? Рвется он сей момент произвести доклад касательно резонного неприсутствия халата, и шелкового, и сверху донизу в цветах роскошных. Ивашка его резвое намерение подмечает, оживленность выказывает: ась? Он по свежему побуждению тарахтит, она перебивает разбитного наставителя, строит ухмылочки в морщинах у лукавых глаз. Что за веселость у нее? Да ведь — не взыщите! — правомерная. Истинно того рода, будто нечего и слушать сегодня ивовой проживательнице. Нет ведь тут завлекательно полезного даже на медный грош!

Самая нужная минута Павлухе очнуться. Он тогда берет в соображение: на правое-то ухо у нее разве нет слабины? Наблюдается, как известно, порядочная глуховатость. И потому напраслина деется, когда держит она гостя за никчемно равнодушного к просьбам посетителя, когда перед ним выставляет наперед ту свою сторону, до которой не докричаться. Встрепенулся Огнев, смекалисто заперебирал сапогами, подбираясь с другого бока к заведомой благодетельнице. То бишь туда — к уху, отзывчиво послушному, где возможно случиться разворошенному бабкиному восприятию. Однако той заневолилось хитрыми глазами повдоль речной стремнины позыркать неспокойно. И тонкими губами выделывать недовольное фырчанье. Так она живо поглядывала то вверх, то вниз по теченью, ровно всем лукавым разворотам только и нужда была, чтоб не переставая возникала перед парнем прежняя Ивашкина слабослышимость.

— Ась? — повторяет она раз и за иным разом.

Видно, что без новых женских чулок ей лишь на Вожу-Воженьку охота смотреть, просителю разрешается топать куда подале. Ныне ему, вкруг старушки топтыгину, позволено обмыслить догадку, что разговоры разговаривать нет у нее сиюминутной желательности, коль подарки где-то застопорились. Опечалившись, отступил пришло несуразный гость.

Выбрался он из владений здешней хозяйки, наладил свою обувку — сапоги, набравшие росной воды с ивовых густых кустовищей — в поселение, где пребывал Беломор Юрьевич. Возле окошка кабинетного, небось, по-прежнему располагался тот, но уже без белого халата и без упрямого исполнения горестной песенки. У вальщика мысль какая? В достаточности нервная, бьется она пешеходным чином да по чину запросто лесорубскому, шибко взволнованному: ой, не возжелает директор обсуждать вдругорядь всякую здесь одежку тонкой химии! и как быть тогда!? Вышло так: до конторы спешный ходок не добрался. Не заимел главный хозяйственный администратор сильной потребности сызнова подсесть к своему дубовому столу, побрел при неотступных размышлениях к родному гнезду. Там встретило его действо довольно-таки безотрадное, когда всякой сумятицы выше головы. При всем том заглянувшему в руководящий дом вальщику почала преподноситься добавка зримая — от проживателей нервозность тревожная в непомерном количестве. Теперича остается вспотевшему парню туда и сюда озираться, озадаченно чесать потылицу. Поскольку слушать гостя ни у кого нет здесь охоты. Сам Беломор Юрьевич отказывается пить поданный ему чай, однако не отказывается глядеть в пустую стену, независимо тянуть печальную песню новым отчаянным порядком, а жена сидит напротив и, находясь в согласии, выказывает полный упадок обстоятельного семейного духа. Ей ли не знать: в смутное время лучше хозяину дома не перечить. Способен по неудобному часу директор, весьма заслуженный человек, откровенно рассердиться. Да столь немилосердно, что напрочь усугубит горечь обстановки. То и Павлуха понимает, берет в бедовый ум намерение пока что не беспокоить докладами тут никого. Иначе раскочегарится певец до белого каления, тогда уж нескоро удастся за здорово живешь привести его в чувство.

Укоризненно крутит головой супружница исполнителя, не ко времени самозабвенного? Она этого скрывать не собирается, однако духу ей хватает лишь на то, чтоб рукой щеку подпереть да в безнадежной тоске помалкивать. Словно располагается рядом с хозяином дома какая беззвучно подпольная мышка. Твердо тогда соображает незваный посетитель: «Не мне кочегарить начальника», — опосля чего, нисколько не шумя, отодвигается от четы, которая пригорюнилась столь глубоко. Куда придвигается? Ко входу, к дверному размашистому косяку. Там присаживается на высокий порожек, с вопросами к семейству не пристает. Ну, а то, что взялся поддерживать мелодию, подпевать как можно способней, так сие не возбраняется по местному закону. Каждый имеет право пристроиться, не нарушая песенного строя. Известно, все в деревне за верную знаменитость держат таковское действо. Чтобы, значит, горе гореванное изливалось прочь шибчей, а веселие гулеванное имело час разгуляться пошире. Голосит вальщик исправно, по-молодецки, ничуть не вполсилы. Но у него в чем вся штука? Только Беломор Юрьевич затянет свою протяжную грусть, по соседской дружбе вступает бойкий подпевала, и в том смысле озвучивает он свой припев, что надобно голову держать высоко, то бишь давать отпор любой незадаче. Руководитель до поры терпел замороченно, потом вскинулся на раскрасневшиеся дыбки:

— Что ж, ты, Огнев, глотку дерешь не в лад?!

Парень на его проснувшийся багрянец — ноль внимания. Глаза поднимает на чай, которому позволяется в стакане стыть беспрекословно, и вежливо предлагает свой отчет:

— А что нынче, уважаемый сосед, у нас деется в нужный лад? Вот просил я у заслуженного администратора помощи. И каковского добра дождался ожидаючи? Наблюдается мной чистая безнадега. Сиди, знай, проситель, упражняйся в пустом исполнительстве!

Беломор Юрьевич проморгался, высоту звучного тона поубавил, но утерять солидную управленческую марку не выказал намерения: ладно, мол, дозволяется тут кое-кому вольно посиживать на дверном порожке! однако нет культурности в том, что супротив музыкального строя идут нарушения! На подобный поворот как было не привстать вальщику? Он со всей возможной почтительностью к директорскому посту привстал, а настоятельность свою всё ж таки подчеркнул заявлением:

— Песельничаю, уважаемый, как деревня ране учила. И если вам потерпеть… лишь тогда будет оно в обязанность, когда мое нынешнее слово глянется не вовсе странностью. Ведь я свою правоту чую.

Теперь что доходит до начальника? Ох, дело-то у навязчивого молодца, видать, серьезнее серьезного! Не попусту производит гость охальную оккупацию прочного дверного порожка. Не в радость добросердечной девушке, близко проживающей соседской Еленочке, он готов распинаться насчет подарочных щедрот.

Одумался Беломор Юрьевич, руку протянул к обеденному столу. Потягивает остывшего чайку, новую думку прилаживает к теперешней минутке: похоже, выступает парень здесь нисколько не в смысле обостренного личного интереса. Пусть он исполняет песню по собственной супротивной мелодичности. Звучит пение довольно-таки оглушительно, в наглядности достоверной, зычной, и пусть! Поскольку всё это у молодого лесоруба — за ради укрупненного блага, в пользу местного хозяйственно-промышленного порядку. Такую старательность не заметить? Нет никакой возможности. Что ныне можно по-честному, то как раз проявить руководящее понимание в удвоенном масштабе. Правда, не вдарился главный администратор в скоростной энтузиазм, выдержал солидную паузу. Помолчал, хмуря брови, и даже обозначил на лбу морщину приличную, чтобы повидней стало: мозгами он пошире прежнего раскинул. Павлуха со своим задорным шумом попритих. Когда возникло у начальства многомыслие нерушимое в беседе, тогда лучше станет галдежу всякому дать укорот. И вот по завершению директорских усилий предстала перед всеми присутствующими мудрохрабрая речь:

— Ясно вижу теперь, Огнев, ничего авторитетного тебе не отломилось у той проворно хитрой бабки. Не возжелала та пообщаться с заготовителем березовых полешек. Не заклинило Ивашку насчет того, чтоб вести умасленный разговор без особых подарений. Выходит, нет нам никакого престижного смысла ждать от нее спорого вспомоществования. Тем более нет нужды упрашивать магазин касательно получения от него сегодня в долг весьма деликатного товара.

— Именно так, Беломор Юрьевич. В самую точку вывели.

— Не перебивай, когда продолжается у меня толковое соображение.

Если о чем догадался удалой работник лесосеки, то как раз о том, что опосля сообразных соображений должны последовать действия, неминуемо действенные. Воодушевился, разумеется, до потери пульса и по высшей покладистой мере уши настропалил. А руководство, малость смягченное домашней обстановкой, пошло в безбурности развивать хозяйственную расчетливость:

— Значит, нынче какие пироги? Март не вот тебе на самом носу.

— Слушаюсь, Беломор Юрьевич! Как скажете, оно так и произойдет.

— Погодь без приказа трепыхаться. Не в том, представь себе, препон, что праздник женский завсегда по весне приключается. У нас понятие сложиться обязано: пусть в марте славный тот день, однако до него следует прожить еще февраль. Потом по всему погодному распорядку месяц какой? Январь.

Павлуха слушает и согласно кивать не отказывается. Беседчик обдумывает убедительные слова, дрёмную жизненную сложность объясняет со всей необходимой доходчивостью: надо, мол, учесть, что до января в непременности обретается декабрь и вся дождливо рисковая трехмесячная осень.

— Вот ведь какая накладно долгая, природно естественная штука. И потому у нас нет других выходов, кроме одного. Быстрей садись, парень, в лесовоз. По дороге, которая исключительно актуальная, давай мчи в областную столицу, то бишь в достопочтенную Вологду. Чтобы там растрясти какое ни есть ответственное складское начальство.

Охотно вальщик докладает: будет честь по чести сделано! и даже больше того!

— Продолжаю мысль, а ты лишнего не вставляй. Честному просителю нет потребности бузотерить. Поскольку в торговую пользительность там всем нельзя будет не вникнуть, и в таком разе нам что наболевше потребуется? Доложить, что необходимы сей момент нашенскому хозяйству моральные поддержки и материальные подарки. Пускай расстарается областная торговля, не ожидаючи теплых весенних погод. Вологодские складские чины должны войти в животрепещущее понимание, как сильно поджимает нас суровая амортизация, ослабление боевых дроворубных позиций.

— Очень вы правильно выказываете потребность! — воскликнул Павлуха, чей несгибаемо дорожный дух воспрянул до небывалых ране высот.

После таковских, столь дотошно разъяснительных, неуступчиво задорных перетолков требовалось именно что в един миг запрыгнуть в кабину могучего дизельного лесовоза, и молодой беседчик, запрыгнув, с понятной взыскательностью посоветовал местному шоферу мчать в богатую, архитектурно прелестную, всеми почитаемую Вологду. Посланник Беломора Юрьевича готовился держать нужную там речь и заодно тешился нелишней догадкой: очень хорошей окажется поездка!

Нет сомнений, есть что поглядеть в большом городском поселении, избалованном талантливыми зодчими, хоть стародавними, хоть новейшими. Какой-нибудь Дом культуры, небось, подбоченится. Выкажет способную стать самым прелестным образом. Истинно так, что не лень тебе станет притормозить, воодушевленно ахнуть.

«Из кабины вылезешь, пошагаешь, пошагаешь вкруг и около предмета! — мечталось парню. Потом очнулся, дал укорот пылким соображениям. — Увлекаться познавательными экскурсиями не стоит».

Прибыли в конце дороги, попали на завлекательные вологодские улицы. Не горячились насчет особо длительного разглядывания зодческих интересностей. Обсмотрели всё ж таки пару-другую кварталов с необычностями, потоптались в запрокинуто головном, занозистом восхищении. Всё это приключилось, но шло без восклицательных громкостей, по-тихому, честно, то бишь до той поры, пока не нашли нужных торговых людей. Найдя, уцепились, впиявились в них крепчайшей, отчаянно лесорубской хваткой. Если кого иного — архитектора какого — повидать сверх автомобильно спорого предприятия, то для экскурсионно досужего разговора не желали гости никого, поскольку справляли дело поважнее: нисколько не бедные вы, складские братцы! выручайте леспромхозовских, у которых валом беды валят !

Те верят и не верят, но тогда взволнованно гости подскакивают, вскипяченно докладают: возьмите в рассуждение! по Воже-Воженьке хиреет всё лесосечное дело! требуется ему, доживающему последнюю в жизни секунду, доброхотное внимание! Павлуха — более того! — достает из кармана жалобную бумагу от Беломора Юрьевича, где честь по чести обозначено кое-что. Напарник вальщика в простоте душевной починает исходить криком: дескать, у меня семья, дети, а ведомо ли вам, сколько еще детей в деревне? В ответ получает он веселый намек на тот предмет, что не нужно было ему раскидывать детей повдоль поселения. Павлуха поддерживает попутного товарища, рвет на груди рубаху:

— Кончайте свою бестолковщину. Иначе мы вовсе зачахнем! Дайте кислороду! Окажите понимающее вспомоществованье. Не то нам прямо — в гроб!

Собеседники выказывают нужное восприятие, они становятся все, как один, внимательными и серьезными. Не лень им теперь и подскакивать за компанию, и переживать, и согласно кивать:

— Обязательно вам, дюже озабоченным, внимаем. Сей момент поведем в кладовки. Берите хоть что потребное. Готовы лесопромышленным людям, их прочным семьям и детям, поспособствовать. Как говорится, чем богаты, тем и рады.

Вслед за тем свершается чудо. Никто уже лишних разговоров не витийствует: ожиданно или неожиданно собираются компанией и заводят Павлуху с помощником в неоглядную складскую залу. Там упроченно высятся широкие стеллажи, которым конца края не видать. Все они, как есть, в аккуратности — под потолок, где сияют длинными заводскими трубками лампы белого света. Пожалуйста вам, если в отчаянности надобно, для зачина кое-что! Глядят гости, а кругом полеживают во всей острейшей неприкрытой красе топорики с лакированными топорищами. Один краше другого. И следует на ту поразительную минуту товарное предложение: выбирайте странноприимные дроворубы, на свой вкус! берите, коль нужны, те железные изделия, которые узкие да легкие! впрочем, имеете возможность взять даже те, что лежат в другом месте и значатся у нас по разряду шибко тяжелых колунов! Напарник вальщика от обильности предложения глаза в удивленности раскосил, по-простому рукой отмахнулся, воскликнул:

— Ну, вы даете!

— Даем, конечно, — прозвучал бодрый ответ. — Ежели гладкие топорища, которые сильно блестящие от красавитого лака, случайно вам лишние, тогда отхватите себе те, что без лака, но толще и покрепче. Они, хоть самые обычные, всё же отменно ухватистые.

