Любовь АРТЮГИНА. Ни сном, ни ветром

*  *  *

Ещё тепло не разбрелось,
не взвизгнули колёса,
разбрызгивая вкривь и вкось
на перекрёстках осень.

Но чья-то детская рука,
как будто ласка лисья,
навеет свет издалека,
и пожелтеют листья.

И станет ясно, что по ним,
ещё живым, о Боже,
вчерашний путь невыполним
и завтрашний, быть может;

и если есть осенний Бог,
то он внутри синички:
и голоден, и одинок,
и рассыпает спички.

*  *  *

Мне нравится, когда уходит лето,
не попрощавшись, не оставив писем,
и в воздухе почти что неодетом
стекает свет, как по щекам, по листьям.

Дни переходят в ритм анабиоза,
заснём и мы, когда замёрзнут руки;
прозрачные, похожие на слёзы,
останемся слоняться по округе.

И будет в темноте казаться, что мы
в домах жжём свет, берёзой топим печи,
и выпускаем воробьёв почтовых
с дымящимися веточками речи.

И будет снег немерен и невидан,
затерян в глубине своей безглазой,
всплакнёт, во мгле покачиваясь, рында
три месяца, три вечности, три раза.

*  *  *

Ветер качает лампады
Тихих и чувственных дней –
Что же мне, Господи, надо
От незажжённой моей?

То ли кабацкого счастья
И – с колокольцами в путь,
В ночь без дороги умчаться,
Чтобы в себя заглянуть.

То ли в забытой деревне,
Где не сыскать борозды,
Слушать, как вторят деревья
Сердцебиенью воды.

*  *  *

Не обманись, не ошибись,
не перепутай:
на черенке другая жизнь
висит как будто,

и всё, что ей разрешено,
тебе запретно,
не лето смотрит сквозь окно,
окно – сквозь лето,

и видит свет в самом себе,
деревья жёлты,
и снег с вороной на губе
бормочет что-то,

вдали трамвайное кольцо
у мглы на пальце,
и у прохожего лицо
переливается.

*  *  *

Брести, брести без остановки,
пока ходьба сладка на вкус,
пока листва без подстраховки
с ветвей не падает без чувств.

Но что бы ни было помимо,
кружения не миновать,
нанизывая кольца дыма
на тёмную речную гладь,

где на мостках бельё светлело
тому назад ещё два дня,
и тонкою полоской мела
плыла, как песня, простыня,

и было вопреки приметам
такое чувство, что навек
там полоскальщицы из света
запястья окунают в свет.

*  *  *

Вот и осень почти что, почти,
без пяти, без одной с половиной,
до неё по мосткам перейти
через тёмный зрачок голубиный

и увидеть, прищурившись, в нём
очертания дома и снега,
и пылающего не огнём,
а лицом и листвой, – человека,

потянуться навстречу ему,
соскользнуть и, хватаясь за воздух,
погружаться в беззвучную тьму,
в молчаливые чуткие звёзды,

и заслышав осенний манок,
ни за что не поведать домашним
этот грустью обдавший дымок,
эти вечно горящие башни.

*  *  *

На грани сентября и полусвета,
когда пустые рощицы сквозят,
ни жалобы, ни просьбы, ни совета
нельзя найти и потерять нельзя.

И в шаге между сущим и насущным,
из горнего стремительного рва,
навстречу приближается несущий
ещё не прозвучавшие слова,

их тонкий ветер, всполохи, и тени,
высокий снег, синичкины следы,
и сад, встающий утром на колени
в глубокие холодные листы.

*  *  *

Зарядили дожди и надолго.
Небеса, словно глаз мертвеца,
И прозрачною ниточкой тонкой
Свет стекает с большого лица.

По-над светлым леском, если светом
Эту морось печальную счесть,
Небольшое движение ветра
Переходит в протяжную песнь.

И деревья бредут, скособочась,
Вдоль разливистой чёрной реки,
Словно тянут холодные ночи
За собой в горизонт бурлаки.

*  *  *

Надломит ветку, прошепнёт овсом,
Дохнёт вдали затерянным и древним,
И воздуха прозрачное лицо
Приблизится вплотную сквозь деревья.

И в этой встрече здесь, наедине,
Где умерли слова – как ты доверчив! –
В единственной, как совесть, тишине
Останется твой оттиск человечий.

*  *  *
С.П.

Ни сном, ни ветром – буквой травяной,
скользящей каплей, тишиной дрожащей,
крадущейся, промозглой, грунтовой,
синичьим всплеском в запустелой чаще

на острый край выходит бытие.
Мелькнёт крыло, и тонкий воздух срежет
задевшего на свежей колее
предчувствием расставленные мрежи.

И капля разобьётся о порог,
и звон её, прозрачен и огромен,
прокатится во мгле пустых дорог
как светлого несбыточного промельк.