Елена КАЗЛОВА Печальные глаза

(рассказ нестарого мужчины)

 —  Ух, ну и ветрюга там, —  сказал весело отец, переступив порог дома. Потирая озябшие руки, он подмигнул мне и широко улыбнулся.

Глаза его блестели задорным огоньком, он радовался, что отныне его жизнь будет протекать здесь, в деревне, куда мы пару дней назад переехали с ним из Петербурга по той причине, что его сократили на работе. А новую работу, такую, где платили бы достаточно денег, было найти почти невозможно. В центре занятости папе предлагали работу грузчиком, водителем, дворником, а заодно и смешную зарплату, которой не хватило бы даже на оплату проживания в нашей съемной квартире. А в деревне у нас был шанс зажить нормальной жизнью. Здесь у отца был собственный дом, доставшийся в наследство от родителей. Папа планировал заняться разведением крупного рогатого скота, а пока мы жили на те скромные сбережения, что у нас остались.

Я сидел за деревянным столиком у окна и рисовал недавно увиденный где-то пейзаж — ручей, березы и большой зеленый холм. Признаться, настроение мое было хуже некуда. Это отец всё детство провел в этой глуши, отчего при виде полей, убогих хаток и коров предавался ностальгии и будто бы снова становился молодым и беззаботным. У меня же, как у истинного патриота своего города, при воспоминании о широких улицах, больших домах и красавице-Неве сердце наполнялось теплотой и грустью.

— Ну что ты, Пашка, всё дуешься и дуешься? — спросил отец, доставая из мешка, стоявшего рядом с печкой, картошку. — Это всё от безделья. Вот завтра в школу пойдешь, и пройдет твоя тоска... Иди-ка, помоги мне.  — Он протянул мне пять картофелин. Я взял их в руки и стал ждать, пока отец нальет из ведерка воду в таз. — А ну, давай сюда… —  Он взял из моих рук картошку и погрузил ее в воду.

Школа, и как же я забыл? Уже завтра первое сентября. От этой мысли мне стало так страшно, что даже руки задрожали. Ну, еще бы. Семь лет ходил в одну и ту же школу, общался с одними и теми же ребятами, учился у одних и тех же учителей. А тут... тут будет всё новое.

Я глубоко вздохнул.

— Да что это такое? — покачал головой отец, глядя на меня с жалостью. — И в школу здесь, поди, не хочешь ходить? Ну, это пока. Привыкнешь.

Отец чистил за столом картошку, а я искал в шкафу свой парадный костюм. Он висел на вешалке между моей зимней курткой и твидовым пиджаком, в котором папа часто ходил на работу. Я достал костюм и повесил его на гвоздик, вбитый в стену. Пускай отвисится. Потом, отыскав на одной из полок белую сложенную рубашку, включил утюг и принялся ее гладить. Из домашней работы я почти всё умел: и гладить, и стирать, и еду готовить. Когда мне было шесть лет, мама заболела одной страшной болезнью, а через полгода умерла. Помню, как мы с папой сидели тогда на кухне в нашей квартире, крепко прижавшись друг к другу, и плакали.

С тех пор мы с отцом вынуждены были заботиться о себе сами.

Вернувшись в кухню, где отец уже жарил картошку на сковородке, я снова сел за стол и робко спросил:

 — Пап, а букет?

 — Какой букет? — хмуро посмотрел на меня папа, помешивая лопаткой картошку.

 — Учителю в честь первого сентября,  — объяснил я. — Купить, наверно, надо?

Отец рассмеялся.

 —  Где это видано, чтобы деревенский школьник носил на первое сентября покупные цветы? Сейчас поедим и пойдем в поле. Там каких красот только не увидишь…

 — Так, наверно, отцвели уже все красоты.

 — Неправда. Кое-что еще осталось.

После обеда мы пошли в поле, и по пути нам встретилась старая женщина в зеленом платке. Она была очень маленькая, худая и такая морщинистая, что напомнила мне засохший огурец.

 — Ваня, ты ли это? — всплеснув руками, спросила старуха хриплым голосом. — Или это я уже от старости совсем сдурела?