Перед могутными стеллажами постаивая, здесь что сказать? Порядок наблюдается благорасположенный, однако нет у приезжих с Вожи-Воженьки большой охоты запасаться остро-ударной сталью и топорищами. В иные, богатые на погляд, полочки воротят дозволенно любопытствующие носы, выискивают что дроворубам на сегодняшний день поспособней. Павлуха, тот сюда-туда озирается: этого добра у нас, мол, полным-полно! лучше вдвое поумней кладовку покажите! Отчего складским не уважить хлопотливо бдительное мнение? Лакированных богатств хранители засуетились, привели тех сберегателей, что по должности заботились о толстых, крепких, грубоватых на вид, ан приветно дешевых сосновых топорищах. Совместным обществом принялись перебубниваться, в громкую ударились переговорность: ишь, какие приехали вожские рубщики! сколь далеки они от всяческих топоров! не иначе, придется вызвать других кладовщиков!

Короче говоря, приключилась суетная толпень, вслед за тем прибежали, объявились иные: споро непростых дроворубов повели. Куда? В соседнюю залу. Где им тоже открывается интересная картина. Вдоль стеночек развешены разные пилы. У них зубья настолько по делу наточены — возможно вмиг подступиться к спелому древостою и без промедления устроить активный лесоповал. Деликатно двоим вожским, которые нежданно приезжие, наставление им в един голос пошло произноситься:

— Посверлите глазами в тот угол, уважаемые! Оцените, каков у нас тут пристеночный набор, и блестяще новенький, и в замечательности звонкий. Есть пилы зримо двуручные. Сверх того имеете счастье видеть шикарно удобственные, настроенно лучковые. Если пожелаете, можете обзавестись теми, что со сменными, бесспорно стойкими полотнами. Взять ежели дополнительность, непреходяще хозяйственную, то пригодятся вам когда-никогда садовые ножовки. Тогда неопровержимо будет у вас обеспеченность насчет своевременной обрезки под большой урожай рябины либо прекрасно алой калины. Не всегда ведь работникам лесосеки утруждаться в дремных чащах. Можно проявить хлопотливое участие к завидной аккуратности домовых палисадников.

Огнев послушал завлекательную многоречивость, не согласился: неправду, мол, у вас примечаю! мне, к примеру, надобно быстрее новый дом подвести под крышу! страдаю от разных трудностей, и некогда заниматься палисадником! нынче ни сада, ни огорода в упор не вижу, оттого вдоль забора один чертополох растет!

Что добавляет резвый помощник застройщика?

— Рябины да калины в лесу без того хватает.

— Ведите нас в кладовку, что втрое мудрей! — требует Павлуха.

Складские доброхоты об чем толковать возбудились? Да всё о том: в иную залу погодите уноситься безвременно! Посмотрите обстоятельно, каковские у нас умело расторопные бензиновые пилы прозваньем «Дружба». Вдруг откуда-то выплывает хозяйка той стенки, где покоятся в обильном достатке запасные части к зубасто моторным инструментам, и подсказывает гостям, взволнованно разрумянившимся:

— Кто с моим товаром дружит, всегда тот выдает продукцию. И причинная получка у порядочного работника ежемесячно достойная.

Огнев неподатливо глядит и видит несоответствие. Ведь на голове у нее воздушной легкости косыночка, до удивительности похожая на шелковую, а стройную фигуру достоуважаемо облегает штапельно-синий халатик, но тогда… ох, напоминает ловкая одежка кое-что насчет подаренья для поречной Ивашки! Нет сомнений, если где возможно углядеть не столько полотняные ситчики, сколько гладкие шелка, там обрисуется поди картина с разными образцами симпатично-китайского пошива. Леспромхозовский вальщик немедля выступает наперед:

— Сегодня инструмент моторный, пускай самый производительный, должен я сообщить, нам ни к чему.

Строгое заявленье сделав, он осторожненько трогает местную сопроводительницу бензопил за рукав, одобрительно качает головой из стороны в сторону, изо всех сил радуясь.

— Что еще за новости? — загордилась та. — Велю от меня подале отойти!

Очнулся от неожиданной восторженности Огнев. Засмущался, однако своего интереса не утерял, отступая: дескать, я тут ничего сверхкомплектного! только скажите, где вам посчастливилось разжиться халатиком! очень он мне глянулся! У той враз желание — разгладить одежкины складочки, и когда малость прихорошилась, пригладила матерчато скрупулезные отвороты, себе позволила тогда улыбнуться:

— Выдало начальство. Нам по должности нельзя без пунктуальной формы.

Здесь вальщик принимает осанку в достоверности прямую, приметно важную. И теперь что его интересует в особливости? Как раз нелишняя история — если, к примеру, охота проявилась у беседчицы получить китайский шелковый халат, то куда ей, в какую кладовку, идти надобно?

Обступили Павлуху торговые люди, затеребили выступающего: почему вы тут обозначаете расспросы? напрочь не нужны они! к лесопромышленному занятию разве каким-то боком относятся? Несомнительно лишь одно — гостям, что прибыли с реки по прозванию Вожа лучше бы сейчас приобрести острозубые пилы. Потому что время идет, и всем на складе некогда пустые разговоры осуществлять.

Огнев не хочет бежать в отступ. Он брови серьезно сдвигает, прибавляя своей персоне солидности. Именно халаты, докладает спорщикам, для порубок необходимы к сему часу повдоль речных берегов. Плюс к ним — приложите закордонные чулки тонкого химического производства!

— Так что ведите нас поближе к легкой промышленности.

— К полкам, имеете в виду?

— Истинно что к пристенкам, где на плечиках висит нужный леспромхозу товар. С готовностью признаём ту особливость, что нам гулять некогда по вместительным вашим залам.

Разводить турусы насчет ивовой старушенции ни в коем разе Огнев не мог, потому как упаришься объяснять историю. Долгий разговор — что за бабки, хитрые да шибко прозорливые, глухие да нисколь не слепые, шастают вдоль и поперек лесоучастков. Пускай иной вальщик, с других речных прибрежий, сам себя растревоженно на смех выставляет перед складским народом. Тако же и напарник не влезал в разъяснительность, не поспешал выбиться из мудрого помалкивания в трепливое говорильство. Китайские шелка — верил он разворотливо норовистому Павлухе — нынче предметно законное действие для благополучия всего хозяйства, где давно уже начальствует Беломор Юрьевич, заслуженный в дремном краю человек. Когда на сию минуту не стоит рта раскрывать, тогда неплохо станет, если подивятся кладовщики в ловких форменных одежках и затем побыстрее насущный вопрос обрешат в пользу автомобильно приезжих.

Однако не получается споро-пользительной беседы. И всё потому, что нет большой веры настойчивым гостям: они, дескать, о бедном дроворубстве плакаться горазды! только прибарахлиться здесь никакие не дураки! это ж надо, в радость им нагружаться тряпками!

Павлуха не сдается, прискорбный вид строит, а напарник подстраивается со своим видом, отчаянно молчаливым и в распечальности угрюмым до невозможности. Что с ними, горюнами безутешными, поделаешь!? Дозволили шагать в иную залу. Теперь есть у парочки зримая правдоподобность, чтобы показывать искреннее воспарение духа и наперебой произносить слова непритворной благодарности. Гляньте-ка на них, этих бедолаг: уверяют, что лесные заготовки по Воже-реке отныне пойдут в предрасположенную гору! В областной столице, в доброславной Вологде, таковских обстоятельств не видывали покамест, пусть о рагоряченных чудесах на свете всё ж таки слыхивали немало. И разного в необычности, и всяко премудрого. Ну да ладно! Если сегодня от халатов зависит самочувствие безотрадных рубщиков, то не грех подмогнуть им: разбежаться, распотрошить деликатные уголки с легкопромышленной продукцией. Хоть бы и с китайскими цветастыми — все на чистом шелку — изделиями.

Складские щедрость выказывают: о шелковой продукции согласны говорить, но ведь есть еще кое-что прелестное для приобретения.

— Вам вам последние, в смысле особого потребительского шика, новинки! Берите сколь влезет в кабину грузовика поделки сатиновые и байковые, ситцевые и штапельные. Пластмассовые нужны? Из прозрачного полиэтилена, завидно прочного и непромокаемого? Если сгодятся какие штучки, сплошь которые из волокна искусственного, то нет препонов. Имеете ныне возможность получить вискозно упроченные. У нас, да будет известно вам, не одни китайские изделия водятся в пристеночках.

Довольные гости ответствуют дружно:

— Сверх приезжей программы нам особливого пока что ничего не требуется.

Опосля приобретения покатили на свою Вожу-Воженьку. Так удовлетворенно споро, чтоб мягкий шелк и тонкие чулки не затерялись в кутерьме путешествия, по-честному внимательно автомобильного и на диво добычного.

Дорога неблизкая, и есть поболе часика Павлухе, вспоминая песенного исполнителя в лице Беломора Юрьевича, самому кой-чего промурлыкать. Водителю высокопроходимой грузовой машины отчего не послушать пассажирскую музыкальность? Они тут оба находчивых молодца донельзя довольны поездкой, фактически небесполезной, потому и жмет шофер от души на педали могучего лесовоза — не ведает, какой слух катится от ворот складских по всему вологодскому краю. Какой, спросите, идет говор? Да ведь таковский, что просто кумекающий смех и бестолковый грех: вожские, дескать, рубщики все как один облачаются в халаты китайские! нынче на спинах у парней то диковинно размашистые хризантемы, а то еще более диковинные змеи с крыльями! ране привычные серые ватники откладываются куда подальше! ежели заприметить их надобно, то знай шагай в дальние огородные омшаники!

— Лесные заготовки развернулись вдоль реки таковским образом, — перетолки усердствуют, — что с великой сноровкой безостановочно летят по сторонам щепки. Никому за вожскими вальщиками не угнаться. Хоть ты рассердись, лопни в пламенном старании.

Разговорчики разговорчиками, да неужель много их, страсть каких доверчивых, которым в достаточную меру оказалась объяснительность? Та самая, почему леспромхозовским парням подвалил успех, хватающий за душу каждого вологжанина? Ладно, пусть не все подряд встречные ретивому факту верят, это в обязательной возможности. Прояви ты всё же неудовлетворенное разумение — тебе тут же воспрепятствующий энтузиазм насчет того, что вызнала наука: она, мол, поняла, как в ловкой одежке у рубщика силы увеличиваются! победность мастера возрастает непомерно! раз в десять, но может даже и в двенадцать! В естественности кое-кто смущенно доверился прогрессивным речам. Однако иной, скептически настроенный, вполне себе мастеровитый гражданин и посмеялся в покаточку на слух, которому заневолилось прыгать шустрым зайцем по близким поселкам и селам. Ну да не в том суть, проторенная спорыми автомобильными путешественниками: бабке, проживательнице ивовой, привез-таки неуклонный Павлуха необходимое подаренье. И случилось что? Наиглавнейшее событие приключилось, хоть оно и не стало последней спицей в колесе. Примчался расторопный вальщик на способно-проходимом лесовозе, и свой гордый приход в зеленокудрое вожское прибрежье он обозначил зычным призывом:

— Нынче здесь я. Встречай со всей нашей состоятельностью, уважаемая Ивашка!

Напротив раскатистого приветствия ничуть ее не видать. И раз, и два Огнев, тороватый по успешности нужных приобретений, возвышает молодцеватый голос, ан обитательница густых кустовищ не обнаруживает желания немедля выбегать встречь. Тогда он встал к волнующейся воде ближе и, шибче прежнего, во всю мочь крикнул. Чтоб непреклонная старушка повернулась к гостю ухом. Тем, способным, что нисколько не тугим было у своенравной хитруньи. Оттого пошла по тихой отмели рябь, зашевелились ивовые серебристые листочки. После чего разворачивает парень добытое в областной столице обильное богатство. В играющую силу веселой бодрости — ровно какой записной коробейник — приглашает заинтересованных лиц оценить номенклатуру, шикарно товарную:

— Кому требовались гостинчики? Получай, дорогая вожская прозорливица! Будет полное тебе удовлетворение!

Объявилась, мелкими шажками пошла бедовая старушка нисколько не прочь, не в стороннюю сторонку — прямиком засеменила к желанным красовитым поделкам, доставленным вальщиком из многославной областной столицы. Проявила такую охотку, чтоб подсуетиться, примерить крылатых китайских драконов с полки уемистого склада, после чего согласно высказалась:

— На сей день ладно уж, постарался ты, вологодский землепроходец, неискоренимо исполнить достопочтенное женское пожелание. Но раз так, не возбраняется ивовой проживательнице внимать твоему речению касаемо лесорубских озабоченностей. Ась?

Подставляет она просителю ухо. Как есть левое, которому нет и никогда не было препонов услышать просьбу от беседчика, в равной степени покладисто мирного и деликатно уважительного. То самое, которое издревле с радостным усердием готово прислушиваться к неутомимому журчанью водных струй по соседству с густегой тростниковой. Павлухе отчего не воспарить душой и телом? Улыбка на лице парня удовлетворенная, и грудь его теперь прям-таки распирается в благости существования. Счастлив он донельзя: милосердна ведь бабушка в драконовском шелковом халате на все сто!

Его удовлетворенность потому должна быть чтимой высоко, что не ошибся пришло тороватый парень: ивовая обитательница, отличающаяся непростой повадкой, заохотилась беседу вести с молодым, слишком прытким неслухом. А когда картина тут обрисовалась складно добродетельная, то леспромхозу обещает она прибыток. И карман общий оттопырится заметно, и поуменьшится горе гореванное у неугомонно песельного директора. О собственном интересе разве позабыл неудачливый застройщик Огнев? Нет, мастеровитому вальщику в свою очередь можно теперь продолжить возведение большого дома с прилично шиферной крышей. Оттого смелеет пришлый проситель, торопит ране строгую, ныне покладистую, благожелательницу:

— Давай, бабуся! Выкладывай, как дроворубам раздобреть на лесном делопроизводстве. Сразу доложу правду. Не сорок сороков потребуется от тебя весомых слов, чтоб дошла до меня мудрость насущная. Твое необходимое нам познание. Клянусь, вмиг ухвачу всё, что будет по неотложной потребности. Не сомневайся, нынче никаких здесь шибко рассеянных простаков нет как нет!

