Андрей ПИЦЕНКО. «…Любая душа на земле обладает словом»

— Здравствуйте, Андрей Валентинович! Рада, что Вы в гостях у «Паруса» и мы беседуем вживую. Хотелось бы задать Вам несколько вопросов как человеку, который начал работать со Словом.

Вот, например, когда Вы пишете, чувствуете ли ту особенную незримую материю, которая стоит за Словом и которая способна менять реальность? Ведь Слово может быть инструментом воздействия на человека, на нашу действительность? Чувствуете ли Вы здесь нечто большее, чем просто обыденность?

— Добрый день, Ирина Владимировна. Скажу так: первый раз, наверное, я почувствовал Слово, когда слушал дедушкины и бабушкины сказки и истории — в них текла неведомая стародавняя жизнь, распаляющая мою детскую фантазию, и были старинные, загадочные, полные тайны слова. И может быть, каким-то детским чутьем я чувствовал, что эти незнакомые слова — родные моим родителям, дедушке и бабушке, и потому — родные и мне. И оттого слова эти казались необъяснимо красивыми. Вот, наверное, тогда Слово и вошло в мою жизнь как явление необычное, родное и прекрасное. А по-настоящему я почувствовал это, когда стал читать произведения некоторых авторов, таких как Евгений Носов, Василий Белов, произведения русской классики, то есть действительно — русское Слово меня захватило. Его красота и сила, его широта и простор отозвались во мне. Вот как душа отзывается на звуки прекрасной мелодии. Даже не знаю, как это описать. Но, определенно да, Слово, Вы совершенно правильно сказали, может менять реальность, менять людей. Сила воздействия слова колоссальна. Мне очень тяжело описать этот процесс написания текста, трудно выразить, что я чувствую в этот момент. С одной стороны, это может быть какой-то уход от реальности.

— Кстати, ведь действительно: Михаил Бахтин писал, что, когда человек в искусстве, его нет в жизни и наоборот. Поэтому Вы очень чутко отследили это явление. И есть ещё у Михаила Михайловича такая метафора: «Автор общается с говорящим бытием». Давайте это представим: мир живой, и он что-то «говорит» автору. Возникало ли подобное чувство у Вас?

— У меня иногда возникает такое невероятное ощущение, когда я сам не очень понимаю, откуда берутся слова в моей голове и как они там выстраиваются. Иногда эти связи мгновенно выстраиваются на бумаге. А иногда слова красиво складываются в голове, а вот на бумаге они начинают взбрыкивать, топорщиться, как будто говоря:«Мне тут неуютно! Я не хочу стоять вот так и рядом с тем-то и тем-то». Не могу сказать, что это происходит бессознательно, но в некоторые моменты я не знаю откуда приходит та или иная мысль и не знаю до конца, что в следующую секунду сделает мой герой. Он просто живёт рядом, иногда я управляю им, иногда — он своевольничает, и я соглашаюсь с ним, и отступаю от заранее намеченного. Конечно, в процессе письма ты оторван от той реальности, в которой существуешь физически, потому что в этот момент погружаешься в свой придуманный мир и бывает так тяжело из него выходить, а полноценно сосуществовать в этих двух мирах, не всегда получается.

— Давайте и поговорим об этом двоемирии. Читателю всегда интересен писатель как человек, чем он занимается, как проводит свой день. И вот здесь, я, наверное, так поверну наш разговор: к чему обязывает Вас писательство, изменило ли оно Вас? Есть ли такие качества, которые Вы в себе, может быть, ограничиваете или наоборот что-то вырабатываете? Не связываю это с приобретением теоретических знаний.

— Хочу сказать словами моей супруги. Она была очень удивлена. Вообще я очень ленивый человек. И моя супруга была очень удивлена, что я стал способен побеждать свою каждодневную лень. Она говорит: «Для меня откровение, что ты можешь всю неделю сидеть и ночами писать. Я не перестаю этому удивляться. И когда смотрю на тебя, мне кажется, в тебе многое меняется».

Вот это самое невероятное. Я никогда представить не мог, что буду приходить с работы и с 12 до трёх и даже четырёх часов ночи сидеть и писать — потом, вымотанный, ехать на работу. И всё повторяется. Это какое-то грандиозное ощущение.

