Аркадий ГОНТОВСКИЙ. Шёпот света на тонкой грани

ВРЕМЯ ВОЛЧЕЕ

…да нехто неведы имя волчие

вместо агнечя приимет неразумием…

Азбуковник, XIII–XIV вв.

Над безмолвием в пелене снегов

Гибло, долго

Рвал пространство вой, проникая в кровь

Песней волка.

А кругом снега заметали след,

В белом вихре до кровоточия

Проглядел глаза и почти ослеп.

Слушал волчее.

Эти мысли черны.

Чуждой вере верны.

Кто не знает вины,

Заходи со спины.

Жажда требует крови пролитой.

Время вяжет по жизни проклятой.

Время гиблое.

Время волчее.

***

Сквозь нескончаемый январь,

Сквозь ночи, напролёт,

По-над моим окном фонарь

Продрогший свет поёт.

Он что-то помнит и тогда

Раскрашивает снег,

Так осыпается звезда,

Заканчивая век,

И падает с небес янтарь

Не нужный никому,

Лишь очарованный фонарь

Поёт, пронзая тьму.

***

А наутро шёл снег,

Шёл и шёл без конца.

И стоял человек,

Человек без лица.

Словно вынули душу.

В кромешной тиши

Он стоял весь наружу,

Человек без души.

Он протягивал руку,

И его одного

Снег ласкал, словно друга,

И летел сквозь него.

***

Повернёшь за холмом — и навстречу потянутся избы,

Тишиною оконных провалов глядят и глядят —

Вот идёт человек из неведомых далей отчизны,

Может, следом за ним и другие вернутся назад.

Словно старые люди, потянутся взглядом навстречу —

Может, кто-то родной? Может, будет ещё старикам

Напоследок тепла и простой человеческой речи

За столом, где друзья и наполнен наливкой стакан.

Но кругом тишина, только вскрик потревоженной сойки,

Только шорох листвы, это осень вздохнула опять.

Просто ей на роду вспоминать и оплакивать — скольких

Мы теряем по жизни, едва успевая понять.

Тишиной, как молитвой, пронизаны ветхие избы.

Осень сыплет листву ворожбою у тёмных окон.

Но сама ни во что уж не верит, а шёпота лишь бы

Ворожит по старинке и плачет, не помня о ком.

***

Между печалью и грустью

Камень горючий лежит.

Кто моё сердце отпустит?

Сколько ни пробовал жить,

Не было счастья — и только

Бусинка-детство в горсти;

Выйду из дома и долго

Буду по свету брести.

Буду идти без дороги,

Сколько останется сил,

В храм, где забытые боги

Не забывали Руси.

Я подойду к ним с поклоном:

«Не обрекайте на суд».

Словно янтарь с небосклона,

Бусинку поднесу.

«Вот он я — сирый и босый».

И, может быть, за грехи

Тихая-тихая осень

Птицу отпустит с руки,

Чтобы нечаянной грустью

Слышалось в небе порой:

«Кто моё сердце отпустит?

Кто мне подарит покой?»

ДУША И ВРЕМЯ

Невольным вздохом растревожит,

Тепла попросит у судьбы.

А век натягивает вожжи

И поднимает на дыбы.

И в шоры! — сузив до предела.

Есть жажда, боль и удила —

Чтоб отступилась, занемела

И немотой изнемогла.

Пусть рвут и гибнут за удачу,

Но по душе — не норови!

Здесь по душе уже не плачут,

Вдруг поскользнувшись на крови.

Здесь миф свобод пьянит — и, слепо

Приняв объедки со стола,

Покорно разойдутся в склепы

Живьём гниющие тела,

Чтоб завтра, повторяя снова

По кругу безысходный бег,

Ещё вернее сжать оковы

Души оплаканной навек.

ПИСЬМО В ПЕТЕРБУРГ

Любовь моя, моя мечта далёко.

Сойдёт листва и упадут снега.

И у окошка, опершись на локоть,

Я буду грезить сны. И берега

Далёкие, окутанные тайной

Угаданной на выдохе строки,

И лёгкий взмах ресниц над розой чайной,

И лёгкое движение руки —

Коснутся и растают тишиною,

В холодном вихре канут за окном.

И тихо притяжение земное

Укроет чувства настоящим сном,

Где шепчутся серебряные плёсы

И дышит бесконечностью прибой.

Душе нужны мечтания и слёзы

И миражи за дымкой голубой.

***

Сестра моя — жизнь...

Б. Пастернак

Свет неистовый не ищу,

Безнадёга диктует стих.

Вспомню всё и за всё прощу.

Если можешь, и ты прости.

Есть несбыточное и прах.

Между ними ревущий мир,

Отражённый в твоих глазах.

Отражённый всего на миг.

А весна вновь ломает лёд.

И прозрачнее синева.

У весны есть сердечный код

И несказанные слова.

Есть несбыточное и прах.

И щепотка тепла в горсти.

И развеянное в ветрах:

«Ты прости меня, ты прости...»

***

В невесомости, вне желаний,

У истоков земли и рек

Я увидел глазами лани,

Как рождается человек.

А потом по сухому руслу

Уходили от бездны врозь

Боль… и я, отдаваясь чувству:

Что-то в жизни оборвалось.

И холодный поднялся ветер,

Настигал, прижимал к земле.

И входили в меня столетья:

Прах и тени в ревущей мгле.

***

Давно, вчера ли было так:

Когда творилось, что негоже,

Один законченный чудак

Искал заветное в прохожих.

Он всё заглядывал в глаза

И извинялся, глупо мямля,

Что не тускнеет бирюза,

Слезой упавшая на камни.

Что невозможно и нельзя

Так не по-божьи.

И всё заглядывал в глаза,

Когда с него сдирали кожу.

А был ли суд? Иль без суда?

Давно? Вчера ли? Разве важно?

Но говорят, один чудак

Воскрес однажды.

Он ходит вновь по городам,

Он что-то ищет в тьме прохожих.

И будто знает, никогда

Найти не сможет.

***

Огни, огни... В огне пространство.

И рвётся в небесах печать.

А поезда идут со станций,

Чтоб ничего не замечать.

И нет в ушедшее возврата.

И трепет «завтра» сердцу скрыт.

И всё любимое когда-то

В огне бессмысленном горит.

***

Свет займётся на тонкой грани

Тихим шёпотом позолот.

И печалью неведомой ранит,

И неведомым счастьем зовёт:

Как светло. И как больно. Не много,

Ведь не много надо тепла,

Чтоб душа средь круга земного

Радость светлую обрела.

Пробежит тепло, затуманит

Взгляд, скользнувший куда-то за

Шёпот света на тонкой грани.

И покатится тихо слеза.

***

Прозрачный свет, последнее тепло.

И хочется брести куда не зная,

Глядеть, как поднимаясь на крыло,

Уходит вдаль над горизонтом стая,

Запоминать деревья и траву,

Ловить их сон и редкий трёп сорочий,

И снова возвращаться в синеву,

Где исчезает журавлиный росчерк.