Если Павлуха отказывается быть до страсти наивным, то и древняя старушка не из тех, которые в обычности простосердечно доверчивые. Она глаза в сомнении сузила, посмотрела на беседчика, потом — в даль речную, затем — в небо высокое. Вздохнула и как бы между прочим поинтересовалась:

— Внятно излагаешь, а сам Беломор ваш? Который не первый год тут хозяйствует? Мозгами пошевеливает он? Так, чтоб в упористой проницательности и без сторонних подсказываний?

Огнев мигом встает в доказательно защитную позицию, воодушевленно принимается откровенничать: директор, мол, ситуацию обмысливает и при этом сильно пыхтит! из себя весь прямо крутится! только должно признаться, что раз и за другим разом соскакивают у него шестеренки! он тогда их ретиво налаживает! Ивашка головой недоверчиво покачивает, решает вдариться в хлопотливую вопросительность:

— Кувалдой, небось, шурует? Если по правде?

Правда — штука серьезная, и когда требуется она по всей форме, тогда лукавить не стоит. Чистосердечную объяснительность вальщик выкладывает в заметной спешности: Беломор Юрьевич, дескать, крутоват и громок, не без того! вдруг возьмет и песню заиграет, стараясь раскочегарить неловкую судьбу!

— Пусть и дальше усердствует, — замечает Ивашка, строго поджимая губы. — Свое слово, как обещала, тебе ныне скажу. Но моя подсказка именно для него будет с намеком. Леспромхозовское дело надобно двигать с особым заглядом. Чтобы ширилось оно шире прежней обычайности. Вожжи он обязан держать в руках, как есть вчерашнего дня покрепче. Так ему и передай. Он поймет, небось.

— Однако сегодня куда всё ж таки нам податься? — настаивает Павлуха, в нетерпеливых сердцах пребывая.

Та, видать, перебирает в голове думки. Все не выкладывает, а подбирает те, которые поболе к моменту годятся. Через долечку времени находит подходящую:

— Эх, милый работничек отощавшей лесосеки! Ты вот наведался в областной град, однако вряд ли останавливался у фонарных столбов. Не знакомился с тамошними наклейками, с объявлениями, хоть печатными, хоть написанными от руки. Они же как раз для мимо-идущего народа нисколь не лишние. И кое-какие, мне ведомо, шибко уважают обильность ивняков повдоль речушек вологодского края.

У бойко бедового парня интереса к разного рода кустовищам никакого, растет лишь обильность недоуменных вопросительностей: с какой стати, мол, ведут здесь разговор о прибрежных дрёмных зарослях? не было ведь минутки свободной, чтоб возле фонарных столбов околачиваться! подаренья беседчице добывал, не увиливал в сторонку!

— Когда тут поминаешь старую старуху Ивашку, сама тебе обскажу дорогие подробности. Если в угодьях ивовых нарубить побольше веток, набрать какой уемистый мешок коры да подсушить ее, тогда гуляй себе куда столбы укажут. Хоть бы и в аптечные заведения, знающие толк в аспирине, коего в той коре сильно много. Сдавай, расторопный добытчик, корье для завидных лечебных целей, получай искреннюю благодарность и вместе с ней достойную деньгу. Платят за медицинское вспомоществование столь поворотливо, что себе купишь электронную машинку для подсчета доходности. А может, вдобавок и шикарный телевизор. Разговорчивый и показательно умелый до страсти!

Тут пришлый проситель смекнул: толстокорого ивняка повдоль берегового уреза, возле отмелей Вожи-Воженьки, больше, чем достаточно. Как раз видимо-невидимо, и оттого всем дроворубным мастерам хватит ловкой работенки с избытком, никто не останется без добычного занятия. В притихших было деревенских домах заневолится поставить ящики с подсыхающим корьем — солидно кубического формата. Короба в истинности объемистые, по праву повседневно указующие и завлекательно многоречивые насчет гарантированных прибытков. Ой, а не иначе вновь развеселится деревня! И таковское дело глядится куда как неплохо. Дозволяется тебя, русский люд, поздравить с новым счастьем: айда по аспириновое довольство! не прогадаете, дремные обитатели! Теперь что выходит у мастеровитого Павлухи? Наладился он с легким сердцем в свое каменно-гранитное веретье, где домам можно выситься и прочно, и супротив всяких ветров завсегда непререкаемо. Есть надежда, что дроворубские дела пойдут по всей округе на поправку. У парней руки, небось, не дырявые. Лесосечные работники — широкоплечие, а также те, которые стати невеликой — все, как один, могут сотворить завидную полезность: бочку сбондарить, избу новую поставить, сверх того леспромхоз приподнять и в лад с песельным директором справить женщинам праздник. По себе Огнев судил. Не обессудьте, однако нисколько не ошибался нынешний хожалый молодец насчет ближайшего будущего.

Тут надобно принять во внимание: в свое время парень школьную осилил науку — все десять классов превзошел четко, на четыре и пять. Физику в особливости уважая, ведал кое-что в электричестве. А когда так, имел полное право рассудить... если касательно бочек и коробов для ивового корья, то не в них суть, потому как пора нацелиться на телевизор, которому никак не обойтись без энергопитания и всяческих проводков. Сотворить приличный аппарат Огневу, при всем уважении к физике, всё ж таки трудновато. Поскольку внутри таковского ящика нынче используются и провода, и такие научно-занятные штуковины, как полупроводнички. Пусть права бабка Ивашка, советуя заиметь дома шикарный телевизор, да ведь не стоит вальщику терять голову, то бишь самолично браться за сотворение аппарата. Оттого пошло у него размышление в глубокую глубину: «Спору нет, можно сковать невесомую какую хвоинку из медного бруска либо из железного. Пойдет по ней ток в обе стороны без препонов. Туда-сюда заживет переменное электричество свободно. Славный получится проводок, толщины ему добавить — так усиленно крепкий, даже вечный. Однако смастачить штуку, прозванием полупроводник, нет, не удастся, хоть прыгай много выше азартного своего лба.»

Размышленческая догадка вывод оставляет какой? Каждому смело-проворному рубщику в обязательности придется не проводки схемные паять — именно что резво топать в торговое заведение, когда надумает по завету Ивашки обзавестись аппаратом с вальяжно голубым экраном. Никуда не денешься! Не трепыхайся ломиться в кузню, усиливать молотом послушным повседневное счастье, которое строго магазинное и приобретается незадешево. Но лесосечным парням этот чинный поход — ничего, сойдет: есть возможность теперь-то и голубенький экранчик, даже из наибольших, прикупить вольготно, в надежной соответственности с обещанным достатком. Так что случилось нужное дело, навестил Павлуха сидельца кабинетного, хозяйственных успехов заждавшегося Беломора Юрьевича. И когда прозвучала от бойко-бдительного вальщика объяснительная подсказка ивовой старушки, так сразу подвинулись в разнообразную рабочую суету конторские служащие. Усердной рукой привел главный администратор в порядок шестеренки леспромхозовского механизма, получил тот мастерско-руководящую смазку, и потекли копеечка за копеечкой в бухгалтерскую отчетность. Вот таковская она оказалась, несомнительно знающая Вожу-Воженьку советчица, бабка Ивашка! Никакая не сродственница пустобрехам горластым, а пособница дроворубам и разворотливому составу конторскому.

Поглядели аптеки на подход, организационно хозяйственный, вполне серьезный. Дружно позарившись, накинулись на ивовое, досточтимо лекарственное сырье. Прямо из рук почали рвать. Потому как ни один уважающий себя вологжанин не желает иметь высокую температуру по причине простудной лихорадки. Никогда и ни за что. И не упрашивайте, и нуждающемуся давайте поскорей способную таблетку! То и получилось ожиданно, что по прошествии времени, болезненно лихорадочного, приподнялся опечаленный леспромхоз. Заметно подрос, неущемленно окреп. Всяко по-хорошему приукрасился даже. Ведь что было придумано? Приказал Беломор Юрьевич обшить бревенчатые стены деревенского клуба изнутри новенькой фанерой. Над столом праздничных заседательств собственноручно повесил плакат «Что делать? Опять вперед заре навстречу!» Всему руководящему составу, а также всему народонаселению очень понравилось, как художник нарисовал восходящее малиновое солнце, иссиня-бирюзовую реку и разлапистое дерево ивы на передке широкого простора. Тако же и Павлухе стала картина плакатная, для воодушевленных чувств его, нисколь не поперечной. Оттого что имелся там возле заревых шикарных красок паренек скуластенький, не простой, а с производительной бензопилой «Дружба».

Щеки у нарисованного молодца были красно-кирпичного колера. Оно и понятно: закраснеешься тут, когда цельный день располагаешься на свежем воздухе. Скуластенький, видно сразу, не отказывался пахать на лесосеке с утра до вечера самым нерушимым образом, как и сам Огнев. Ежели об чем еще сказать чуток поподробней, то на сию пору, зарабатывая звонкую монету, не дозволил себе пособник Беломора Юрьевича обронить в тартарары шиферно-завершительную стройку. Всё время держал в уме надобную заметочку, и чтоб вымолвить про то напраслину привередливую, так ведь язык не повернется, даже будь он хожало-неумолчный донельзя. Каждый из деревенских, имеющий навостренно соседские глаза, в обязательности видел: молодой застройщик на крыше теперь обитает усидчиво, ровно по какому расписанию. Тому же спорить нет нужды, поскольку дождался конца беготне повдоль прибрежных кустовищей, заимел роздых насчет поисков старушки сметливой по имени Ивашка. Ныне и час, и два — тебе, вальщик, не лишняя возможность постучать молотком, благовестно дробным и немимолетно толковым.

При ясном сегодняшнем небе можно вполне успешно приколачивать асбестово-цементные листы, коль обзавелся толикой свободных минут и килограммом шиферных гвоздей — с теми шляпками, что все, как один, достоверного свинцово-кровельного образца. Селянам, многие из которых знают толк в деревянном зодчестве, известно: не потюкаешь молотком, заливисто дробным, не погремишь им на погляд народу и стопорно-сталистый штырь не вобьешь, тогда берегись — вспорхнет шиферный лист, вольно полетит, лишь разгуляется, наберет силу урывистый сиверок. Ищи потом его, уемисто парусного и в отчаянности непослушного, вдоль по всей Воже-Воженьке. Пошли дни, затем уж новая история: беда иль не беда — приметно занятное приключилось с Огневской стройкой. Заневолилось бойкой старой старушке выступать из кустовищей ивняка и подниматься на крышу, где укрупнялось ничуть не гвоздевое бодрое выдергиванье, а как раз гвоздевое шустрое вколачиванье. Таковскому гостеванью воспрепятствовать как? Никак, потому что благодарному вальщику на показ невежливым быть неудобно сверх меры. И давно бы покончил Павлуха с крепежом шиферным по всему развороту просторной крыши, да вот какая штука — не отступает, отвлекает его хитрыми загадками разговорчиво способная Ивашка.

Происходят беседа за беседой. Заберется, глядишь, молодой застройщик наверх, откушав поутру чайку, хлебушка, варенья брусничного за одним столом с матушкой и соседской Еленочкой. Возле стропил выкладывает горкой острые в очевидности, длинные шиферные гвозди, превзошедшие самих себя умными свинцовыми шляпками. Починает справлять звучную кровельную музыку. Не успеет обернуться, ан бабушка, прибывшая из сырых прибрежных урманов, — уже тут как тут. Сидит, значит, недалеко и неблизко, ровно в полную разговорчивую ладность. Когда здесь один помахивает молотком, другая тоже не без дела — вся из себя принарядившаяся: в шляпке тонкого ивового плетения и по беседистому случаю в китайском шелковом халате. Невредно будет малость точнее доложить, и тогда подсказка такая последует, что располагается бабушка на местечке высоком, на коньке. При всем том нога у нее вольно полеживает на другой ноге, и в голосе — непреклонная в особливости бойкость. Что касается несмолкаемого языка старушки, то ей как раз вмочь непрестанно им чесать без передыху. Оттого и чешет он, то бишь трудится, ровно соседка Еленочка по утру в доме прибирается, пол рьяно метет. Чтоб выходило и споро, и весьма подробно.

Приходили гости послушать, деревенскому интересу честь отдать. Но всё ж таки о чем она там, наверху, рассуждает, леспромхозовским с земли-то слышно было не очень. Полагали они: разговоры шли скорее о застарело мировых, малоизвестных, покамест нерешенных делах. Уж слишком задумчивым бывал по будням молодой застройщик. С непривычки запросто входить в политесные проблемы, видать, нелегко. Потому приходилось Павлухе в усиленности постигать, озабочиваться по мере той кучи — древне исторической, объемисто дипломатической. В конторе тако же пустились в размышления? Именно что не остались в стороне. Беломор Юрьевич — поскольку примечательно неравнодушный руководитель — наслушавшись интересных предположений, подступился к молодому лесорубу. Может, в мировой политике что-нибудь новенькое намечается? Коли ведомо тебе, вальщик дотошно восприимчивый, то и нам желательно получше просветиться, поточнее прознать: знакомица твоя, бабка Ивашка, она советы дает? на предмет всеобщего миропорядка, где правомочно станет утихомириться всяким не в меру горячим воителям?

Тогда пусть Огнев не таится, толковал Беломор Юрьевич, пусть расправит отяжелелые от солидных дум плечи и что-нибудь молодецки подскажет главному администратору насущно важного предприятия. У директора леспромхоза, небось, в наличии не одна лишь электронная вычислительная машинка, есть и старая, пишущая, которая тоже работоспособная. Хотя бы для обнародования почтовых сообщений вышерасположенному начальству. Вот на проверенно пишущем «Ундервуде» и можно побыстрей отшлепать неотложную бумагу.

— В областную столицу?

— Бери много выше. Имеется у меня адресок.

— Куда ж нам выше? И зачем вдруг письменные оказии устраивать? — Павлуха в свою очередность недоумевает, однако у беседчика иная готовность наблюдается.

Нечего, мол, становиться в позу, нет нужды задаваться вопросом, по какому в несокрушительности поводу припоминается «Ундервуд». Надобно без лишних разговоров сразу взять в разумение: для того и стоит в годах долгих та Организация Объединенных Наций. Она ведь призвана утвердить всепланетную рассудительность. В конце концов, дружелюбность, она штука до высокой приличности необходимая, и потому не зря осмысленную подпись на людских договорах ставят, а также и трезвую печать.