С одной стороны, есть физическая усталость и разбитость, а с другой — у тебя в душе, в сердце происходит что-то, что делает тебя лучше, наверное. Я так скажу, не буду скромничать: я чувствую, что стал лучше. Я перестал сквернословить, хотя за мной это раньше водилось. Но хотя и сейчас, если молоток предательски клацнет меня по пальцу, я вряд ли сдержусь. Чтобы читатели не питали иллюзий по моему поводу, на самом деле, я был страшным оболтусом. Но в последнее время я стал меняться. И, мне кажется, в лучшую сторону. По крайней мере, то, что явно, я Вам рассказал. Это для меня явно.

— Получается, Вы творите Слово, а Слово творит Вас, в свою очередь?

— Да, можно и так сказать. Опять же, мне стали более интересны люди. В связи с этим, когда люди становятся тебе действительно интересны, ты пытаешься решить одну из самых главных и трудных задач в жизни человека — неосуждение других людей. На самом деле, я задумывался об этом уже давно, но не осуждать других у меня не получалось. Это очень тяжело, это и сейчас, в принципе, не получается, но, по крайней мере, я осуждаю людей значительно меньше и стараюсь поставить себя на их место, увидеть обстоятельства с их стороны, и понять те или иные поступки. В последнее время чувствую, что продвигаюсь по какому-то пути. Надеюсь, по правильному пути — это тоже влияние слова. Это влияние нашей русской литературы. Если в общих чертах, то, наверное, так.

— А каковы источники Вашего вдохновения?

— Это и великая история нашей страны,и люди, жившие когда-то, и живущие ныне, их судьбы, их поступки в череде жизненных обстоятельств. Ну и конечно же, природа для меня — не прекращающийся источник вдохновения. Природа ведь — это настолько непередаваемое, этоодно из главных чудес в нашей жизни. Мне очень нравится осень. Осенью возникает совершенно особенное ощущение. Не знаю, как это передать. Но когда смотрю на осенние деревья, например, вижу в них легкую грусть. Даже вот эти листики, которые за время нашей краснодарской невыносимой жары чуть-чуть закручиваются по краям, уже запылённые, они как будто прожили уже свою жизнь. Они становятся не такими мягкими, гибкими, не так трепещут на ветру, их будто уже клонит к земле. И их шепот становится другим — не таким, как весной. Весной деревья, знаете, как-то так раздольно, вольно шелестят листвой. Осенью они шепчут как будто немножко молитвенно, у меня такое ощущение. Это не передашь словами, но, мне кажется, я это чувствую. И осень я, честно говоря, обожаю — такая тихая природная грусть.

Глядя на эту листву, на деревья, я как-то все острее чувствую. Взять, например, те же самые деревья. Листва опадает, жизнь прекращается, то есть такое впечатление, что все умерло зимой, ничего не происходит. И потом, весной, опять появляется новая жизнь, разве это не чудо? Что-то сродни Божественному явлению. И вот глядя на эти, каждый год возобновляемые жизнь, смерть в природе, понимаешь, что все-таки это какой-то Божий Промысел, Божье явление, Божье чудо. Нам это показывают! Посмотрите — вот! Поэтому, конечно, природа — лично для меня невероятный источник вдохновения, постоянный. Это касается не только осени, это касается и весны, и зимы. Природа настолько богата, настолько разнообразна, что каждый раз смотришь и каждый раз удивляешься чему-то. У нас, например, там, где я живу, есть пустырь. Мы с супругой и с собакой каждое утро выходим на этот пустырь и, знаете вот, казалось бы, пустырь и пустырь — несколько деревьев и берег реки Кубань. Казалось бы, мы его уже изучили вдоль и поперек, ведь каждое утро выходим. Но вот ты выходишь — и каждое утро он разный, особенно осенью. То туман, то солнечный свет — и всё вокруг уже глядит на тебя по-новому. Каждый раз абсолютно разный свет, это удивительно! Просто взять один небольшой земной пятачок и те превращения, которые с ним происходят каждое утро — это за гранью моего понимания!

— Ваши слова о вечном обновлении природы мне напомнили небольшое сочинение св. Игнатия Брячанинова с чудесным названием «Сад во времени зимы». Вы его фактически дословно сейчас пересказали.

— Я этого не знал.

— Я почувствовала это. Но он примерно о том же он пишет. Действительно, не чудо ли это, когда сад, который, казалось бы, умер, весной вдруг оживает? Есть в этом что-то невероятное. И еще вспомнила, когда слушала Вас, слова Владимира Личутина. Знаете, такого писателя?

