Татьяна ЯРЫШКИНА. «Для Вечности — своя…»

Последний день

 

Отчего-то стало весело вдруг.

Отчего-то приумолкла печаль.

День ли завтрашний желанен, как друг,

Со вчерашним ли расстаться не жаль...

 

Мне вчера хотелось быть не собой:

Было страшно оставаться никем.

Только лучше распрощаться с мечтой,

Что лица меня лишила совсем.

 

А на завтра у меня — ни мечты,

Ни какого-то чужого лица.

Важно чувствовать, что ты — это ты,

Если цель твоя — дойти до конца.

 

До конца, когда войду не скорбя

В день, которым замыкается круг.

В день последний обрету я — себя.

Оттого и стало весело вдруг.

 

 

***

 

Всё, говорят, проходит...

Да нет, не всё!

Что-то, утратив лицо, остаётся жить.

Эта безликость, чувствую, не спасёт

От безысходности полной на дне души.

 

Что-то живёт тем дольше, чем глубже дно;

Там погребённое, смотрит и дышит вверх.

Кажется, выжить сможет оно одно —

После всего и всякого.

После всех...

 

После меня останется не лицо —

Впрочем, лица-то и не было никогда.

Чтó оно есть такое, в конце концов?

То, что проходит.

Теряется без следа...

 

Если придёт минута, когда душа

Вырвется и обнажит потайную суть, —

Так ли уж важно то, что часы спешат,

Годы проходят и времени не вернуть?..

 

 

Терпение

 

Приходилось лицо подставлять под отточенный скальпель,

Как иному — смиренную щёку свою под удар.

У терпенья — последних — несметное множество капель,

Из которых любая — цены не имеющий дар.

 

Переполнена чаша, но сила привычки известна.

И немыслимо жить просто так, ничего не терпя.

Как иному судьба милосердная неинтересна,

Так и я с упоением скальпель точу на себя.

 

И бездонною чашею, выпитой наполовину,

Ощущая привычку терпеть и терпеньем дыша,

Под удары судьбы кто-то ставит с готовностью спину —

У меня под ножом замирает моя же душа...

 

 

Судьба и суд

 

Теперь я просто жду.

Надежд не воскрешая

На то, что лучший день ещё настанет мой.

Я жду — своей судьбы.

Она уже большая

И всё решает так, как нужно ей самой.

 

Теперь понятно мне, что нужно ей немного.

Успеть бы убедить заранее меня:

Мол, грянет Судный день — так знай, осудят строго;

А лучшего не жди, мол, никакого дня.

 

Его я и не жду.

Ни лучшего, ни лучше

Хотя бы, чем вчера, сегодня... и всегда...

Я жду — своей судьбы.

Она меня научит,

Как встретить приговор грядущего Суда.

 

 

Память зеркала

 

И только зеркало одно запомнит,

Как отразится в нём моя невзгода

За час до отделенья — или даже

За миг — того, что столь неотразимо.

А станет ли без образа легко мне,

Почувствую в тот самый миг ухода —

Со всей моей нетленною поклажей —

Из тела прочь и отраженья мимо.

 

Но где-то в глубочайшем зазеркалье —

Где отраженья остаются живы,

Как в памяти, и после отделенья

От образов неотразимой сути —

Ещё воскреснут, в самом их накале,

Все страсти, все души моей порывы

За сколько-то времён до искупленья.

Случится это — искупленье будет...

 

 

 

На пороге

 

Душа, перерастающая тело,

Стремится к выходу за все пределы

Земного, мыслимого Бытия.

До временных препятствий нет ей дела:

Чуждаясь Времени, душа б хотела

Привыкнуть, что для Вечности — своя.

 

И на пороге Вечности готова

К тому, что там она пребудет в новом —

Немыслимом, небесном — Бытии.

Воздастся и по вере, и по Слову.

И весь исход ей будет продиктован

Тем, кáк перерастала дни свои.

 

 

Беру пример

 

Сердце никогда не заживёт.

Но при этом всё-таки живёт.

Значит, хочет. Слишком сильно хочет.

У него вопроса нет: «Зачем?»

У него других полно проблем.

И ему, я знаю, трудно очень.