Добросовестно внимая искусительному слову, вальщик позволял себе хоть лоб морщить, хоть макушку почесывать. Что здесь ответствовать перед увещевателем, когда тот не против подсуетиться, подмогу оказать увлекающе заманчивым договоренностям? Само собой, Павлуха как есть честный работник местной лесной промышленности и желает усердного мира на пару с несомнительным дружбанством. Пусть даже в размерах всенепременной галактики, чье прозвание любому школьному «хорошисту» известно под именем Путь Млечный. Спорить нет смысла: людям всех краев лучше пребывать без глупой вражды, которая лишь завсегда разъединяет и горные стороны, и долинные. Разве имел Огнев ране особо угрюмую спесь, чтобы на звезды не посматривать, а только глаза утыкать в одно родное Веретье? Ладно, директорский непростой адресок можно поприветствовать, неясно другое — как быть с Вожей-Воженькой, коль день ото дня становится всё меньше по берегам ивняка благодетельного. Ой, видно уже явственно, что снова назревают трудные времена для дроворубов! Именно об этом талдычит бабка Ивашка, приподнимаясь туда, к местечку любимому, к высокому коньку.

Если она кое-что выспрашивает, сие только и хочется гостье знать, о чем сегодня размышляет начальство лесосечное, какое дальнейшее действо намечается конторой хозяйства.

— Мне самому непонятно, Беломор Юрьевич. Ведь что нынче происходит? Старушка, принарядившись, посиживает на крыше, ровно у нее тут, на верхотуре, до внятности почетное кресло. Мне шифер приколачивать надобно, а ей в охотку намеки сыпать: советовала, дескать, административному главе шевелить поспособней мозгами! пора бы ему сообразить, как враз и навсегда избегнуть череды затруднений с рощными заготовительными делами! Ивашка сегодня очень разговорчивая, нет-нет, да и подкинет что-нибудь из обильных вопросительностей.

— Тогда нельзя ли точней, поподробней руководству хозяйства прознать об ее интересе?

— Это пожалуйста. Она того стала опасаться, что вскоре покатимся мы все под горку. Шибко сократятся доходы от старательства повдоль речного прибрежья. По причине порубок неумеренных.

Подобная, сильно размашистая неумеренность директору скорее всего не в новинку, потому как принимается тот согласно кивать и в отчетливости вздыхать.

— Исчезают потихоньку кустовища с их роскошной густегой? То и для нашей конторы становится тоскливо заметным событием. Когда изредится шикарная прибрежность Вожи-Воженьки, сказать с разбегу всё ж таки затруднительно. Об сём надобно спрашивать не у пишущей машинки по прозванию «Ундервуд». Напротив у той, которая в очевидности новая, электронно-вычислительная и себя уже зарекомендовала прежде нынешнего часа.

— В таковском разе и мне догадливо теперь думается. Беломор Юрьевич, а что не продвинулись бы конторские в том направлении? Не поинтересовались бы дотошливо, коли времечко подходит до невозможности беспокойное?

— Ничуть не нужно тут жданки устраивать. Могу и самолично поспрашивать.

Проникся руководящий собеседователь нескрываемым волнением, завышагивал, не разбирая дождевых луж, к своему кабинету.

В конторе входной равнодушной дверью хлопнув, он храбрым соколом подлетел к своему креслу, что было в явности от дубового стола отодвинуто и поджидало хозяина. Усевшись поплотней, заерзал: где тут включительная кнопка для ответственно подробного учета и всяческих подсчетов? Как только искомое нашел, сразу потрошки вычислительного устройства обеспокоились, побежали юркие электроны куда кому полагалось. Им в отказ зачем вдаряться? Они враз принялись обсчитывать дотошные разнокалиберные циферки, чтобы распознать недостачу ивовых заготовительных площадок вверх, а тако же вниз по Воже-реке. О неподкупно счетной математике, по правде сказать, главный администратор позабывать себе позволил в последнее время. Доходы в радости возрастания валили валом, по такой поре с чего ему суетиться, оглашенно вникать в электронную вычислительность? На сей час иной подступает процесс, ровно такой, когда кое-что намеревается обозначиться, обкрутить вокруг пальца заслуженного руководителя, и потому здесь надобно ускоряться. Вот он в спешности за насущным вопросом задает следующий, не менее вынужденный. То касательно растительных возможностях ивняков, то касательно теперешней производительности бравых рубщиков.

Топорщатся у него всяческие соображения, сует он встревоженно чуткий нос туда — в стройное электронное сообщество: за горами какими, доложите, неотступная маячит хозяйству нищета? за отдаленными в спасительности? либо за привередливо ближними? Циферки помелькали чуток, долго копаться не стали, взяли и сказанули в строгой математической последовательности — нет нынче никакой в особливости отдаленности! Если не сегодня, то через пару недель грянет буря над разливанным океаном прибрежных вожских кустовищей. Тогда уж из-за шторма не стоит ждать какого, жалостливого либо чересчур слезливого, Вожи-Воженьки речного понимания. Катастрофа! И отчего в непременности? Причинность вполне весомая, опосля сплошных порубок случится непомерная пустошь, а восстанавливаться дремные заросли почнут ничуть не быстро, скорее — на малоплодородных песках — донельзя медленно.

Быстрые электроны что разобъясняют Беломору Юрьевичу в неукротимо честной дополнительности? Полезно, мол, обратить внимание хотя бы на молодые сосенки. Плохо поднимаются они без пристального ухода в тех боровых местах, где подчистую извели спелую строевую древесину, заодно и подросту нещадно наломали в лихом ротозействе. Тянется та хвойная молодь вверх по мере сил, однако в некогда богатых лесных угодьях таковских росточков — где по глупому густо, где в недалеком слепом растяпстве и вовсе пусто. Потому приключится неизбежное: не сегодня встанут они пушисто изумрудным сплошняком. Тако же страдают ныне и сквозные, красависто белые березняки, и гущина серебристо-ивовая. Коли в дальности восторжествует безалаберно довольное спокойствие много шибче, то вернутся времена богатеющих лесов нескоро. Через весомый десяток годов с зимами по-северному морозными, а то и через долготекущий век. Тогда как приличную зарплату полагается в леспромхозе выдавать помесячно, аккуратно, иначе местным работным семействам — беда.

В завершие электронной беседы вдруг поступает циферное заявление: прозевал ты, ране заслуженный руководитель, момент! на близкой неделе будет конторе это самое — нуль в кубе на финансовом счету! Кажись, здесь провожают кое-кого на отдых, и позабудь теперь, директор, про то, как накинуть на плечи белый халат. Зачем днем завтрашним располагаться у дубового стола, праздновать приличную белизну, и отутюженные обшлага, и уемистые клапаны? Лучше тебе проявить характер, топтать ногами всяческую, солидную по-конторски, одежку и выкрикивать: ах, ты! ух, ты!

— Что же тут за хозяйство досталось мне!? — подскочил кабинетный сиделец, распознав содержательные толки. — Не успеешь выправить всё по плану заготовок, как сызнова порядок норовит развалиться!

Разгулялась вдумчивая натура основательного человека, в четырех кабинетных стенах пошла в обиженности укорять штормовые события, что внезапно проявили нарастающую недоброжелательность. По всей видимости, неотступно присутствует в здешнем дрёме то грозное море, когда месяц за месяцем нужно главному администратору плыть и плыть, ныряя из огня да в полымя.

Убивается Беломор Юрьевич, а Павлухе желательно в обязательности послушать бабку с ее нелишними разговорами. Вот он уже — на крыше. Ивашка рядом с ним, как у нее с недавних пор заведено. Ногой в тонком, химически прочном, красавистом чулке покачивает соответственно рассуждениям. Поглядывая с конька вниз, при всем том она бежать никуда не спрыгивает, не поспешает к рощным, новым, в дополнительности умным советчикам, у нее своих соображений ничуть не мало. Не теряя строительно потребных минут, внимает Огнев рассудительно интересным словесам старой старушки, сам по шиферу молоточком — тюк да тюк. Ей воля судить и рядить, про северные дрёмы мысль додумывать, а у вальщика продвигается нужное гвоздевое занятие, прислоняется волнистый лист к листу, и завершие стройки близится. Дюже хочется матушке плотника поскорей здесь обрадоваться. Она уже, сидя на узлах в соседней избе, сильно заждалась. В гостях, известно, хорошо бывает. Ан даже тогда, когда пирогами угощают, дома у себя много лучше. Свой угол в приличности греет потеплее, не так разве? Именно что форменная по деревенской жизни правда. Застройщик сердцем чует: сидит матушка возле окошка, поглядывает на двор — сын старается ли на верхотуре? Он как раз по свинцовым гвоздевым шляпкам стучит, не ленится, и меж тем беседчица, в своей старозаветной мудрости, незабвенному делу его нисколь не препятствует.

Она свое втолковывает. Ровно тем образом, как ни одна живая душа раньше молодцу не втолковывала. Разговор у нее идет благонамеренный в убедительной достославности. И приветливо разумный до явной очевидности.

— В некотором виде когда, то позволяется нам с тобой взять и рассмотреть уютно качающееся кресло, знакомое пристойному горожанину с давних времен. Представить себе возможно: таковская вещь — непреодолимо нужная для человека, любящего не в чаще лесной отдыхать, а возле окна комнатного в спокойный час посиживать при всех удобствах домашнего хозяйства. По службе поскакав туда и сюда, примчаться в родное обиталище с четырьмя крепкими стенами, расположиться у окна, поглядывать на улицу, попивать с устатку горячий чаек — блаженство, не иначе. И какое замечательное под горожанином кресло будет? Отзывчиво уместительное, мастерски выделанное из веточек ивовых. До восхитительности распрекрасная мебель, по прозванию качалка, приветит с удовольствием каждого после трудов праведных. Сейчас, в нашенские дни, тако же лишним не станет взять и отдохнуть: хоть здесь тебе, работнику старательной лесосеки, хоть даже тем, кто подале в плодородном поле утруждается — а пусть и на звонком фабричном производстве по мере возможности.

Вплоть до явственной бесперечности Павлуха дозволяет себе помаргивать, в благолепной вежливости допускает, чтобы усиленно морщинки на лбу соединялись во множестве. При всем том дает волю безотвязному желанию покрепче присобачить серовато-асбестовый лист шифера к упористо деревянной обрешетке.

— Уговорила, дрёмная старушка. Сотворю по неотложному подобию живительно практичную качалку. Благодарствую за совет, по-зодчему обмысленно восхитительный.

А той с какой стати завлекательные речи прекращать?

— Нет, даровито восприимчивый плотник, ты погоди отделываться проторенными спасибочками. Пристало тебе в неотлучности поучиться, пока бабка Ивашка тут к высокому коньку присоседилась. У меня ведь нет того сердитого намерения, чтоб какого тупоумного неслуха шумно отчихвостить. Имею только нескрываемое одно соображение: кто лесосечному вальщику подскажет, как у нас благовидные мебеля в безошибочности рождаются?

Огнев новый лист подтягивает к себе, прицеливается шустрым молотком. Тюк! И следом у него сызнова идет удар для крепости скрепления.

— Шевелись, несупротивное работанье!

Тут о непромокаемой крыше разве можно забывать? Не полагается предавать забвению домостроительные хлопоты. Опять же и с бабкой Ивашкой раздружиться, чересчур увлекшись зодческим занятием, никак невозможно. Плохо выйдет, если не прислушаться к размыслительным ее речениям. Не годится в пагубной увлеченности задирать нос. Чересчур гордиться плотницким своим умельством с какой стати, да и пускать мимо ушей подсказки, что вдруг понеслись множиться, нынче зачем?

— Готов отдать честь мебелям, всяческому вкруг них ремеслу. О краснодеревщиках мы, лесосечные вальщики, наслышаны. Мастерство столярское слишком заковыристое. Знамо дело, ученье лучше рассматривать как свет просвещающий. Только неученых, касательно качалок, у нас в деревне хватает, пресветлых учителей вот недостача. Кто в нормальностях знает, как незабвенно сплести кресло из веток? Да ни одна, если обсмотреть, душа!

Бабушка из-под фасонисто ивовой шляпки хмыкает. Не поленится — вытянет из рукава тонкую веточку, потом другую. Зачем они понадобились? Так ведь сноровисто их скрестит, выказывая невесть откуда взявшуюся ловкость. А когда у нее добавочная парочка обнаружится, возьмет и сунет поделку Павлухе наперед глаз. Чтоб надоумить парня по всем правилам упористо мебельного образования. Выходит, непременную Огневскую учебу производит, не откладывая кресельного искусства на отдаленные времена. Пусть нехоженной тропкой шагает он смелее. Продвигаться нужно побыстрей, невредно соображать ныне вполне дотошно: не одну лишь качалку дозволяется таковским макаром — из веточек — собрать! опять же и диванчик за компанию просится обозначиться! Найдется причинность также иная. Кому если вынь да положь для чайных церемоний стол, то будет ему надежно прелестная, ничуть не хилая подставка, уютно разместятся на ней чашки. Употребляй, народ гостевой, в домашнем комфорте душистый напиток, веди беседы. Проникайся благорасположением к мастеру, неравнодушному к мебельному обаянию, к ивовой гибкости и прочности. А тот, кто каждодневно читающий, пускай обогатится шикарной этажеркой для книг и довольный посиживает, перелистывая желанные страницы возле своего узорчато стройного приобретения.

Когда теперь объявить, что достижениям завлекательного производства тут подходит конец, то не стоит гнать лошадей, то бишь увлекаться неправильным завершием. Отыщется интерес, подобающий, достойный в осмысленной дополнительности: мебельный любознатель, как раз тебе разве не нужен будет посудно уемистый шкафчик на стену? Если выдвинешь пожелание, тогда встречь твоей потребности — мигом станется предложение, да столь убедительное, что лишь пальчики оближешь и кинешься расставлять по ладным полкам тарелки, заварные чайники и прочие фарфоровые селедочники. Прелестно даровитые поделки в любой усадьбе — хоть сельской, хоть городской — всегда и домашняя радость, и препожалованная гостям эффектность. А ты, лесоруб Огнев, ко всему прочему возьми в догадку: с красовитым ивовым умельством плести разные мебеля, приводить людей в честный восторг, можешь супротив отощавших в бору делянок. В достатке отказу, скорее всего, не случится. Однако не стоит усердствовать таковским образом, чтоб прибрежные кустовища наладились в опасливо кошмаристый навсегда уход. Почему надобно здесь напомнить о благолепном пребывании ленточных листвяных изумрудов повдоль Вожи-реки? С ивняками поосторожней бы местным работникам, привыкли безоглядно драть кору с тех, которые постарше и потолще — даже с комлей у самой земли. Коль нет разумных препонов, то и хиреет прежняя густега. И всё остальное, что произрастает поблизости, беспощадно ломается, затаптывается в грязь.