— Да, знаю, он помор.

— Он говорил, что, когда человек долго живет на одном месте, то тоже что-то происходит — он внутренне обогащается, уходит в некую сокровенную глубину. А когда жизнь нескольких поколений происходит на одном месте — это ведь тоже ограниченное пространство — ты его за многие-многие поколения с помощью предков своих так глубоко познаешь! А у вас какая больше потребность преобладает, в путешествиях или оставаться на одном месте?

— Тут, наверное, все однозначно у меня. Преобладает потребность оставаться на одном, родном мне месте, где ты знаешь едва ли не каждое деревце и деревце знает тебя, где твои друзья и могилы отца и матери, бабушек и дедушек. Я вообще очень тяжелый на подъем. Конечно, да, путешествую, но делаю это очень редко. Вообще, как-то так сложилось, что я — домосед. Там, где я сейчас нахожусь, мне уютно, мне душевно, мне спокойно. Душевное спокойствие — для меня одно из главных состояний. Хотя, конечно же, все-таки я путешествую, но делаю это нечасто. Может быть, потому во время путешествий получаю, скажем так, более сильные эмоции, чем, например, если бы я путешествовал чаще.

— А Вы — коренной краснодарец?

— Да, я коренной краснодарец.

— Мы как-то публиковали в «Парусе» интересную запись Николая Смирнова в рубрике «Судовой журнал “Паруса”». Этот замечательный автор, живущий в г. Мышкине Ярославской области, редактор этой рубрики.

Он писал о слове бессловесном, о слове зримом. И высказал, в том числе такую мысль, что, может быть, животные как будто бы видят или знают слово. Слово — как образ. И чуть позже Николай Смирнов опубликовал на эту тему рассказ о том, как они ехали по дороге на каком-то грузовике и увидели с водителем подстреленного волка, который шел по обочине, абсолютно не смущаясь ни людей, ни машин. Герой Смирнова подумал, что это собака. Они остановились, вышли из машины, но когда животное повернулось и встретилось с ним взглядом, то героя встретил жесткий, колючий, абсолютно волчий взгляд. Он в ту же секунду понял, что это волк, и дальше уточнять уже не хотелось.

Воронежский писатель Алексей Котов в рассказе «Кошка» пишет о том, как через взгляд маленького мальчика продавщица поняла, что рядом кошка, которая просит покормить её.

Был ли у Вас похожий опыт? Бывало ли ощущение, что слово бывает и таким — незримым, не сказанным, не высказанным, бессловесным?

— У меня живет милый пес породы вельш-корги. Может быть, я фантазирую, конечно, но мне кажется, он постоянно со мной общается. У нас с ним постоянные беседы — не только у меня, но и у супруги. Иногда просто по одному взгляду, выражению его мордочки, движению ушек мы вдвоем с супругой его понимаем. Я говорю: «Посмотри, вот сейчас он сказал вот это», и супруга отвечает: «Да, я тоже так думаю». Он у нас иногда действительно улыбается, иногда хмурится. И ему постоянно удается своей мимикой, движениями, иной раз лаем донести до нас свои желания. Вот, к примеру, если мы на прогулке идём не в ту сторону, в которую он хочет, он принимается усиленно нервически зевать, и продолжает прогулку весьма неспешно, с явным, показным отсутствием интереса. И мы, конечно же, видим перемены в его настроении. Это и есть еще одно чудо. Чудо, когда ты смотришь на животных и понимаешь, что они, наверное, все-таки обладают словом. Мне кажется, любая душа на земле в той или иной степени обладает словом. Пусть это даже будет слово бессловесное, но в этом определенно, заложен большой смысл. Вот только мы не всегда понимаем, что они нам пытаются сказать.

— Когда я работала со студентами-кинодраматургами во МГИКе, они мне рассказали такую историю — как, допустим, пиксаровская студия создает и выбирает сюжеты для своих фильмов. У них недавно вышел мультфильм, называется «Душа». Такое внимание к душе не совсем характерно для американского или западноевропейского менталитета, но важно не это — я услышала историю рождения сюжета. Там работают люди, специальные «креативщики», которые рождают идеи. И когда один из них проводил обучающий семинар, он говорил всем, что нужно собирать стикеры с заметочками, на которых всё, что приходит тебе голову. Они наклеивают их на общую доску, потом коллегиально отбирают. И когда такой обучающий семинар прошел, и главный менеджер-«креативщик» собирался уходить домой, он ещё раз посмотрел на эту доску. На ней висели стикеры и с его идеями. Он поймал себя на том, что ему не хочется, чтобы коллеги пришли завтра утром и прочитали то, что на них написано. Тогда он несколько стикеров закрыл. И опять поймал себя на этом. Почему? Что же это были за стикеры? Те, которые он стеснялся показать другим, потому что был максимально искренен с собой, когда писал их.

