Наталия МАТЛИНА. Адажио. Отрывок из повести «Вальс в миноре»
За окном темно. Электричка мчится сквозь обступившие деревья, которые напоминают театральную декорацию. Кажется, что за окном царит полное безмолвие и это земля движется, а не поезд. Так бывает, что во хмелю не человек падает на пол, а пол стремительно поднимается к лицу.
Вот пронесся мимо пешеходный мостик, и электричка вырвалась на простор. Но света не прибавилось. Потом показались башни элеватора. Скоро станция.
По вагону идет чумазый мальчишка лет девяти, и залихватски играет на гармошке. Ему не подают.
Электричка с грохотом затормозила у платформы. Я выбралась из вагона. Ночная свежесть обняла меня, и тут же возникло щемящее чувство дороги и вселенского одиночества. Кроме меня из вагона никто не вышел. Электричка, взвыв, поехала дальше.
Дождавшись, когда последний вагон промчится мимо, я спустилась с платформы.
Темно. Только призрачный, синий свет семафоров. Улица дачного посёлка тоже освещена таинственным светом. Тихо. Даже собаки не лают. И ощущение тайны.
Вот и калитка. Дачу я купила три года назад. К этому времени мой брак категорически рухнул со всеми вытекающими отсюда депрессиями, худобой, боязнью людей, бессонницей и прочими, разрушающими психику эмоциями. Но липкую паутину апатии и комплексов в одночасье смахнула моя первая же ночь в доме, когда блаженный сон внезапно выключился.
«Что-то не так…» — пронеслось в голове.
«Не так» было всё, потому что в комнате обнаружился чужой мужик.
— Разрешите доложить?.. — почти по-военному козырнул бас.
— Вы кто?! — ухнуло с перебоем сердце, и в следующее мгновение рот мой открылся, чтобы заорать.
— Ну, не надо! Не надо кричать, я свой — ваш сосед, зовут меня Петром, —пришелец улыбнулся глазами, убирая от виска руку.
— А как вы сюда попали?
— Так у меня ключи есть, — пояснил он, — Бывший хозяин дал мне их, чтобы приглядывать за домом. Что, собственно, я и делаю. А тут — вы! Симпатичная, кстати… Простите, если напугал.
— Бог простит! Вы же при исполнении, — я уже совсем пришла в себя, — Позвольте мне одеться.
— Да, да, конечно, —засуетился Пётр, — Загляну позже, с вашего разрешения?
— Только с разрешения! — строго сказала я, но все-таки улыбнулась.
Потом быстренько умылась, привела себя в порядок и начала бродить по дому. По своему дому.
— Ты мне нравишься, — вполголоса мурлыкала я. — Ты не просто дом, ты —моя сбывшаяся мечта. Твоему настоящему Хозяину, в смысле домовому, я привезла уютные тапочки. Думаю, они ему понравятся, и он будет обязательно играть со мной, убирая с глаз и пряча в немыслимых местах нужные мне вещи. Я буду тебя мыть, мой милый дом, обогревать и знакомить с хорошими людьми. Ты будешь хорошо пахнуть пирогами, которые я буду печь, и вареньем, которое я буду варить. Мы будем слушать музыку, которую ты тоже полюбишь. А вечерами мы будем смотреть на звёзды. Я постараюсь при тебе не курить. Хотя вряд ли. Тебе придётся потерпеть. С этой привычкой я не расстанусь. Но я буду бороться со своей хандрой, неуверенностью и липкими комплексами. Я буду счастливой! Ты мне в этом поможешь, я знаю! Я тебя уже люблю! Надеюсь на взаимность.
— Я — тоже, — раздался бас Петра.
«А ведь надолго пристал!..» — подумала я.
Но надолго ли?.. Прошло всего три года. Сейчас дом простыл. Я кинула в печку несколько поленьев. Сразу стало веселее.
Вскипятив чайник, я забралась на диван и стала потягивать чай из большой кружки. Теперь можно и подумать, но…
— Матушка, ты где? — звонок сына отвлёк меня от мыслей.
— На даче, только приехала.
— Решила, все-таки, продать?
— Да. Завтра жду покупателей, а сейчас наслаждаюсь тишиной.
— У тебя все нормально? — заботливо спросил Илья.
— Более чем!
Закурив сигарету, я вышла на крыльцо.
Августовское небо, низкое, полное звезд, звук поезда и прилетевшего откуда-то Альбинони. Где-то заскрипела дверь, и моё настроение скакнуло в анекдот про русскую тоску. Безумно захотелось озвучить его заключительную часть. Я фыркнула и тихо засмеялась.
— Натальюшка, это ты? — услышала я голос соседа.
Пётр возник из темноты, невысокий, сухощавый и, как всегда, нетрезвый. В руках у него была пара мужских ботинок.
— Это чьё? — грозно спросил он.
— Не знаю, спроси у своей жены, — улыбнулась я.