Ивашке помнится, как в непрестанности наваливались на береговые заросли старатели корчевательно тяжелой техникой. Проредили непроходимые прежде урманы. Ныне кусают локти, некоторые убиваются чуть не до крика. Можно понять живописность обидчивых переживаний, да ведь лучше поуспокоиться в размыслительности — кусаться конторским, а также всем прочим, не к спеху. Тут другое следует зачинать. Неплохо пустить в дело все обильные тонковетки, если густега поизредилась. Разве мебельный цех нельзя в леспромхозе поиметь? Открыть его безо всяческих медных труб и клубных транспарантов? Есть возможность скромно производство новое сотворить — и благопристойно, и в непритязательности увесисто. Будет Огнев заправлять там качалками да этажерками. Глядишь, пойдет в гору промышленное хозяйство по Воже-Воженьке. И сильно думать о дне завтрашнем, досконально мыслями раскидывать, не помешает начальству, тому же Беломору Юрьевичу. Затем следует небесполезное вразумление Павлухе: мерекать насчет производительности качалочного созидания лучше по-душевному, любовно. Как есть втридорога в отношении пользительного искусства, а в недобросовестности поослабнуть — допустить слабовольный упадок в собственной финансовой заинтересованности. Короче говоря, самого себя взять и выпороть.

Вздыхает старая старушка. Пора, ох, пора лесорубов расшевелить касательно бесцеремонно творимых пустошей! Нескрываемое она беспокойство проявляет о всех тех обширных полянах, что в недоумочно разрешительной усердности рождаются в дреме после сплошных заготовок. Какую дают они пользу людям, те пыльно-бурьянные пустыри своей бескрайностью?! Повздыхав, отправилась бабка Ивашка восвояси. Напротив у молодого застройщика пробудилась бравая намеренность толково насущную беседу завести. На сей раз не с гостьей шибко пожилого возраста — именно что с горюющим в печали начальством. Когда возле конька на крыше посетительница очутилась, когда выдала та, шикарно разукрашившись одежками свежими, подсказку в доподлинности наиновейшую, тогда любому лесосечному работнику приходит пора произвести неравнодушное действо. Вот парень и подвинулся — учел все обстоятельные возможности, что могут стать подареньем от мастерски ладных ивовых плетушек. Быстренько приоделся по чиновной потребности: надобно теперь выглядеть представительно! лучше снять с плеч размякший в обвислости поношенный ватник! нельзя не озаботиться также касательно приличного пиджака! на шею полагается нынче определить галстук, не очень яркий, соразмерный, чтоб смотрелся не худосочной стрункой, однако же и нисколько не лопатой!

Перед Беломором Юрьевичем объявился Огнев в солидном образе и в лад представительному виду заявил сразу — есть ныне особая страда, чтобы в леспромхозе наладить мебельный промысел. Затем, по совету проницательно вдумчивой бабки, попросился в начальники цехового производства. Что делал в тот час главный администратор? Поскольку был он готов сызнова удариться в грустно-печальную песенность, жена сообразила предложить: без многоумного занятия пребывать вредно, а пользительно станет налить воды в корыто, стирать знаменито белый халат! эта форменная одежка еще, гляди, пригодится позже! Когда тот строптиво пошел супротивничать, осадила возразителя.

— Нет, приведи ты халат в порядок! Желаешь в бедности проживать? Значит, должен блюсти кажинную тряпочку!

И столько у супружницы нашлось резонов, так настырно приставала она, что словами не выразить. Прям-таки прилипла намыленно банным листом березовым! Ну, мужик и сдался. Постирушка в отчаянной старательности закипела.

Жену директора не миновал тот страх, когда беды сменяются хорошими доходами, чтобы возродить вскорости опасно разорительную волну хилых заработков. Она сейчас помыслить могла только таким образом, когда прилежно удерживаются разные лоскутки, очутившиеся в отставке, деятельно готовыми к новому пользованию, и чистыми, и выглаженными в достойной бережливости. Пускай хоть какой строй будет в постоянно худой неустроенности. Павлуха картину понимал, ничему не поражался, доводы ивовой старушки в должном порядке излагал. Продолжая утруждаться у корыта, главный администратор леспромхоза потихоньку распознавал резоны вальщика. С каждой минутой всё больше дивился на его не вот тебе непотребные речения, однако не забывал шлепать по дну объемистой посудины мокро-пенными халатными обшлагами, клапанами, рукавами. Затем утер пот со лба, поинтересовался: кто советом поделился, столь необычным, прям-таки заводным? какой мастер искусство гибочно-узорчатое лесорубу передал? Парню что скрывать перед начальником, отодвинувшим корыто, и обернувшимся, как говорится, в полное внимание? Перед ним и его женой, развешивающей выстиранное тряпье на веревочке, таиться не было смысла. Огнев изложил всё доверительно, как раз в нужном соответствии, по всей мере открывшихся обстоятельств.

Нововведение Ивашкино следовало рассматривать в масштабах весьма значительных, а почему? Старая старушка, сидя на крыше, не выпрашивала себе какой пышный индийский мохер или французские туфли на высоком каблуке. Нисколько не имела той устремленности, чтобы своенравно рассуждать о сложившихся неумеренностях в мировой политике, она всё больше о близком, о родном толмачила. Дескать, есть в местных дрёмных угодьях свежее поспешество для поправки леспромхозовского здравия и насущного удовлетворения Беломора Юрьевича, главного администратора, человека вполне заслуженного и потому всеми почитаемого. Здесь та парочка, которая суетилась сбочь корыта, духом настолько приободрилась, что принялась и помаргивать в удивлении, и похмыкивать в благодушестве, и покашливать в желании сказать нелишнее слово. Развешивать на веревке тряпочки теперь оказалось занятием не очень-то необходимым.

— А что? — прозвучало спорое замечание. — Наш директор с разными бедами справлялся ранее. Легко ему понять неглупость подсказывания. Если то умствование выказывает приметную разумность.

— Да! — сказал Беломор Юрьевич. — Зачем исключать, что в неумеренностях политики древние здешние проживательницы все ж таки разбираются? Повдоль мозговой способности им сие возможно. По таковской причине вряд ли тут стоит выступать супротив хитромудрой их опытности, накопленной в долгих годах.

Лесосечный молодец — когда находится у хозяев дома постижение сути вещей — рад стараться в усиленности, закручивает разговор всё круче. Именно до той степени, чтоб укрепилось проснувшееся доверие к будущему руководителю мебельных изготовлений. Пусть догадает Беломора Юрьевича завтра же в конторе за несокрушимым дубовым столом узаконить новый цех письменным распоряжением. Ведь какая баская штука складывается! Истинно что все глубинно дрёмные проживатели ко всему человеческому оченно любопытные. Их не корми ситным хлебом, а дай пообсуждать твое затруднение: уж до чего прыгучие они! сплясать вдоль забора — это у них в порядке интересующихся обычайностей! а пустоши рьяные им — поперек всякой услады! На таковский Огневский напор приосанился главный администратор и, остепенившись, придя в ответственное умосоображение, порешил дать солидное замечание:

— Мне голову не нужно морочить лесовиками.

— Так ведь нельзя нам без письменного приказа, отшлепанного на всем известном «Ундервуде»! Не должно быть отсрочки!

Рассердилось лесорубское начальство. В конце концов, ему видней, ему обмысливать, завтра иль послезавтра отшлепывать «Ундервуду». А коль молодой советчик горит в нетерпеливом наступе, то и директору не возбраняется раскочегариться. И приключилось тут оно — уронило руководство леспромхозовское в корыто всё допрежь спорной минуты выстиранное. Обрызгало парня мыльной пеной, ан тот не заторопился убежать вскачь от административной грозы. Закрепился на своих двоих:

— Постигаю вашу позицию, Беломор Юрьевич! Дозвольте продолжить приспелое обсуждение. Насколько права бабка Ивашка, трудно вам поверить в окончательности? Ладно, возьмем в раздумывание. Плохо приходится заслуженному человеку, поскольку сегодня привечает огонь, потом, глядишь, охватывает со всех сторон полымя, и тебе нет ни грамма почета, лишь с нежданным лиходейством управляйся безо всякой запинки.

И дальше у Павлухи всё та же уясняющая напевность, продолжает он шпарить, словно по нотам. Выказывает проникновенно глубокое сочувствие. Что ни есть правильным, самым восприимчивым, понимающе дипломатическим образом.

Сосредоточенно пообдумав накаленно жаркое выступление лесосечного молодца, директор объявил: когда горячая спешность, завтра мебельному промыслу будет препожалована законная позволенность. Тогда, изнемогнув от нахлынувшего счастливого устремления, вальщик-советчик крутанулся на своих двоих, гикнул в полный голос, полетел до родного дома, что называется, на взволнованных крыльях. Если поделиться радостной вестью, то с матушкой, с доброхотной соседкой Еленочкой, также и с бабкой Ивашкой, доведись ей сызнова залезть на шиферную крышу. Сейчас он всем выдаст обоснованный отчет, затем в изрядной удовлетворенности можно даже и сплясать. Как бывалоча проделывал дедок рощный, березовый радетель. Который не так давно дозваливал себе вдоль стройки ловкими кренделями проходить, весело ухать, взывая к тому душевному настрою, чтоб насущно-трудовое дело вертелось беспеременно. Что ж, без препон свиделся Павлуха с матерью. Возле крыльца красавито-ладного домостроения, где крыша получила шиферное завершие, встретила та окрыленного летуна. Вольной волей нагрузившись большим узлом, призналась: вот разную одежку переношу от Еленочки! переселяться, понимаешь ли, уже в благотворно видимой возможности, как раз нелишне, по достаточной мере — впору! если же откладывать сноровистое занятие, то получится просто не к месту!

— Пускай станется, как заблагорассудится, — ответствовал сын, только что сильно приподнявшийся, то бишь выросший до руководящего цехового начальника. — Ивовая старушка всколыхнулась на пару с тобой, подвинулась зачинательно помогать вселению? Прибежала нечаянно или уж напрочь пропала?

Держать узел на спине беседчице в тягость, она опустила его на приступочку, сама присела на крыльце и Павлуху пригласила рядышком расположиться. На тот случай, когда без особо доверительного разговора не обойтись нипочем.

— Скажу тебе как на духу. Недосуг ей перетаскивать наши пожитки с места на место. Так что нет ее здесь. Кланяться велела.

— Куда ж она подалась, коль интересная почала история складываться в леспромхозе? Почему вдруг понесло ее в неведомые дали?

Тут последовало неминуемо странное разъяснение: пристрастная у нее нужда образовалась! по летней поре, столь удобной для путешествий, подалась в необходимые гости! к незабвенной своей сродственнице, которая на берегу моря, в Колхиде, проживает на самом что ни есть непроходимом болоте! там гибкого ракитнику видимо-невидимо, и знай себе компанейски мастери красавитые шляпки!

Кому как, даже вполне возможно пустить мимо ушей несообразно разительное объяснительство, а завтрашнему администратору цеховых этажерок и кресел-качалок нельзя не обеспокоиться.

— Куда ж мне без ивовой старательницы руководить? Разоришься поди в два счета! В два обкраденных кем-нибудь прихлопа!

Матушка на сие присловье приказала что? Погодить надобно, вдариваться в несуразно скорую панику не стоит.

— Бойкая старушка в цветастом халате не обделила застройщиков потребным советом. Не исключается, дескать, дрёмная подмога, и ежели что, пусть ищет справный лесоруб в дальних верховьях Вожи-Воженьки хвойную куртину, завидно пушистую, юную и нежную. Среди тамошней изумрудной густеги не возбраняется походить, покликать еловую девушку по прозванию Еляночка.

Павлуха диву, что называется, дался. Нагнул смущенную голову, почесал потылицу: мне зачем девичье вспомоществованье по нынешним временам? и без Еляночки этой готов мебельный промысел завертеть печной вьюшкой! в два счета не разорюсь, коль не постесняюсь книжки почитать да послушать конторских наших, сильно дотошливых!

Порешил Огнев налаживать производительное трудоустройство. Ровно в той степени порядочное, чтобы пристойный звон пошел по всей заготовительно-рощной округе. Как помыслил, так и свершил. Глупой никчемности не позволил возобладать в три спотыкающихся прихлопа — всякие промашки погнал пронзительно лихим посвистом за тридевять удаленных земель. А в насущно достойную гору пошла у него продвигаться одна лишь благовидная действенность. Помогальщиков у молодого начальника ивовых поделок нашлось достаточно: в количестве настолько выверенном, чтоб сырым веткам давать тщательную чистку, регламентированный укорот и для ожидаемой гладкости — исключительно ровный обрез колючих сучков. Изящно стройные стульчики да присадистые диванчики ладили родимая Огневская матушка, упористо хозяйственная жена Беломора Юрьевича, тако же и девушка Еленочка, по-соседски доброхотная, шибко ловкая, до страсти усердная. Сам недавний лесоруб, теперешний взыскательный руководитель, не только одни указания спускал подчиненным сверху вниз — он собственными спорыми руками конструктивно выстраивал, хоть затейливые этажерочки, хоть и всё прочее, которое в последовательности оказывалось находчиво изогнутым, в проворности пригожим, в достоверности прочным. Что выходило ныне, то и выходило: в заметной посильности преумножал Павлуха-мастер цеховое прелестное производство.

Под расчетливым присмотром Беломора Юрьевича мебельное прихотливо-своенравное строительство разворачивалось в подробностях не быстро, но и ничуть не в хилости какой. При непрестанно внимательном, подобающе качественном отношении дело почало спориться, укрепляться, и заказы мастеровитому цеху пошли сыпаться горохом: знай, молодой начальник, пошевеливаться. Успевай тонковетками запасаться да заносить в отчетную книгу всю возникающую в креслах и диванчиках потребность. Что дальше приключилось? Если поначалу одни только леспромхозовские были падкими на узорчато-затейливые мебеля, то ведь понеслись по близкой округе слухи благотворно досужие. Потянулись за ради знакомства к ивовым искусникам из поселений соседских любознатели. Они с деликатной вежливостью приходили, присаживались на которые поделки, в непременности вида художественно-прекрасного, затем аккуратно разбирали по домам всю обнаруженную приятность. А когда разговоры насчет совсем не лишнего цеха набрали вальяжно размашистую силу, стали накатывать как есть прочие дальние гости. Районная административная вершинность, почитай, поголовно умонастроилась по северному краю: надобно уважать народное умельство в той значительности, чтоб теперь обзавестись — и дружно, и досконально — вожским волшебно привлекательным узорочьем.