 — Да я, Ольга Николаевна, — ответил, улыбаясь, отец.  — Кто же еще? А это мой сын Павел, в восьмой класс завтра пойдет.

 — Хорошенький, — глянула на меня старуха и тут же перевела взгляд на отца. — А тебя прямо не узнать. Такой статный красавец... Ты знаешь, —  понизила голос старуха, — живет здесь одна дама незамужняя. Учительницей работает, умница, красавица, а мужа нет.

 — Отчего же нет? — поинтересовался папа.

 — А за кого ей здесь замуж выходить? Перевелись женихи. Одни пропойцы и старики остались. Ну, а ты не теряйся.

Отец усмехнулся.

 — Я для себя всё решил. Нет Кати, а другой жены мне и не надо.

 —  Ну, как знаешь, — махнула рукой женщина в зеленом платке.

Собрав в поле маленький букет из разных дробных цветочков, мы с отцом отправились домой. Я шел, не поднимая глаз. Мне было неинтересно осматривать местность, в которой предстояло провести приличное количество лет. Не то чтобы я возненавидел деревню, едва приехав в нее, просто пребывание здесь не доставляло мне удовольствия. Я всё время вспоминал Петербург. Возможно, думал я, папа прав, со временем я привыкну к деревне, а может, даже полюблю ее. Но сейчас я этого даже представить себе не мог.

Папа шел молча, что показалось мне странным, ведь обычно он много говорил. Взять хотя бы день, когда мы ехали сюда в поезде. Наш путь длился не меньше десяти часов, и за это время мне удавалось наслаждаться тишиной только когда отец отлучался в туалет или покурить, иликогда я сам выходил из купе. Всё остальное время он рассказывал мне истории из своего счастливого детства, которое он провел именно в этой, по его мнению, замечательной деревне. А вот теперь он шел рядом со мной по тропинке и, кажется, думал о чем-то невеселом.

 — Папа, ты чем-то расстроен? — спросил я.

 — Нет, сынок, — помолчав, ответил он. — Просто, устал, наверно. Весь день прокопались мы с тобой сегодня. То вещи разбирали, то убирали в доме… Сколько пылищи выгребли!

 — Это да, — вздохнул я.

Но я был уверен, что не работа так опечалила отца, а что-то другое. Но вот что? Весь вечер я ломал голову и в итоге осмелился предположить, что всё дело в моей нелюбви к его малой родине. «Это его задевает, если не оскорбляет, —  думал я, лежа в постели. — Мне не следует так открыто говорить о том, что мне не нравится деревня. Лучше делать вид, что я без ума от этого забытого богом местечка».

С этой мыслью я закрыл глаза и вскоре начал засыпать.

Идя на торжественную линейку, я ожидал увидеть на площадке огромное количество детей, по крайней мере, не меньше сотни, но стоило мне переступить порог школьного двора, как я увидел совсем другую картину. Около тридцати ребят разных возрастов стояли в ряд у здания школы, а напротив них высился массивный мужчина с усами, по-видимому, директор, и рассказывал им что-то о пользе учебы. Подумать только, всего тридцать учеников во всей школе. У меня в петербургском классе было больше. Что ж, может, оно и к лучшему.

Под высоким кленом стояла женщина в черном платье и на высоких каблуках. Заметив меня, она подошла поближе и тихо спросила:

 — Ты новенький?

Я кивнул головой, не отрывая взгляда от этой до невозможности красивой женщины. На вид ей было не больше тридцати лет, карие печальные глаза в оправе длинных темных ресниц смотрели куда-то вниз, и мне так хотелось поймать ее взгляд, что я чуть ли не опустился для этого на корточки. На белоснежном лице цвела едва заметная улыбка. Казалось, если эта женщина улыбнется чуть шире, то сведет с ума своей красотой. Длинные русые волосы колыхал легкий ветерок, и мне захотелось, чтобы он подул сильнее. Тогда светлые локоны коснулись бы меня.

 —  Твои одноклассники там, —  произнесла она ласковым голосом, еще раз убедив меня в своей идеальности, и указала ладонью в сторону четырех небрежно одетых подростков.