Именно то, что было на этих стикерах и легло в основу мультфильма «Душа». В связи с этим такой вопрос: как Вы выбираете сюжеты? Что могло бы лечь в основу рассказа? О чем Вам хочется писать? Может быть, это болевые точки или, наоборот, то, что хочется скрыть, а может — достать из себя? Есть у Вас потребность в поиске сюжетов или они приходят сами?

— Они, наверное, приходят сами. Когда человек о чем-то думает, когда о чем-то пишет, это, в любом случае, отражает круг его переживаний и наблюдений, круг его интересов и поисков. Можно сказать так, что жизнь сама по себе удивительна и даёт не выдуманные сюжеты.  Порой достаточно неожиданно — и ты даже не готов к тому, что произошедшее и есть сюжет для рассказа. И спустя некоторое время ты возвращаешься к произошедшему и думаешь: «Но ведь об этом можно и нужно попробовать написать». А иногда сюжет рождается достаточно быстро. Возьмём тот же «Саввин день». Общая канва его родилась достаточно быстро, в течение нескольких секунд. Я просто читал статью и увидел фотографии, которые касались Волховской битвы — иногда читаю то, что касается нашей истории. И одна — страшная — фотография меня настолько поразила! На фотографии была лошадь, завязшая в болоте, ее взгляд, он меня просто потряс, так могут только животные смотреть — все-таки люди могут выразить свои чувства словами, а у животных взгляд более пронзительный. У нас в семье всегда трепетно относились к животным! И ведь раньше, в деревнях, лошадь была первым помощником человеку, настоящим другом! Тогда я подумал: «А что в этот момент должен чувствовать ездовой, выросший в деревне, с малых лет знавший лошадь как верного друга?» И так вот, за несколько секунд это все сложилось у меня в голове. Я думал: «Я просто обязан об этом написать». Вот так.

— О журнале «Парус» Вы слышали до этого?

— Писатель Евгений Шишкин однажды посоветовал мне писать рассказы и отправлять их в литературные журналы. Но даже после этого совета я долгое время просто писал, писал и абсолютно не знал ни о какой литературной жизни в стране. Я знал, что есть издательства — и больше ничего. Поэтому и о журнале «Парус» я не знал ничего.

—Вот смотрите, Андрей Валентинович, есть такой писатель Юрий Казаков. Не знаю, знаком ли он Вам. Замечательный писатель, живший вроде бы в советской эпохе, но героями его произведений были не какие-то строители социализма или передовики производства, а как и у Вас — животные, дети, подростки, старики, старухи, просто люди.. Такие непопулярные герои. У него есть эссе «О мужестве писателя». И начинает он его словами «Писатель должен быть мужествен…». В связи с этим, хотелось бы уточнить: Вы — смелый человек, то есть чувствуете ли в себе это дерзновение автора, который покушается на создание художественного произведения?

— Да, Юрий Казаков мне знаком. У него необычные, нежнейшие рассказы.Начну с того, что себя смелым человеком не считаю. Это действительно так. Я вам отвечаю откровенно. Но вот моя супруга по этому поводу тоже как-то сказала: «Ты во многом меня удивляешь». И, наверное, я сам себя очень удивил, когда начал писать, как удивил и тем, что когда-то, например, решился пойти на Эльбрус.

В жизни, мне кажется, я не смелый, даже моментами излишне скромный, излишне стеснительный. Я, кстати, не мог себе помыслить, что дам кому-то прочитать свои произведения. В детстве, в юношестве, я пробовал писать, но написанное всегда оставлял в тайне. А написав рассказ «Саввин день», я почувствовал, что должен поделиться им с читателями. Ради своего героя, Петруни, ради его верной Везухи, ради деда Севастьяна. Мне показалось, что я ничего не выдумывал - а они прожили рядом со мной свою жизнь. Но даже тогда, когда он был у меня готов, я ведь его год не отправлял никуда.

— Год?!