 

Сердце, брать пример хочу — с тебя.

Если — и печалясь, и любя —

Чувствую, насколько тяжело мне:

Превозмочь ни горе не дано,

Ни любовь, что с горем заодно, —

О твоём превозможенье помню.

 

Как не помнить? Боль твоя — во мне,

За решёткой рёбер — в тишине,

Чьё дыханье только я и слышу.

И не потеряю этот слух.

И беру пример — смиряю дух.

Чтобы он взлетел как можно выше.

 

Праздник

 

Отмечу своё поражение как победу:

Опять наконец-то поем.

И посплю, возможно...

Такая беспечность, конечно же, будет ложной —

Но будет залогом того, что с ума не съеду.

 

Мне надо остаться в уме и в себе как дома.

И как подобает хозяину, встретить стойко

Своё поражение.

Было их в жизни столько,

Что мне — слава Богу — всё это давно знакомо.

 

И я, выходя из квартиры, в себе останусь.

Дойду до любимой кафешки, займу там столик.

И нового опыта — что, как обычно, горек —

Отпраздную встречу, его принимая данность.

 

 

Пятый угол

 

В четырёх стенах запрусь, чтоб отыскать

Сокровенный пятый угол.

Там становится заклятая тоска —

Самой верною подругой.

 

Той заветною печалью, что меня

Очищает понемногу.

Света белого в порыве не кляня,

Учит, как молиться Богу.

 

Как, скорбя, за то прощения просить,

Что лукавый вновь попутал.

Учит верить, что спасительную нить

Бог протянет в пятый угол.

 

Слёзы

 

Если я и плачу снова,

Слёзы эти видишь только Ты.

Людям ничего такого

Не заметно из-за суеты.

 

Сколько суеты на свете,

Господи! Я знаю наперёд:

Если кто-то вдруг заметит,

Смысла этих слёз не разберёт.

 

Ты — поймёшь, и Твоего лишь

Я прошу прощения за то,

Что который раз позволишь

Не считаться с общей суетой.

 

Здесь чему ещё и верят,

Так сухой, бесслёзной злобе дня.

Только Ты по крайней мере

И слезам поверишь, и в меня.

 

 

***

 

Да, это только слова.

Всего лишь слова.

Так, сотрясение воздуха, звук пустой...

Разве не Сам Ты, Господи, мне даровал

Право — словами болеть как своей судьбой?

 

Впрочем, скорей не право — пожизненный долг.

Я исполняю: вынашиваю в себе

Столько отчаянных слов, что мой дух замолк,

Весь покорившись отчаянью как судьбе.

 

И немота его — вся от избытка слов.

И от избытка словам неподвластных чувств.

И, поражённый судьбою, мой дух готов

Логосу — как величайшему из искусств —

 

Самозабвенно служить.

Научи внимать,

Господи, Слову Единому Твоему.

Чтобы проникла в слова мои благодать,

Свято поверю, что Высшую Суть пойму.

 

 

***

 

Кто-то же слышит, как Родина с ним говорит.

Будто зовёт или просит — как мать, не иначе.

Я погружаюсь привычно в свои словари —

И ничего-то не слышу.

А Родина плачет.

 

Знаю, что плачет, утратив исконную речь.

Речи лишась от разрыва эпох и столетий.

Я берегу словари.

И пытаюсь беречь

То, что убили и Время, и западный ветер.

 

Родина, я не гожусь ни на что и ничем.

Слово моё — равноценно ль огромной потере?

Помню о ней.

Как о том, что уйду насовсем.

Слово потом сохранит эту память, я верю.

 

 

 

Моя лира

 

Взыскующая лира не простит

Мне остановки, если я устану

Судьбу и душу растравлять как рану,

Тревожа то и дело честь и стыд.

 

Ещё не завершается судьба.

Душа вовек не знает завершенья —

К стыду ли, к чести ли...

И ей спасенья,

И правды ищет лира, столь груба

 

И неискусна в пении своём:

Уже не до возвышенного слога.

У совести на службе, судит строго —

И не простит, пока мы с ней поём.

 

До самого до Страшного Суда.

И мой привычный долг — без остановки,

Ни на какие не идя уловки,

Терзать себя орудием труда.