Я подошел к ним и, всё еще думая об учительнице, поздоровался.Мы разговорились. Я рассказал, что приехал из Санкт-Петербурга, что моя мать давно умерла и что, учась в прежней школе, я ходил в секцию по баскетболу и в кружок рисования. Мои новоиспеченные одноклассники оказались довольно дружелюбными и общительными. Среди них было два парня  — Антон и Коля, и две девушки  — Аня и Оля. В отличие от остальных одноклассников, Аня была единственной, кто пришел в школу первого сентября не в джинсах, а в белой блузке и черной строгой юбке. Она же показалась мне самой умной из собеседников.

 — А кто у нас классный руководитель?  — осведомился я. — Хочу вручить ему букет.

Оля показала пальцем на ту самую женщину в черном платье. Я снова взглянул на красавицу, стоявшую под деревом, и буквально перестал дышать. На нее невозможно было глядеть равнодушно, не любуясь ее безупречной наружностью.

Я почувствовал, что щеки мои запылали. Одноклассники рассмеялись.

 — Мы понимаем тебя, — насмешливо произнес Антон.  — Об этой красотке мечтают все особи мужского пола в деревне. Но она так горда и высокомерна, что пока никого не удостоила даже взглядом. Своим холодным, злым взглядом.

 — По-моему, у нее добрый взгляд,  — пробормотал я, продолжая глядеть на учительницу, — добрый и печальный.

 — Еще бы ей не быть печальной, — заметила Аня.  — У нее муж умер.

 —  Муж умер?  — воскликнул я.  — Когда?

Два года назад. Она жила с ним в каком-то городе, работала там учительницей истории. А потом ее муж связался с какими-то нехорошими людьми, которые убили его. Тогда она ради собственной безопасности уехала из того города в нашу деревню.

 — А откуда вы всё это знаете?

 — Это деревня, брат,  — ответил Коля.  — Здесь всё обо всех знают. Наверно, она рассказала кому-то по секрету, а тот еще кому-то, и так разошлось по всей деревне.

Если бы вы знали, как мне в ту минуту было жаль эту женщину. Казалось даже, что прежде я не испытывал такой сильной жалости ни к себе, ни к кому-то другому… кроме мамы, конечно. И мне самому казалось странным то, что я сопереживаю едва знакомому мне человеку. Где-то в глубине души мне было даже стыдно за то, что я так сильно беспокоюсь об этой женщине, — больше, чем о собственном отце, который однажды пережил то же самое, что и она.

 — Наверно, — подумал я,  — всё дело в ее глазах. Они будто бы говорят: «Погорюй вместе со мной…»

 — Ну, – засмеялась Оля, — иди, дари ей свой букетик.

Я поглядел на цветы и вдруг понял, что такой шикарной женщине полагается такой же шикарный букет, а не это недоразумение у меня в руках. И швырнул свой букет с такой силой, что он перелетел через калитку и упал куда-то в траву.

Когда директор закончил речь, классная руководительница подошла к нам и сказала, чтобы мы следовали за ней в класс.

 —  Как ее зовут?  — спросил Колю по дороге.

 — Мария Александровна.

 — Мария,  — произнес я еле слышно.  — Мария…

Мы вошли в маленький класс с обшарпанными обоями и сели за парты: девушки  — за одну, Коля с Антоном   — за другую. Я же сел за первую парту у окна, котораястояла прямо перед учительским столом. Мария Александровна начала диктовать нам расписание на завтрашний день. Я писал, чувствуя сильное биение своего сердца. Со мной что-то происходило.

 — Как зовут нашего нового ученика?  — спросила учительница.

Я медленно поднял голову, наши глаза встретились. Я вновь почувствовал, что мои щеки горят огнем, и устремил взгляд в свой дневник. Казалось, мне легче было поднять два мешка картошки разом, чем посмотреть классной руководительнице в глаза. Да и просто сидеть рядом с ней, как оказалось, было подобно пытке. Я боялся даже громко дышать.

 — Ну, что ты испугался?  — рассмеялась Мария Александровна.

Тут я совсем смутился. Ну вот, не хватало еще, чтобы она приняла меня за умалишенного.