При всем том в довольности умолчать сей верхушечности солидной перед областным многовластным руководством разве получится? Никак невозможно. Хотя бы той простой причинности, что пофорсить обитателям повдоль речных здешних рукавов завсегда желательно, не зазорно. В особенности при ожидаемой будущности, когда станется пребывать в доглядающих почестях именно сверху. Уж как хорошо, если художественно— плетушечный цех идет в постоянном направлении прославлять трезвые дрёмные места! И напрочь отметает всяческие неверные порицания, объявись им по темному неразумению обнародоваться касательно местного лесопромышленного дела! Значит, любым гостям — без пристрастного исключения — озвучено приглашение наладить транспорт и в положительной осведомленности прибывать в дрёмные севера? Пусть едут все. Если, человек, имеешь покупательную способность, тогда оно и превосходно. С вожскими расчудесными поделками твоя заинтересованность получит почтительное уважение. Твое хозяйство тем вспомоществованием обзаведется, которое вмиг обеспечит необыкновенность, обязательную изящность в досточтимом дому. Туда, и сюда, и много дальше пошли ничуть не лишние слухи. Вологда о мастерах прознала, однако и в других немаловажных местах не упустили момента призадуматься насчет строительно-мебельных ремонтов, достойных украшательств, насущных обновлений.

Вот так наедет лесопромышленный большой начальник в гранитное веретье посередь вологодского дрёма. Ознакомится с хитромудрой народной инициативой. Обсудит с Беломором Юрьевичем коренной хозяйственный вопрос. Да вслед за тем отправится восвояси, от души воздав должное директору, никому — глядите, пожалуйста! — не задолжавшему ни единой копейки. Не удивительно, когда при возвращении озаботится контейнером должностной гость, чтобы тот катил по железной дороге без лишних задержек. Пусть погромыхивает груз на стальных рельсах: эй, шпалы и семафоры! открывайте линию бесперебойного проезда! сопроводительно транспортному средству простаивать на полустанках не с руки! ему нынче полагается простор для скоростного продвижения! И какое там содержимое было в размашистом — обширном что в длину, что в солидную высоту — ящике, обитом прочными железными полосами? В едущей громоздкой ёмкости находилось немало примечательного, там запечатанно разместился набор ивовых плетушек: пара уютных кресел, проще говоря качалок, а также диван, прельстительно двухместный, и столик для беседисто чайных церемоний. В непременности дружно ехали всякие стулья и стульчики, шкафы и шкафчики. Вместе с ними этажерка да еще разно вмещающие полки и полочки.

Едет в таком разе она, расчудесно полная обстановка, по тому адресу, где предстоит ей заботливое установление в пределах террасно бело-оконной дачи. И такая ивовая изящность волнительно привлекательная, что лесопромышленный руководитель, при всех своих масштабах тонко совмещающий чувство прекрасного с ответственностью, речь произнесет. Чаи за красависто-художественным столом распивая, непременно возьмет и скажет: как умолчать, коль заведется разговор о ловких вожских лесорубах? Тогда все гости в обязательной понятливости взволнуются, поглядят много пристальней на Павлухинские поделки, ахнут от восхищения и, конечно, спросят, не поленятся: почем в смысле возможного покупательства станет для них дивное мастерство? Тут же получат душевно-подъёмистый ответ насчет того, что незадешево прелесть приобретается, поскольку нисколько не бросовая. Однако тропка на мебельную Вожу-Воженьку нынче достоверно протоптанная, проезд туда недорогой, и всем приезжим отказа не будет ни под каким видом. Так и вышло — поехали в дрёмный край из каменно-городских мест, а также из просторных пригородов и прочих дачных поселений, покупатели, чуткие на дружественное ивовое пригожество.

Начальник цеха с подельцами всех гостей, имеющих откровенную заинтересованность, предметно ублажают. Вот вам — в сиюминутности гляньте! — выставлены всамделишные торговые экземпляры. Милости просим, значит, приобретать по возможности финансовой. А если усматриваются карманно-денежные затруднения, позволительно станет от нас иметь деликатную скидочку. Надо покупателю, доброхотно инициативному, вдруг таковскую этажерочку, чтоб художественно позаковырестей? Войдем в положение. Пусть приезжий не откажется чуток переждать, мастер Огнев в истинный лад поднастроит побольше этажей. Будет меблирушечка тогда — что ваш небоскреб, когда перед ивовым зодчим нарисуется гость американского подданства. Или — что ваша Эйфелева башня, если прибыли по дипломатической рекомендации с дальней стороны, именно из французской державы, и желаете ныне получить здесь особое удовольствие. Чтоб и на вологодское мебельное изящество подивиться, и родину свою напрочь не позабыть в отзывчивой, сердечно прелестной российской глубинке.

По такой-то жизни не добраться беде ни в коем разе до цеховых умельцев, правда? Разве что пройти в игольное ушко. Однако не трудно прийти в понимание: слишком малы сии железные ворота. В шибко узкие створки не пролезть ничему серьезному. Ничтожность масштабная если вдруг прошмыгнет, то наверняка ее и видеть нет никакой надобности. Потому как незначительность случайная — при уверенной доходности предприятия — проявляется по обычаю вполне тихонько, столь аккуратно и до того незаметно, что нисколько она производительно художественному ремеслу не опасна. Празднуйте, ивовые искусники, мастера плетушечного промысла, нынче укоренившееся ваше процветанье дальше! Ан получилась вот петрушка вредная какая. Пролезла в тонюсенькое игольное ушко малюсенькая беда. Прямо крохотулечка — да и только! Прилично успешная судьба не иначе, как велела препонов не замечать в спокойствии каждодневного проживания, напротив таковскому предположению внезапное горе закричало: отворяйте ворота, неудачники! Короче говоря, однажды не хватило Павлухе гибкой тонковетки, чтоб завершить очередное строительство башни-этажерочки. И туда поглядел парень, и сюда, ничего подходящего не обнаружил. Остался цех на бобах пустых.

Тогда предстал Огнев перед заказчиком с французской стороны, попытался смягчить невостребованно грустную ситуацию: желание ваше будет сполнено, хоть и не враз, не в сию минутность! сейчас без промедления соберусь! пойду на речку, отыщу прибрежную загущеннсть ивняка! принесу тот обстоятельный пучок веток, который надобен мне! будьте уверены, что не случится у цеха проволочек! Выступил он и громко, и твердо в надежной доказательности, после чего вмиг помчал домой. Там, сберегая час, поскорей влез в резиновые сапоги-мокроступы, ничуть не лениво пошагал в сырые низины. Но что поджидало парня в тех прибрежьях? Как раз отчаянная пустошь следом за праховито пустозвонной пустошью. Стоит мастер посередке просторно бездельных проплешин, прежнего дрёма, ивового, изумрудно-серебристого, не наблюдает. Были здесь нетленно всевластные заросли. Да все вышли, сплыли в неведомую даль, ровно взбунтовалась, снесла их многошумно полая вода. Споро понесся художественный искусник в своих мокроступах назад, из себя весь вспотевше-взволнованный. Отдал приказ подельщикам искать тонковетки — хоть повдоль деревенской улицы у колодцев, хоть в палисадах, а хоть и в огородных участках. Везде, где нынче можно. Подчистую кусточки возле цеха повымели, повыбрили. Заказ приобретательно зарубежному гостю исполнили. Однако за свежее мебельное строительство приняться — извините, приезжие из ненашенских краев господа! лавочка закрывается!

Вновь приоткроется она? Сие вряд ли кому ведомо, но всё ж таки никак не раньше, чем заведутся на месте упористых проплешин давешние урманы. Спознав постылую оказию, повесив на цеховую дверь увесистый замок, Беломор Юрьевич взял остро наточенный топор и в лохматые лоскуточки порубил аккуратный, починенный и накрахмаленный супружницей, белый халат. Сызнова песенки не пел, а приговаривать кое-что приговаривал. За нужными словесными догадками не постоял.

— Верно говорят. Коль пришла беда, то честно шебуршись, отворяй ворота!

Точнее точного теперь выходило. В ближние дни придется останавливать весь ход обездоленного леспромхоза. И значит, директору не миновать сего: всю пристрастную белизну собственного халата чихвостить до полной победы над всяческой накрахмаленностью, по-кабинетному форменной, то бишь рубить от рукава до рукава. Чтоб не мозолила глаза степенно сущая одежка. Не лезла в упрямстве напоминать о прежних финансовых отличиях — о личной славе заслуженного человека, а также о порядочном благополучии местной деревни и здешнего промышленного хозяйства, столь дорогого сердцу.

Вопрос, конечно, был, и заключался он в том, что главный администратор почему-то не утишивал отчаянную рубку. Ответ же тут простой: с какой стати могуче сдерживаться, коль вычислительно-электронная машинка никого не собиралась обнадеживать? Имелся ране сыр-бор по соседству с рекой, ан теперь его не приметишь. Не так давно белоствольный березняк наблюдался сбочь веретья, сегодня и не мечтай о дровяных обильных заготовках. Вот уже подчистую повырублена старателями вся ивовая густега в прибрежьях Вожи-Воженьки. Навалилось бедованье, нипочем его не обойдешь. Если только вспомнить горестную песенность Беломора Юрьевича, самим взять и заголосить. Приезжие — те, которые препожаловали из Сальских степей с громкими балалайками и скрипками — запечалились в особливости, потом вдруг пошли наперекор грустному настрою и почали музыку играть. Вдарили по струнам, чтобы пронять хотя бы кого. Хоть само ныне хмурое небо.

Поехало, как говорится, через пень-колоду: затренькали настырные балалайки, заохотились скрипки пилить аж до визга, где и до гудка, паровозно заполошного. Во всю мочь загремели аккордами согласные гитары. Шум, и гам, и тара-рам! Однако по прошествии громкозвучного явления набрал разлад силу. У музыкантов, рьяных в безнадежной дерзости, потеряли строй, разбежались по ноткам разобиженные скрипки с балалайками. Когда наяриваешь до невозможности удрученно, оно так завсегда вам и станется. Прилично раскатистый аккомпанемент когда хорош? Если он в потребной мелодичности, то аккурат до этой минуты, до способного лада. Но затем, в утерянной гладкости, — когда вдруг кто во что горазд, и давай больше грохотанья! — после завидной стройности он лишь в тоску и вред. Инструментам всё ж таки легко потерять ладность по причине душевной печали у бедных исполнителей. А тут ведь — горькие чувства: крепко сроднились сальские молодцы с лесопромышленным делом, нисколько не хотелось им покидать Вожские плесы, березняки с ивняками, хоть и сильно все они сегодня поизредились.

Тишина приключилась вполне тревожная, раз не знаешь, что и подумать о дальнейших буднях, где заработков — кот наплакал. И вот когда, истинно что до невыразимой тоски, примолкшей оказалась деревня, Огневу заневолилось покинуть свой новый дом, где пребывал с недавних дней вместе с родной матушкой. Куда он, руководящий мастер мебельного цеха, подался? Так ведь отправился прямиком в дрём, в хвойно изумрудную молодь. Та, овражисто неблизкая, лесной Еляночкой была выбрана для обитания, предусмотрительно смирно-тайного. О девушке в свое время поведала бабка Ивашка, и теперь Павлуха решился разыскать ее, ничуть не старую проживательницу, поскольку только на нее оставалась какая-никакая надежда. Как только многажды знакомое веретье миновал, то пошел торопко повдоль обширного болота именно туда — в сыроватое понизовье, где пахло терпкой смолкой. Под ногами его мягко начала пружинить подушка рыжеватых елочных иголок, рассыпчато упавших с растопыренно темных, накрепко усохших веток.

Забирается парень всё дальше и дальше в отощалый, до предела одичавший лес, где веток отживших прям-таки невпроворот. Глянь — проявились болотисто коричневые, медленно текущие ручьи в западиночках, потянулись нескончаемой чередой провальные овраги с крутыми берегами. Именно что папоротниковые холмогоры встречают путника, не иначе. И коль пойдешь низом сквозь паутинно дрёмные кущи, тебя не преминут зацепить жесткие крупные колючки, тако же кусачая крапива обступит, норовя хлестнуть, ожечь в суровой немилосердности. Над головой обнаружишь что? Плотное переплетение темно-зеленых ветвей, сплошной полог — как есть сильно росистую листвяную гущу, сквозь которую еле проходит дневной свет. Смелый пешеход свое дело знал, шагу не сбавлял, хоть дышалось ему не так, чтобы легко. Наконец, Павлухе навстречу выдвинулся ельник-долгомошник. Через неожиданное сито пахучего лапника почали пробиваться теплые солнечные лучи, и такая тишина образовалась, будто ноги привели в место, где ни разу не удалось побывать вольно летучему сиверку.

— Поскорей бы найти лесную девушку, — размышлял упористый гость. — Пучится меж стволов, набирает обильность один лишь кудрявый мох, что прозывается кукушкиным льном. Его тут выше головы, а вот молоди хвойной хозяйка, та самая обитательница, которая прозваньем Еляночка, где она? Напротив льна этого ничуть ее не видать!

Подвинулся пробираться промежду строя вековечных стволов. Пробежками тут увлекаться не стоит, иди себе и сторожись по силе возможности, не дозволяй смолистым лапам лезть в глаза. Он ступает не спеша, внимает округе: что-то слишком глухо здесь! моховое кругом серовато-зеленое кружево множится!

«Если кукушкин лён свисает до земли, то нисколько не слыхать птицы, что любит говорить о будущих твоих годках. Она с чего помалкивает? — путник мысленным задается вопросом. — В такой глухомани неплохо бы кукованье звонкое послушать».

Однако предпочитает не кричать, не звать ее. Зачем он вещунье? О том, насколько успешно Павлухе пребывать на белом свете, пусть без ошибки, в несомнительности явственной доложит кто другой. Не птица, а хотя бы та же девушка Еляночка, проживающая в молоди нежно хвойной. Небось, у нее для осторожно-безбурного, тихо-мирно шагающего лесоруба, которому нет нужды размахивать железным топором и лезть напролом через густегу здешнюю, имеется в прозапасе верное слово.

Жаль только, заветная поросль, изумрудно пушистая и по летам невысокая, много дале располагается, нежели старые, увешанные паутиной деревья повдоль овражистых урманов.