Петру — сорок восемь лет, а его жене, Татьяне, — двадцать восемь. Их бурная личная жизнь была достоянием всего поселка. Жили они на даче круглый год.
— Привет спецкору! Давно из командировки?
— Сегодня вернулся и, вот, обнаружил. Это — не мои! Вот, стерва! Давай выпьем? У меня с собой коньяк, — азартно предложил он.
Как-а-акой же сумбур в его голове!.. Наверняка, в ней нет заботливого домового.
— Заходи! Разносолов не обещаю, но на закуску что-нибудь найдется.
— Вот скажи мне, что нужно бабам? — спросил он, пристроив башмаки на коленях и азартно терзая булку.
— Ты знаешь, я отношу себя к бабам только по половым признакам.
— Но зато, какие они у тебя! Слушай, Наташка, давай, решайся! Бог знает, сколько лет ты в разводе. Я давно готов открыть список твоих побед, — интимно предложил он и положил руку на мое колено.
— Список давно открыт, — я убрала его руку.
— Иди ты! — обрадовался он, — Влюбилась или для здоровья? А почему не предъявляешь человека и приезжаешь одна?
— Для здоровья, любопытный Петя, — засмеялась я.
— Молодец! Давай, за твое счастье и удачу! Удача — дама капризная, поэтому пьем стоя.
— Чёрт! — ругнулся он, поднимаясь, потому что ботинки с грохотом свалились на пол, — Теперь серьёзно. Это был наш фронтовой тост. В Афгане за Удачу мы пили только стоя.
Мы выпили, и я поняла, что Пётр, мысленно, где-то далеко.
— Слушай, пойдем ко мне, — очнулся он, поднимая злосчастные ботинки и задумчиво их, разглядывая. — Очень хочется похвастаться ремонтом. Я «изувековечил» свою комнату. Да и Татьяна напекла пирогов с печенкой, а сама куда-то смылась. Напою тебя чаем.
Комната, действительно, оказалась креативной. Потолок был выкрашен в темно-бордовый цвет, а стены — в белый, с широкими и крупными мазками того же бордового цвета.
— Здорово, правда? — спросил Петр, указывая башмаками на особую закорючку. — Это — волны моей памяти!
Подъехала машина. Татьяна, маленькая, миловидная женщина, с великолепной копной рыжих волос, вышла из автомобиля и нерешительно направилась к нам.
— Я пригласил Наташу на чай, поэтому боевые действия отменяются, — строго сказал Пётр и демонстративно зашвырнул ботинки в угол.
У Татьяны забегали глаза, но она держалась молодцом. Надеюсь, она уже что-нибудь придумала, а то лицезреть их скандал у меня не было никакой охоты. Чай пили на кухне. Пироги таяли во рту.
— Спасибо, ребята! Молодец, Танюшка, очень вкусно! У меня наступили обожратушки! Петь не буду, а пойду спать, а то завтра приедут покупатели смотреть дом, — засобиралась я.
Пётр пошел меня проводить.
— Точно решила продавать? Жалко. Люди-то, хоть, приличные? — уныло спросил он.
— Моя хорошая подруга. Она всю жизнь мечтала о даче, а у меня ничего не получается, ни с домом, ни с огородом.
— Ну, ты не пропадай, заезжай, — расстроенно сказал Пётр и уныло побрел к себе.
Дома было тепло. Я разделась и нырнула под одеяло. Вспомнились слова врача:
— Бронхоскопия показала наличие неоклеток.
— Это — рак?
— Ну, это надо еще дообследовать, — он отвел глаза и сразу зашуршал бумагами, — Вот направление в онкоцентр. После консультации и всех анализов результаты покажите мне, пожалуйста. И не отчаивайтесь. Возможно, это — следствие сильного воспаления легких.
Мне сорок девять лет. Удивительно, но я не испугалась. Даже перестала задыхаться, но дела решила привести в порядок. Начала с продажи дома. Детям он не нужен, ведь дом требует присутствия. Он, как живое существо, хиреет без людей…
Никак не спалось. Как всегда, в таких случаях, я представила себе в мельчайших подробностях дорогу к дому бабушки. Когда я была совсем маленькой, она казалась мне утомительной, я капризничала и просилась на ручки. Я была сытым ребенком, а мама — худенькой и хрупкой женщиной.
— Малыш, осталось совсем чуть-чуть. Вот пройдем этот переулок, а там уже совсем рядом бабушкин дом, — говорила она уставшим голосом.
Слово «переулок» меня завораживало. Я искала глазами этого «Переулка» и с замирающим сердцем шла вперёд.
Что это? Может быть, этот дом с башенками и голубыми елями во дворе? А может быть этот огромный сад, где днем так орут птицы, что его кличут «птичьим базаром»?
А может быть ... Осталось совсем чуть-чуть... Только с замирающим сердцем иду вперед ...