 — Пашей меня зовут, — наконец выдавил я.

 —  Очень приятно, Павел, — сказала она, слегка улыбнувшись.

И снова стала что-то говорить всему классу. Но я не слушал ее. Я прокручивал в своей голове события последней минуты: «Она спросила, как меня зовут. Я посмотрел на нее, потом посмотрел вниз, потом опять на нее. Она спросила, чем я напуган. Или нет... она спросила, как меня зовут. Я ответил, что меня зовут Пашей...»

Вечером отец поинтересовался, как у меня прошел первый день в школе. Сначала я хотел рассказать ему, что сегодня мне довелось увидеть такую красивую женщину, какой я не видел ни в Петербурге, где живут миллионы людей, ни на экране телевизора, ни на обложках журналов. Но потом передумал. «Вдруг отец решит, что я влюбился, и станет подшучивать надо мной? В конце концов, может, это только мне Мария Александровна кажется такой безупречной, а остальные видят в ней всего лишь симпатичную женщину».

 — Всё нормально,  — улыбнулся я.  — Представляешь, в моем классе всего лишь пять человек. Это вместе со мной.

 — Ну и хорошо,  — сказал папа.  — Меньше народу, больше кислороду.

Начались ежедневные занятия. Никогда я не отличался особым прилежанием, учителя в прежней школе частенько называли меня бездельником и лодырем. Исправляться было не в моих планах. Я не стремился показаться новым учителям хорошим учеником, заслуживающим лишь положительных оценок. Поэтому на уроках почти не слушал, домашние задания делал абы как. Но меня приятно удивило, что в новой школе учителя не были такими строгими и требовательными, как в прежней, а еще то, что мой уровень знаний, считавшийся в городе крайне низким, здесь был, пожалуй, на порядок выше, чем у моих новых одноклассников.

В итоге, при всей моей незаинтересованности в учебе, я вскоре стал едва ли не лучшим учеником в классе (зубрилу Аню хвалил каждый учитель). Все уроки мне казались скучными и ненужными. Кроме одного. На занятия по истории я ходил с огромным желанием. И вовсе не потому, что был без ума от изучения биографий разных правителей и знаменательных дат. Мне просто хотелось в очередной раз увидеть любимую учительницу. Мария Александровна была самим совершенством — красивая, умная, тактичная, стильная, вкусно пахнущая…Однажды, сидя на ее уроке, я думал: «Существует мнение, что нет человека без недостатков. Если это так, то мне очень интересно было бы узнать, какой же есть недостаток у нее».

В отличие от других предметов, историю я учил с большим усердием. Не то чтобы мне хотелось слышать от учительницы похвалу в свой адрес,  — просто не хотелось заставлять ее переживать лишний раз. Когда кто-то из моих одноклассников не мог дать ответ на ее вопрос, она хмурилась, а я готов был растерзать глупца.

В один из осенних вечеров мой отец уехал в соседнюю деревню, чтобы купить там у какого-то фермера недавно родившегося теленка. Я же пошел гулять по деревне. Все мои мысли в тот момент были обращены только к одному человеку — Марии Александровне. Наверно, даже землетрясение не смогло бы отвлечь меня от них.

Лицо моей классной руководительницы всё время стояло у меня перед глазами. Чтобы я ни делал, как бы ни чувствовал себя, я всё время думал о ней, только о ней. Я вдруг понял, что я погибаю из-за любви к ней, что я прямо-таки истаиваю, причем так медленно, что сам не замечаю этого. И все-таки наступит день, когда я до конца растаю, — как снег по весне, и умру. А причиной моей смерти будет болезнь под названием любовь. Может быть, я даже стану первым человеком в мире, умершим от любви.

Я стоял на берегу реки и думал обо всем этом, когда увидел идущую по мосту Олю с банкой молока в руках. Одноклассница помахала мне рукой. Я подошел поближе и спросил:

 — Кому несешь молоко?

 — Твоей любимице, Марии Александровне. Она берет у нас молоко по средам и пятницам.

 — С чего ты взяла, что она моя любимица?