«О кукушках, если спросят, могу немало рассказать сам, — промысливал лесосечный молодец на ходу. — Интересующиеся взять смогут в догадку: из льна получаются хорошие одежки. Почему бы шустрой птице не прикрыть грудь рубашечкой такого цвета, как сей длинный мох? Ведь шустрой вещунье недолго и дотумкать, чтоб приодеться получше, поскромнее, тогда в долгомошнике можно пребывать в завидной безопасности. Вот она и сообразила, насколько хорошо будет, если не шибко выделяться. Теперь, значит, кукуй спокойно — и все дела!» В текучих мыслях путника найти нетрудно было весомую правду. Он хвалить свой разум не хвалил, но воодушевился и радостно сам себе доклад сотворил в насущно громкой откровенности.

— Способна та выдавать народу свое кукованье, песню долгожизненную, сколько потребно. Посреди листвяных дрёмных кружев, да в рубашечке, на вид неброской, нелишне скромной, серенькой, будет ей удобно звучать. Чтоб очутился вещий голос в надежной сохранности. А русскому человеку в полном согласии, когда обещают весомые лета, станется как раз оно, то бишь приподнято духом укрепляться, разве не так?

Пошагал парень живее прежнего. То ли приободрился, наполнившись новым духом. То ли в дрёмной загущенности обнаружил для себя какую приязненную заинтересованность. Поглядывает вперед, в колдовской лес. Кукушку не приглашает озвучить свое сквозь переплетенные крушины путешествие, ан и не против того, чтоб при внезапном случае послушать песню вещуньи. Ишь, какие, промежду прочим, должны здесь быть чудесницы! Плохо, нет ли, ан при том, когда обувки на коготках ейных не имеется даже на грош, то поневоле вам, всяческим завороженным личностям, придется высоко расценить рубашечку вещуньи. Очень она справная для посиживания на ветках — всенепременно подходящая, если закружится в близких небесах разбойный ворон либо кровожадно беспощадный коршун. Допустить возможно и таковское приключение: послушал довольный русский человек многообещающий голос вещуньи с какой-нибудь березы, приметил хитрую нагрудную одежку птицы, увлеченной своим неглупым пением, опосля чего выразил ей, шибко звонкой, свое почтение.

— Поглядел вверх и тебя увидел. Глянул под ноги себе, и мох кудрявый обнаружил. Ой, не зря он вещунье по душе! Придется назвать его кукушкиным льном, расчудесная ты наша умница.

Сделав резонное умозаключение, подвинулся путешественник без новых запинок приближаться к полянам, где найдет молодь хвойную. Понятно: лесорубу, торящему беспокойную тропку, особенно-то нет времени вглядываться в строй вышних облаков, отыскивать остроглазого мощно-крылого коршуна там, прочих каких ястребов. Шагал он как есть устремленно, не столько под ноги себе смотрел, сколько — по сторонам. Выискивал в пестром, изумрудно волглом сумраке, в колючих кустах, в появляющихся вдруг прогалах кого? Конечно, лесную девушку по прозванию Еляночка. И с чего бы ей столь усердно прятаться! Топаешь ты, ничуть не ленясь, а ведь не видать молодой здешней проживательницы. Прям-таки смирись и не сомневайся: нет никакого у нее желания показаться на глаза руководящему цеховому начальнику, оттого счастливо таится она в отдохновительном суемудрии. Пусть как ей сегодня хочется, а всё ж таки Павлуха не раз имел беседы с лесными кудесниками. Потому расположен верить в удачное продолжение своего пешеходного предприятия.

Кончилось в одночасье моховое царствие. В лесу посветлее стало: обнаружилось много меньше над головой жилистых ветвяных переплетений. Глянь — куда как сильно разгулялись лучики солнечные! Достают они теперь до кончиков травы, гладят ее приветливо, зажигают росно сверкающие огоньки. Кукушкин лён отступил, возлюбив луг: ровно ему возжелалось сквозь тутошнюю землю провалиться, дать волю низеньким кустам, прочей нежной кудрявости хорошенько прогреть, хоть листики, хоть корешки. Туда и сюда посмотрел Огнев, уразумел, что вышел к ельнику-черничнику. Здешние изумрудные росточки увешаны вкусными ягодами. Не стесняйся, растопыренными пальцами сгребай подаренья, причесывай тонкие ветки, дымчатые да сизые бусины закладывай за обе щеки. И чудится леспромхозовскому гостю, будто раз и за другим разом приглашают его с мелодичной ласковостью: «Кушай, когда объявился. Угощайся наперед. Дело твое погодит.»

Вкупе с вовлекающим интересом вглядывается в одну сторону, в другую. Словно с долгого сна парень разбуженный, а рядом — хоть влево требовательный взор вперять, хоть вправо зыркать — ничего не усмотреть. Такого, чтоб в непременности удобо-внятного. Только чуть подале, в хвойной молоди, мелькает что-то самоцветно яркой искрой. Еляночка вильнула красками колдовского платья? Решила всё ж таки погодить, не враз показаться прямо-топающему, неугомонному путешественнику? В укоризненности Огнев покачал бедовой головой: я вам тут не сонный косолапый топтыгин, сию минуту из берлоги вылезший ! могу быстрым оленем помчаться! в два счета догоню, коль надо! И что затем сотворил? С размашистой сноровкой понесся в одну сторону. Кинулся, никого не заприметив, в другую — сплошь избегал весь черничник и елочки, ан та, которая с приятственной мелодичностью в голосе, не поторопилась ему показаться. Не в лад сложилось. Закружится неуёмная голова, когда и туда, и сюда многократно избегаешь весь лужок, а также всю нежно-хвойную соседнюю густегу. Желательно тебе, молодец, увидеть хозяйку изумрудных елочек? Поди еще часок поносись по здешней округе. Быстрым, к примеру, лосем. А то можешь полетать ловким соколом, если сильно разгорячишься.

И всё как будто доносится сбоку увещевание: «Ладно тебе, поутишь разбег. Отведай здесь допрежь всего наше угощение. Потом побеседовать можно будет. Надобен гостю доверяющий разговор, или как?» Ответствовать на сию вопросительность нет охоты, а вот сотворить остановку у краешка редколесья — возможно. Что и получилось у Павлухи через обмысленную толику времени. Вслух он разговаривать разговоры не решился, а сам себе доложил: раз тебе, девушка, нет спешного расчета касательно моего приспешества, то возражать не стану! налопаюсь твоих ягод, хоть бы и до полного желудка! мне всё тут едино, поговорить не отвертишься у меня! Дыхание, значит, перевел и, соблюдая лицеприятную быстроту, немедленно сорвал круглую блестящую жемчужину сочного угольного колера. С таковского лихого разбега возжелал было сунуть ее поскорей в рот без рассмотрения строжкого. Ан тут за елками опушья раздался укоризненный смех, и кто-то в явственности посоветовал:

— Сейчас же брось! Зачем тебе ягода глаза вороньего? Она, промежду прочим, самая опасная в лесу. До невозможности несъедобная!

У парня, только что в ухорских скоростных пробежках отличившегося, вмиг проснулось разумение. А ведь то как раз верно: покоилось луговое угощение аккурат в углублении между четырех длинных листьев! и уж до встречно-поперечного предела он вреден, этот вороний глаз! Если здесь припомнить ничуть не благодатные реченья деревенского народа, тогда и вовсе отойди от черной жемчужины подальше. Встречается она лесорубу-северянину, как правило, неожиданно и всегда почему-то не к вящему добру. Эх, мастер художественно-ивовых поделок, просмотрел ты впопыхах бедованье, что исподтишка взяло и нарисовалось под устало заплетающимися ногами! Сию секунду исправь позорную ошибку, покричи в пушистую глубь молодого ельника!

— Слышь, дельно живительная девушка! — объявился в скромном согласии наперед нежного редколесья Огнев, щеку почесав загоревшуюся. — Я ничего. К сглазу какому не рвался причинно, поскольку лишь к тебе мчался.

Вслед за последним словом он подпрыгнул как можно выше, вбил сапогом в землю немилосердную, угольно-блестящую бусину. И так как могуче проняло парня возбужденным волнением, не стерпел, доложил здешней хозяйке совсем не тихо-мирно, а во всю ивановскую:

— Еляночка! Ты пойми, нет у меня голодно спелого желания кроткой ягодой, сладкой черникой, лакомиться. Лучше давай покажись, чтоб нам беседу завести. Сама видишь, как догнала меня усталая неловкость после беготни по хитрым твоим угодьям.

Ни одного шебуршащего звука в ответ. Словно и не было никого за гребенкой игольчато молоденького заслона. Будто никто никогда не смеялся над незадачливо приспешным гостем. Ну, ладно же! Осерчавший Павлуха даже крякнул с досады, опосля чего насупился: тебя, негромкая укромница, всё едино мне искать не переставать, поскольку без добычливой бензопилы «Дружба» нарисовался у деликатной куртины пришелец, также — не для потехи какой. И что ныне предпринял он? Да всё то же. Подвинулся шагать сквозь пушистую мягкость стройных ёлочек да всяких сосёночек, коренастых на отличку.

Идет макаром таким, глазами водит по сторонам с непоказной удвоенностью, сторожко прислушивается к любому затаенному шороху. Меж тем и лужку пристало кончиться, и черничнику довелось потихоньку-полегоньку испариться в мареве теплого дневного часа. Глянул путник вдаль промеж кустов, там в сырой траве поглядывают оранжево-красные шарики на его упрямые сапоги: очутился на брусничной поляне. Смешливого тут ничего не было, а что последовало? Опять пригласили издалека:

— Отведай угощенья. И свои порялки не устанавливай. У нас, на русских северах, не принято разговоры беседовать с гостем, коль у него дорога приключилась неблизкая. Коль оказался желудок скорее всего пустым.

Что ж, если которые с хлебом-солью пристают, ладно: цеховых работников начальник ведает — не без того! — деревенскую науку пристального уважения. Еляночку, раз она сильно себе на уме, не обидит он тут ни под каким видом — всё подъест, потому как надобно сие для подробного последующего разговора.

При всем том парень промысливает вторую свою выгоду. Разве не пересохло в горле опосля долгих пробежек посередь здешней растительной загущенности? Вот, значит, починает угощаться росистыми из-под обильной травки брусничинами. Когда пожуешь ягодку одну, и третью, и пятую, заимеешь возможность потребить несколько прельстительных капель влаги, оттого старается — плодовитой земле с охотой кланяется.

— Сполняю, девушка, твое пожелание!

Доброжелательно улыбается Павлуха, сам держит в уме: неплохо бы Еляночке тако же преисполниться веселым настроем! не дураки, знаем, что пригодится оно для вящей благорасположенности! И, поскольку возразительностей не услышал, продолжил освежаться, бойко собирая кисленькую бордовость, поплевывая твердыми семенами холодноватых бусин. Пока в лесу подъедался, подкатила туманная вечерняя синева. Покладисто, безостановочно вскорости начала сгущаться темнета.

Наступила ночь с гукающим филином, с шебуршаньем мышей в мягкой хвойной подстилке. Вскоре ни с того ни с сего зашумела звучная гроза — отдаленными, однако быстро приближающимися раскатистыми громами. Молнии в неровную полосочку расчеркали небо цвета воронова крыла. Куда податься Огневу, столь припозднившемуся возле древостоя с полянскими явствами? Зашел поглубже в чащу, спрятался от дождя под трепещущей осиной. Когда огнистые сполохи высвечивали череду туч, было видно, как носились над мокрым дрёмом всполошенные пичуги в поисках укрытия понадежнее.

«Что выделывают малые птахи? — подивился. — Носит их нелегкая промеж молний. Само собой, мебельный подельшик здесь не воробей, заполошно летучий. Нет особой нужды подале крылато уноситься, поскольку предстоит еще неотложный разговор с еловой девушкой. Лучше станется, если поудобней именно тут устроюсь, под ветками.»

Небесное громыханье постепенно стихало.

Приспело утро, луч солнца ласково скользнул под крону дерева, лег на крепко-сонную щеку Павлухи. Он борзо встрепенулся:

— Никак объявился рассвет?

Приподнял голову и — вот так штука! Оказывается храпака давал где? Возле девушки, присевшей у ствола под листвяным шатром и вдруг начавшей знакомо посмеиваться. Право слово, чудеса нынче плодятся в дрёме, будто зайцы. Каким необычно проникновенным образом кудесница еловая очутилась именно возле осины? Сломаешь напрочь бедовую свою головушку, если бросишься обмысливать череду голосов из чащи, а также неуклонно ягодные угощенья и летающих сквозь грозовые взвихрения пичуг. Ничего тут авторитетно трезвого не скажешь — только плечьми передернешь да подскочишь в скорой незамедлительности напротив приятно мелодичной Еляночки, продолжавшей посиживать у дерева.

— Здравствуйте вам, цеховой начальник Огнев! — сказала та, улыбаясь на его сильную прыгучесть. — Поел, отдохнул. Можно дело теперь обсудить. Располагайся рядышком. Посидим в тишине, побеседуем. Небось, про жизнь свою поведуешь кое-что.

— Ага, — облегченно кашлянул Павлуха и в подступившей удовлетворенности радостно доложил. — Для чего тебя искал? Как раз для этого самого.

Еляночка с пониманием кивнула, на последующие речения не постеснялась пойти: смелый, дескать, парень обозначился подле осины; грозы не убоялся, в заполошности не возвернулся в деревню; не спрятался там в мебельном цеху либо дома под прочной шиферной крышей, которой нынче не страшны огненные молнии. Приятственно прозвучали все новые слова здешней молодой хозяюшки, и мастеру поделок ивовых, на отличку художественно-искусных, как было не засмущаться? Когда лицо зарумянилось, поскорей отвернулся — похвалы счел в явственности завышенными. Да уж, скромности бывшему вальщику, мебельщику нынешнему, известно, хватало с малых лет. К тому же не возжелалось показывать внезапно вспыхнувший к девушке интерес. Он еще и не видывал никогда таковской привлекательности. Глаза ведь у нее смотрят истинно что по-милому благосклонно. И прекрасно большие они, и сильно по сердцу их цвет — будто пушистые пред тобой, недавно распустившиеся побеги замечательно юных елочек. И голос у нее как есть необыкновенный, ровно тут разливается, журчит нежно поющий лесной ручеек. И солнечно-утреннее платье на хозяйке тутошней хвойной куртины было такое… ну, прямо глаз не отвести. По-лепному ладной гляделась в нем Еляночка, и даже очень.

Будто горячим на отличку светом плеснуло на мастера мебельных поделок. Сердце у него забилось с могутно сильным усердием: надо же, какое счастье выпало здесь гостю! не каждому вологодцу, небось, готова показаться в лесу безупречно-изумрудная эта прелестница!

