Валерий МАЗМАНЯН. Давай на грусть наложим вето

***

Весна — воркует голубь сизый,

дожди у окон отплясали,

синицы надевают ризы,

поют погожим дням осанну.

И клён — разбуженный грачами —

с ручьём разучивает гаммы,

где старый ворон изучает

листвы подмоченный пергамент.

Белея долговязым телом,

берёза в луже моет косы...

И не грусти, что, между делом,

к тебе крадётся жизни осень.

***

О судьбе разговоры уже не влекут —

вспоминается чья-то вина,

зацепился за веточку неба лоскут

и трепещет в проёме окна.

Не озлобились, живы, не стали грубей,

не горюй, а уныние — грех,

белизною пометил виски, голубей

и берёзы растаявший снег.

Не вздыхай, нам апрельские ночи вернут

всех ушедших в красивые сны...

На берёзовой веточке неба лоскут,

улыбнись — это вымпел весны.

***

Давай на грусть наложим вето,

когда не спится до рассвета,

когда ты в зеркало не глядя,

седые вспоминаешь пряди.

Молчание плетёт интригу,

не делай вид — читаешь книгу,

печаль плетёт у сердца кокон —

постой со мной у синих окон.

На город лёг туман акаций,

душа зовёт в нём потеряться,

а ветер вишню в белой шали,

слегка касаясь, утешает.

Поплачься, если станет легче,

а майский дождь у окон шепчет,

что за весной не осень — лето...

Давай на грусть наложим вето.

***

Попрятались серые тени

в туманы цветущей сирени,

и кланялись, кланялись ветки

безродному пришлому ветру.

Боялись во мраке остаться,

срывались цветочки акаций,

летели большим белым роем,

надеясь, что окна откроем.

Сначала стук тихий и робкий,

потом — барабанные дроби,

печалились мокрые ивы —

опять бесконечные ливни.

А ты на окне запотевшем

уже написала поспешно —

под строчки стекло не линуя —

ну вот, и дождались июня.

***

Ветла грустила о былом,

дремала тёмная вода,

метнулась чайка и крылом

разбила зеркало пруда.

Затеял рой стрекоз игру,

и ласточка грозу звала,

и ты шептала — не к добру,

к печали бьются зеркала.

И свет дневной во мгле пропал,

и росчерк птичьего крыла…

Петляя, нас с тобой тропа

по судьбам разным развела.

Мы друг от друга далеки...

А там, где встретили весну,

сидят на зорьке рыбаки

и ловят звёзды на блесну.

***

С начала июня — неделя,

тюльпаны уже отцвели,

о вечности лета гудели

траве золотые шмели.

А пышную зелень квартала

губили не тучи, а зной,

смотрел, как сирень отцветала,

со мной одуванчик седой.

Я знал, что меня ты любила

и что не сойтись берегам,

цветущая ветка рябины

досталась февральским снегам.

Когда нас былое отпустит,

и память, и годы решат...

Мы кто? — только коконы грусти,

а бабочкой станет душа.

***

Прошёлся дождик и прохлада

прочь прогнала остатки сна,

а из листвы совиным взглядом

на нас уставилась луна.

Туман у изгороди виснет

большим жасминовым кустом,

ночное время — время истин,

и время — строить на пустом.

Наш шёпот слушает лужайка,

мы рядом, а две тени — врозь,

тебе, что не вернётся, жалко,

а мне — всё то, что не сбылось.

Вздохну — менять нам что-то поздно,

смеёшься — рано в старички...

А из травы далёким звёздам

шлют позывные светлячки.

***

Не грусти, не вздыхай, что скитальцы —

сновидения, память, душа,

и в туманы цветущих акаций

беззаботная юность ушла.

Не жалей, что уже невозможно

к облакам — через поле — босой,

где шмеля угостит подорожник

из зелёной ладошки росой.

И о том, как любила ревниво,

не стыдясь своих слёз, говори,

искупавшись, накинула ива

розоватый платочек зари.

Одуванчик наденет корону...

А сегодня под песню ручья

для тебя худощавые клёны

принесли синеву на плечах.

***

Для ветра это просто шалость:

бросает медный лист — лови,

вот только осень зря вмешалась

в мою историю любви.

У всех дождей своя натура,

но с ними нас роднит слеза,

обрежешь фразу взглядом хмурым,

и я не знаю, что сказать.

Вздохнёшь, со лба откинешь пряди,

смолчу, что ложь порой свята,

а ты взмахнёшь, уже не глядя,

крылом раскрытого зонта.

Скажу рябине в платье алом

ненужные тебе слова...

А под лоскутным одеялом

уснула палая листва.

***

В сквер забежит неприкаянный ветер,

тени прогонит, исчезнет в дали…

Падают с неба на землю соцветья —

яблони в райских садах отцвели.

Сонные клёны немного пугая,

голуби стаей срываются с крыш,

я изменился, ты стала другая —

знаю, об этом сегодня молчишь.

В сумраке искрой исчезла синица,

окна завесила белая мгла...

Ночью весеннее небо приснится,

вспомнишь — летать ты когда-то могла.

***

Стоим с тобой на перепутье,

а осень в рубище берёз

сшивает серых туч лоскутья

стежками веток вкривь и вкось.

Вчерашний снег — полоской белой,

на ивах мокрое рваньё,

тревожат дремлющее небо

и голуби, и вороньё.

Немного у судьбы просили,

а жизнь, гадай, как повернёт,

и бьётся сердцем лист осины,

вмерзая в первый тонкий лёд.

И где ему тепло и место,

живое чувствует нутром...

Зима вся в белом, как невеста,

не помнит осень в золотом.

***

Впали в кому до февраля

клёны, ивы и тополя,

ясень выгнул спину дугой,

липа медной звенит серьгой.

Все сугробы упали ниц —

две луны на груди синиц,

тень сирени сошла с ума —

стала белым пленом зима.

К свету окон — роем метель,

я к тебе мотыльком летел...

Знает ночь — наших снов ловец:

время — стук двух родных сердец.