 — Ну, перестань. Я же вижу, как ты на нее смотришь, как стараешься на ее уроках…

Глупо было доказывать обратное. Слишком много улик было против меня.

 — Ну, она же старушечка для тебя,  — сказала Оля.  — Кстати, у нее завтра юбилей, двадцать пять лет.

 — Двадцать пять?  — удивился я.  — Она выглядит старше, на тридцать.

 — Еще бы. Говорят, она каждую ночь плачет по мужу. Она его очень любила.

Распрощавшись с одноклассницей, я отправился домой и стал думать, что подарить Марии Александровне на ее юбилей. В итоге решил, что она достойна большого букет роз. И стал собираться в ближайший магазин, что находился на краю деревни. Там, я знал, всегда продавали цветы.

Уже выйдя из дома, вспомнил, что для такой покупки нужны деньги, да и немалые. Вернулся в дом. На мое счастье, на столике в кухне лежала стопка купюр. Я пересчитал их: там было десять тысяч рублей.

Засунув деньги в карман куртки, я побежал в магазин. Продавщица уже закрывала его, ибо время было позднее, но я уговорил продать мне букет роз.

 — Сколько же роз тебе нужно?  — спросила женщина.

 — А сколько я могу взять на десять тысяч?

Женщина выпучила свои большие голубые глаза. Конечно, не каждый день в ее магазине люди покупают цветы на такую сумму.

 — Одна роза стоит сто рублей, — наконец, опомнилась она.  — Значит, ты можешь купить сто роз.

 — Отлично, соберите букет из ста красных роз!

Букет получился такой большой и тяжелый, что я еле донес его до дома. Там меня ждал разгневанный отец. Едва я вошел в кухню, как он подбежал ко мне и заорал:

 — Где деньги?

Я задрожал. Мой отец никогда раньше не повышал на меня голос, никогда не смотрел на меня так злобно. Я не узнавал в этом озверевшем человеке своего доброго, спокойного папу.

 — Ишь ты, цветы,  — хмыкнул отец.  — Кому ты купил их?

Несколько секунд в комнате висело молчание.

 — Учительнице,  — с трудом выговорил я.

Отец зашагал по комнате взад-вперед. Потом остановился возле меня и, уже немного остывший от гнева, произнес:

 — Ладно, порадуй свою учительницу. Но теленка, очень хорошего теленка мы теперь купить не сможем.

Я положил букет на пол и, встав перед отцом на колени, заплакал и закричал:

 — Папочка, прости меня!

 — Ну-ну!  — прорычал отец.  — Встань немедленно. Ты думаешь, я ничего не вижу, ничего не понимаю? Любишь ты ее, всем своим маленьким и чистым сердечком любишь…

Утром, когда уроки еще не начались, я побежал в кабинет истории, застав Марию Александровну за выставлением оценок в журнал. Она сидела там одна и, увидев меня с огромным букетом роз, ахнула:

 — Паша, для кого эти цветы?

 — Для вас,  — улыбнулся я и протянул учительнице букет.

 — Нет, — замотала она головой и отвернулась к окну. Но через мгновение снова повернулась ко мне. —  Паша, я не могу принять такой дорогой подарок. Не могу. Подари их лучше своей маме.

 — У меня нет мамы,  — пробормотал я.

 — Нет мамы?.. бедный… Что ж, хорошо. Раз уж купил, приму твой  букет.

 — Спасибо,  — обрадовался я. — В следующем году подарю что-нибудь не такое дорогое.

 — В следующем году? Боюсь, что в следующем году меня уже здесь не будет.

 — А где же вы будете?  — испугался я.

 — Через два месяца я выйду замуж и уеду в город.

Глаза мои мгновенно набухли слезами. Мне хотелось исчезнуть, раствориться, умереть – только не жить с осознанием того, что я больше никогда ее не увижу.

Через два месяца к нам в школу пришла другая учительница истории, пожилая полная женщина с пучком на голове. А Мария Александровна уехала. Люди в деревне говорили, что она вышла замуж за старого вдовца, который ей в отцы годится.

Потом я много женщин встречал в своей жизни. И в каждой из них пытался найти ту красавицу с печальными глазами.