— Да. Я все думал.Я думал, ну, может быть еще над ним поработаю, может, еще что-то поменяю. Не в сюжете — а просто попытаюсь кое-где найти более верные, чувственные слова. Вообще, я его писал три года. И потом год он у меня просто лежал, я, в общем, ничего с ним не делал, никак его не менял, все думал, пусть он отстоится, поживёт рядом со мной, а я подберу где-то лучшее слово и вот тогда его  отправлю. Может быть, я боялся, что отправив рассказ — расстанусь с жизнью своего героя, с его мироощущениями. А потом в один прекрасный момент взял и отправил. Тут, конечно, огромную роль и моя супруга сыграла. Она мне постоянно твердила: «У тебя получился отличный рассказ, его нужно отправлять». Она, кстати, мой самый главный и строгий редактор. Были моменты, когда она, читая тот или иной отрывок, говорила мне: «Вот тут я не вижу картины». И я отключал с ее помощью свое субъективное восприятие, начинал переписывать, пока не добивался того момента, когда супруга «увидит». Но я всё-таки долгое время не отправлял — а потом — выдохнул, и отправил.

— В «Родную Кубань»?

—Да куда я его только не отправлял. Поискал в интернете информацию о литературных журналах. И сделал целую рассылку. И в «Родную Кубань» и, как потом оказалось, в кучу не существующих уже литературных журналов…

— В «Парус» не догадались отправить, не нашли?

— А я, на самом деле, сейчас вернусь к вопросу о «Парусе». Как-то вот в одночасье пришел домой и начал отсылать. В тот момент смелость во мне появилась — захотелось чтобы мои герои прожили свою жизнь не только рядом со мной, но и с другими людьми. Вот так, наверное, мой герой Петруня и его русское ощущение мира сделали меня смелым.

— А что же о «Парусе» хотели сказать?

— Понимаете, все дело в том, что я все это время, до знакомства с Юрием Михайловичем Павловым, главным редактором журнала «Родная Кубань», писал в стол. До своего появления на литературных страницах я жил в абсолютном литературном вакууме. Я просто читал прозу, писал сам, но о литературной жизни не имел ни малейшего представления. Мне, кстати, глаза на это открыл первым Евгений Шишкин. Он сказал: «Вам надо пробовать себя, Вы зря взялись сразу за такое произведение, как роман. Вам надо пописать рассказы, вам надо просто попробовать. И порассылать по литературным журналам». Ну вот я посмотрел в интернете «Журнальный мир» и наугад разослал. Но журнал «Парус» я почему-то обошёл стороной, может быть, информация о нём просто не попалась мне на глаза.

— Андрей Валентинович, что бы Вы могли пожелать читателям, может быть молодым филологам, журналистам, вообще — молодому человеку?

— Я бы хотел пожелать больше обращаться к русской классической прозе, потому что те ответы на вопросы, которые мы ищем, они уже, в принципе, достаточно давно в нашей классической русской литературе уже даны.

Начнём с того, что в молодости мы зачастую переживаем какие-то личные трагедии и часто кажется, что всё, весь мир перевернулся, всё будет уже не таким как прежде. Это я вспоминаю свои ощущения. Например, неразделенная первая любовь. Это кажется таким ужасным и немыслимым, и ты, мнится, просто не можешь жить дальше. И русская классическая проза помогает найти многие ответы, в том числе и в таких ситуациях. И в дальнейшем, когда человек задается вопросами — кто он, для чего в этом мире, в чем состоит его путь и путь нашего народа — наша русская классическая литература, как отражение многовековой души нашего народа, помогает даже если и не разобраться умом, то уловить чувством ответы. Да и по всему нашему пути классики уже дали ориентиры, расставили те вешки, с которыми идти может быть легче, может тяжелей — но идти, идти нашей русской ухабистой дорогой — нужно. Это как дорожные знаки: когда человек едет по незнакомой дороге, он ориентируется на дорожные знаки. Классическая литература, — это, конечно, очень грубое сравнение, — имеет примерно те же самые свойства.

Ну и, конечно, хотелось бы пожелать любви. Ведь именно с любовью в душе человек способен видеть прекрасное рядом с собой ежечасно. В этом и есть, наверное, волшебство любви.

— Андрей Валентинович, спасибо за интересную беседу. Журнал «Парус» желает Вам вдохновения и новых творческих открытий!

Беседовала Ирина КАЛУС