— Не торопись высказываться. Догадываюсь, о чем тебе вызнать желательно, — девушка стояла перед Павлухой в милой безмятежности, нисколько не спешила исчезнуть, оставив беседчику лишь приятно удовольствующий голос, как прежде бывало в ельничках.

Тот не отрываясь, словно завороженный, смотрел в ее прзрачно глубокие, небесно-синие очи. В зовущем блеске их заприметилась ему нисколько не грозовая облачность, но как раз по-утреннему ласковая теплота дрёма, солнечная легкость воздуха, задумчиво уплывающего вверх, в ту даль, где только что исчезли ночные звезды. А еще Огнев увидел всю какую ни есть красоту ближних мест: и волнистые струи Вожи-Воженьки, и мягкие травы прибрежной елани, и тихие лесные ручьи.

То без исключения, что имеется на русских северах и к чему тянется душа, — должен был распознать подельщик затейливых этажерок, а также любезных качалок. Теперь, когда обнаружилось художническое понимание у парня, приключилось оно: прям-таки взыграла жажда побыстрей наладить работу нелишнего в леспромхозе цеха. От полноты чувств воскликнул восторженно:

— Эх!

— Ладно. Скажи, что хочешь. Раз наружу слова рвутся! — засмеялась чаровница.

И настолько восхитительно ее хорошее теперешнее отношение он расценил, что неожиданно побежали соображения в разные стороны. Возникли невесть откуда взявшиеся надежды. Особые до явственной исключительности и в желательности — до невозможности высказать! — личные. Мастеровито искусный мебельщик вздохнул, безгласно покорный. Замотал головой и влево, и вправо, будто насквозь простоватый, шибко бессловесный телок.

Огнев не прочь был в достойной говорливости помчаться вперед да обнародовать разрумянившуюся мысль, однако побоялся обнаружить свою настроенность, обожательно послушную и скорее всего до неприличия воодушевленную, внезапно жарко-преданную. Что здесь ни говори, а всё-таки пойдет разве лесная красуля замуж? Лично за него? За простого проживальщика веретьевского, тайн чародейства не ведаюшего, а только вдруг посмевшего возлелеять неравнодушную мечту? Кинешься когда в чарующий омут с головой, обнаружишь перед лесной кудесницей свою хвалу, восхищенную до крайности, ан и случится, что вновь отпраздновал недалекость — точно таким образом, как вышло с давешним вороньим глазом.

— Язык нынче глотать ни к чему, — сказала девушка. — Молчит он в сомнениях! Пусть и так, однако не секрет для меня, что можно всё ж таки поднять леспромхоз. Пожалуй, наперед твоих смущенных взоров назревшее соображение выскажу. Только вот заминка имеется. Надобно тебе, добрый молодец, поймать Еляночку-то. Или как?

Не сминая высоких трав, помчалась она — ровно полетела повдоль редколесья. Платье изумрудным вихрем среди елочек вилось, скрадывало быстрое ловкое продвижение среди молодой гущины. Вскинулся тогда Павлуха, в неуклонности понесся туда, где вершилось чаровницы мельканье заманчивое. Сердце грел явственный образ приключившейся беседчицы, а душу тешило что в дополнительности? Леспромхоз, на сегодняшнее времечко работно прерывающийся до поразительности постоянно, мастеру ивовых поделок спасать положено как есть одушевленно, никак не иначе: Беломор Юрьевич вон свой белый халат сызнова порубил в лоскуточки. У музыкантов приезжих тако же неспроста пропала исполнительная стройность скрипок и балалаек. Когда не поймает радетель веретьевский Еляночку, и прелестную в дрёмной расчудесности, и лукавую по-девичьи, тогда в скончательности занемогут лесопромышленные занятия по Воже-реке. Оттого на сей момент утруждается Огнев поперек и вдоль нежно пушистого ельника с настроенностью досточтимо серьезной и даже, можно сказать, отчаянно тревожной. Короче говоря, ломит парень напрямки. Что ваш упрямо сноровистый лось — только валежник хрустом исходит, бессильно уступая перемалыванию от сапожных твердых каблуков справного бегуна.

Но всё ж таки не очень-то успешно догоняется Павлухе. Оглядывается большеглазая, поскольку имеется у сей дрёмной красы желание сокровенное: в ретивости нисколько не улетать, а распознать настроение парня. Что-то слишком медленно сокращается расстояние между ней и мастером ивовым. Словно бы нынче опешили у него споро крепкие ноги, почали заплетаться. Не иначе, в разлюбезности прохватило волнительной немочью сердце веретьевского молодца. Ну, в таком разе возможно бег и поутишить. Вот, значит, принимает девушка меры, что ей по душе, но тут и сапоги у догоняльщика пошли становиться непослушными. То ли от радости безмерной, то ли от чувств, которым и названий вряд ли отыщешь по причине восхищенности невыразимой. Нет, скорее всего этот Павлуха чересчур хитрый. Ишь, понравилось ему пребывать средь брусничников да треск валежный по-прежнему порядку разводить! Остановилась дотошная прелестница.

— Хватит здесь непонятно чем заниматься. Берешь ты меня в жены или нет?

Огнев закраснелся пуще всех алостей, сообразил, споткнувшись: вот незадача, обнаружил неравнодушную мечту! Кепку теперь в сильно сжатых пальцах мнет и — была не была! — в открытую бухает:

— Стану всю жизнь тебя носить на руках. И дом у меня как раз не старый, прочный, под новым шифером.

— На подобные заявления, на смелую твою дотошность, — объявила великолепница, — нет у меня возразительного слова. Получаешь, разумеется, полное согласие. А лесопромышленное установление по речке, по здешней милой Воже, обнадеженным быть может, потому как не позволим ему захиреть.

Опосля догонялок и сговора в нежных елочках другой день случился, и пришел с утра пораньше воодушевленный Огнев к музыкально малоустроенным лесорубам. Сидят они тихие, все на погляд недужные и запечалившиеся донельзя. Так как имелись у них приспособленные скрипки с балалайками, а на сей час враз инструменты негодно лишними стали.

Вздыхают друг перед дружкой: было у нас доходное работанье, однако ныне имеем лишь непроизводительное отдохновенье! маемся от безделья, и оттого сердечному настрою очень трудно! думы даже к музыке нисколько не притяжательны! Павлуха взирает на обнаружившуюся плачевность дроворубных сидельцев, проникается несомнительной догадкой. На каковский предмет? Когда гостям сальским починять инструменты, приводить их в согласную стройность, то руки — гляди! — у всех тут опускаются. Прямо берут и падают стремглав. Оттого некуда здешним бездеятелям податься. Потерянно располагаются они средь гитарных, донельзя обвисших, струн и средь скукоженных балалаечных грифов: ни одному нынче резвому исполнителю не приходит в голову складывать мелодичные детальки в прежнюю праздничную песенность.

«Здесь у них упадок всяческих бодрых сил, — доходит до смекалистого парня. — Пожалуй, я вовремя объявился, в самую нужную минуту».

Конечно, все глядят на Огнева: с чем пришел, отставной козы барабанщик? желаешь разделить с нами горе гореванное? что ж, милости просим, усаживайся рядышком! хватает, небось, места у нас!

Один — который помладше прочих и в терпеже имеющий нехватку — позволил себе укоризненный выкрик. Радость какую принес, тогда выкладывай и поскорей! А тот, что много старше и поосновательней, рассудительность выказал. Кланяемся, дескать, в пояс и ждём просветленного словца; только не очень верим, будто найдется сегодня для нас что приятственное; все довольности у дроворубов завершились, когда в работе заминка вышла как есть окончательная.

— Рано вы развесили носы по квинтам, — сказал Павлуха, просвещенный Еляночкой насчет нового интересного занятия. — Ступайте к сырым полянам, в дальнее дрёмное понизовье. Да возьмите в оборот ельни те, которые долгомошные, издревле солидные. Да черничные с краю хвойных местечковых подростов, да брусничные сбочь овражин!

Если в дотошности слушать парня, то никто для пущих возражений особенно-то не урывается, однако и мастеровитые резоны у сомневающихся не уходят прочь. Какой, мол, в одиноких многовозрастных стволах толк? Кому они будут потребны, когда не вот вам обильно богатая, по-щедрому строевая древесина?

Огнев, на сей час пришло упористый объявитель, всяким хмыкающим замечаниям не поддается, толкует свое:

— Нет, вы погодите! В тамошних местах имеются хвойные особы разной спелости. Удалось мне в точности вызнать нелишнее. Для скрипок и балалаек необходима по-мудрому выдержанная, как есть резонансная, в солидных годах ель. Такая, чтоб звонко пелось любому, прилично мелодичному, завлекательно музыкальному инструменту. Как раз там, в низинно дрёмной отдаленности, найдете вне всякой сомнительности потребу, без которой профессионально громким оркестрам жизнь не в жизнь.

Сальским которым, а тако же прочим сугубо вожским, неглупое объяснительство слушать лестно. Опять здесь и то верно: у песенных любителей нашлись авторитетно сведущие в блистательно-классной музыке, им в подлинной точности запонадобилось поскорее обзавестись инструментами новоиспеченными. На диво, стало быть, действенными, безошибочно сладкозвучными. Ну, и что возражать Беломору Юрьевичу? Дал он желанное дроворубам добро, пошли выглядывать по дальним низинам, по сырым оврагам взбодренные работники притихшего не ко времени хозяйства.

Вновь пошла у заготовительных молодцов педантическая предприимчивость, чтоб нужный лес отыскивать, рубить, обгоняя прежнюю достигнутость. И — затем отправлять резонансовую древесину туда, где заводские находят ей изготовительное применение. Там вмиг сообразили наладить станки, почали без передыху строить из еловых чурочек и скрипки, и балалайки, и гитары с мандолинами. Принимают день за днем дрёмное подаренье с душой, радостно дорогой, вожских лесорубных возникателей у заводских ворот не обижают, а только спрашивают: товарная поставка по месту подходящая, однако понятие правильное откуда взяли? кто подсказал оказать поддержку вологодской культуре, а также повсеместно другим исполнительским культурам?

— Да мы сами с усами, — ответствуют леспромхозовские. — Имеем заботы известные в дрёме. И всё же насчет всякой в концертах приличности не дураки.

Заводские всё ж таки не унимаются, охота им доставать заодно потребителей, то бишь музыкально расторопные магазины:

— Отрывают ли с руками наши скрипки? Есть ли уважение у бойких концертных гастролеров к песенно-звучным гитарам? К подобно лаковому, струнному, к прелестному приборостроению?

Услужливые продавцы не дают рекламаций, они лишь поглядывают в удивлении на исчезающий с полок товар. Если шлют на ловкое производство какие депеши, то все по взыскательному шаблону: что за вопросы?! не развернуть ли вам инструментальное изготовление в масштабах заметно ширше?

Кипа требовательных депеш растет, и тогда заводские в свою очередь отбивают телеграмму леспромхозовским:

— Уважаемый директор местной заготовительной промышленности! Извините за беспокойство, но желательно получать от вас побольше музыкально-елового добра!

Так и вышло, что жена Беломора Юрьевича собрала в кучку все мал-мала уцелевшие лоскутки белого халата. После чего принялась их сшивать, уснащать клапанами и пуговицами — сотворять кабинетному руководителю с его электронно-быстрой машинкой прежнюю спецодежу. Хозяйственная супружница у начальника лесорубов, тут уж не прибавить, не убавить! Да и сам он, конечно, лыком нисколько не шит: проникся правотой Огнева, тех дрёмных кудесников, что раз и за другим разом подвигали главного администратора хозяйства к нужной мысли. Какой именно? Надобно засадить пустоши молодыми хвойными деревцами, чтобы не только лес валить, а промежду прочим пестовать его, поднимать в строевую зеленокудрую высоту.

— Стало быть, к тем посадкам, — доложил порубщикам и пильщикам директор, — приставляю обязательных людей. Поскольку необходим нежному подросту хлопотливо неперекосившийся наш труд, что в сознательности верную заботу означает. Вкупе с непоказным уважением к вологодскому дрёму. Должен вскорости встать достойный лес вкруг веретья нашего, ничуть не пустого, как есть песенно проворного.

Пошло сотворяться многомерно пристальное занятие: подвинулся Беломор Юрьевич аккуратно распоряжаться деловой древесиной — с заглядом в переменчивые дни, хоть близкие, хоть дальние. Стали теперь с делянок по Воже и Вожеге брать всего понемногу, то бишь наладили подход приверженно сбалансированный. А подчистую выгребать лесисто кудрявые нивы забыли начисто. Оно и пожалуйста! Не оскудеют допрежь времении медноствольный сосновый бор, просвеченная летним солнцем березовая роща. Тако же ельни, которые седые от времени. И те, которые мягко-пушистые по младости лет. Одним словом, резоны обрисовались неплохие. Когда леспромхозовский промысел в серьезности окреп, тогда нежданным оказиям сложился укорот: нынче на доски нормальным образом сосны отправляются, березы порядком заведенным — на дрова. Тем предприятиям, что в свое довольствие занимаются мебелями, любо-дорого брать тонковетки на плетушечки разные. Медицина аптечная нисколько не обездолена, так как по-прежнему в ходу ивовое корье: если кому-то вдруг доведется зачихать и температурить, будет болезному в городах и весях повседневно скорая таблеточная подмога.

Ель по-вологодски музыкальная? Будьте уверены, идет она по всему белому свету. Где российский исполнитель тронет струну, там красависто лаковый, голосистый в песенной сладости, представительный инструмент берет ноту, безотказно убедительную. А что касаемо Павлухи, он, само собой, не нахвалится женой, стройной Еляночкой. Всякому встречно-поперечному в азарте готов взять и поведать, как ловко умыкнул ее из долгомошно далекого дрёма в свой новый дом. Не всяк согласится порадоваться на веретьевского молодца, иные которые даже вслух позволят себе засомневаться. Какие еще девушки в пропащей овражистой глухомани?! В потаенных еловых куртинах и болотистых черничниках?! Некоторые неверующие твердят: разве на Еляночке женат он? его супружница — всего лишь Еленочка, соседка, помощница деревенскому проживанию парня и его матери. Павлуха, дескать, мастер не только сосны валить, бревенчатые строения возводить, изящные этажерки ладить, но и сказки проговаривать при случае. Ты развесь уши — он тебе навешает в изобильности хоть того, что было, хоть того, что скорее всего никогда и не происходило.

Ну, так мало ли о чем говорится в тех краях вологодских! А вот совершенно точно: жена у Павлухи на отличку большеглазая. Глянешь в те синие очи — прямо тонешь в небесной глубине.