Утро встретило меня телефонным звонком от покупателей, об отмене «смотрин», и солнышком. Я выползла на крыльцо и уселась на ступеньки. Конец августа, прохладно. Плед укутал плечи — и к маленькой женщине перед большой неизвестностью сразу пришли стихи. Интересно, что так бывает всегда, стоит лишь задержаться на крыльце. Место вдохновения, однако! Стихи, стишата, образы, сюжеты тут же уносят меня прочь от проблем. Вот и теперь, время для подведения итогов, кажется, пришло, а с ним — и мысли:
Где я была? И где я нахожусь?
Любви не зная, я любить учусь.
Учусь прощать, стараюсь не судить,
Не верить, не бояться, не просить.
Друзья уходят в сумрак, в пустоту.
Настанет день, когда и я уйду.
И будет Суд, к нему я обращусь:
— Где я была? И вновь, куда вернусь?
Память, как ртутные шарики: разбегаются — не соберешь. Она тревожит своей «небезобидностью», кружит в своем «колесе».
Но, однако, не стоит убегать от неизбежного. Оно все равно догонит. Надо собираться в клинику. Как говорится, лучше ужасный конец, чем ужас без конца.
Онкологический центр на Каширском шоссе — бесстрастное, угнетающее сооружение. Сравнение его архитектуры с застывшей музыкой невозможно априори. Юдоль слёз и отчаяния — имя ему. Пустынная огромная территория, а внутри здания — столпотворение и, вместе с тем, обреченно-пугающая тишина.
Пробыв всего минуту в кабинете профессора-консультанта, со счетом в руках, направилась в кассу. После оплаты и повторного исследования привезенных мною стеклышек, я должна была вернуться в кабинет профессора и услышать приговор.
Сумма счета меня изумила — двести долларов… Однако!
Стоящая передо мной девушка протянула деньги кассирше, со словами:
— Я хочу оплатить операцию.
— Сложите купюры, как положено! — резко ответила та, выпихнув назад очень толстую стопку.
— А как надо? — растерялась девушка.
Вот тут народ ожил советами. Бедная девушка, трясущимися руками, начала разбирать деньги по «правилам».
На душе стало мерзко, и я вмешалась:
— Простите! Но не годится заставлять человека исполнять вашу работу. Ее дело — внести деньги, а ваше — принять. Как они сложены — неважно. Это требование относится к вам, а не к плательщику.
Кассирша злобно схватила купюры и выдала несчастной чек.
Лаборатория находилась где-то в подвале. Ждать пришлось очень долго. Отсутствие окон и дневного света не добавляло оптимизма. Когда я уже вконец одурела, мне выдали заключение. Я поднялась к профессору.
— Ну, вот видите, голубушка, с легкими у вас все в порядке. Это — не рак. Очень возможно, что правое легкое со временем расправится. А если нет — будет показана операция. Но это не онкология. Вопрос решите со своим лечащим врачом. Будьте здоровы! Ешьте больше гречки. Она обладает свойством приостанавливать образование и рост неоклеток. Три недели гречневой диеты, натуральные соки напополам с водой — вот ваше лечение. И постарайтесь не простужаться, — сердечно попрощался он со мной.
Слава богу, хоть лечение не затратное.
Гречку я очень люблю. Когда была совсем маленькой, а у мамы были неотложные дела, меня частенько оставляли с моей теткой. Та работала операционной сестрой и после дежурств не имела сил, чтобы возиться со мной. Надо отдать должное её смекалке. Обычно, тетка переворачивала табурет, добротно сколоченный моим отцом, ипомещала меня внутрь. Ставила передо мной кастрюлю с гречневой кашей и ложилась отдыхать.
Я была очень спокойным ребенком — никакого мятежа! Тетка рассказывала, что время от времени, открывая глаза, видела меня в табуретке, невозмутимо уплетающую кашу и что-то приговаривающую.
Очень, говорят, любила покушать. Стоило только зазвенеть тарелкам, как первой за столом оказывалась я…
У раздевалки обнаружилась пропажа номерка.
— Простите, я, кажется, потеряла бирку, то есть номерок. Но вы повесили мой плащ на плечики. Может быть, вы позволите мне пройти и отыскать его? — торопливо описывая и находя способ решения проблемы, тараторила я.
— Все не так просто, женщина, — поставленным голосом надзирательницы ответила та.— Сейчас вызову охранника, и мы составим акт.
Нет-нет, с меня довольно, надо выбираться отсюда. Вручив последние деньги строгой служащей, мне удалось забрать плащ.
На улице дождь заливал фасад «застывшей музыки». Поймав машину, я поехала на работу.
Хорошо, когда здоров, богат, счастлив и не одинок! Хорошо любить, работать, лениться и пускаться во все тяжкие. Хорошо иметь защиту и помощь. Хорошо, когда тебя ценят и в тебе есть нужда. Хорошо, когда твои поступки адекватны, и с тобой комфортно другим. Жить — хорошо! — плакала я на заднем сиденье.
Короче говоря, я — не умерла, а мой дом… Он тоже не умер, то есть остался со мной. Интересно, это простое совпадение или все-таки нет?..
