Диана КАН. Знакомство с автором.
1.Расскажите, что стало причиной Вашего прихода в литературу? Какими были первые опыты?
По прошествии времени думаю, что причиной стало расставание с моей азиатской родиной. Когда мне было 19 лет, я уехала из Средней Азии, где родилась и выросла, в Россию, в Оренбург. Видимо, заполнить ту пустоту, которая образовалась в моей душе, могла только поэзия. Именно в Оренбурге я родилась как поэтесса — неожиданно для себя стала вдруг складывать слова в некое подобие стихов. Доселе мне памятны эти жуткие оренбургские вьюги, и я бреду по улочкам старого Форштадта, вся заметённая снегом и закутанная в шубу до ушей, а в уме крутятся строки, строки, строки… Волшебное было время! Я его с годами запечатлела в стихотворении:
Наивная восторженная дурочка,
Озябшая от безутешных слёз,
Бредёт по оренбургским тихим улочкам.
Бредёт-бормочет странное под нос.
Никем ещё покуда не целована.
И ни в кого ещё не влюблена.
Ничем покуда не разочарована,
Ни разу не сходившая с ума.
В шубейку-ветродуйку зябко кутаясь,
Под вьюжною вуалью пряча взгляд,
Она бредёт — наивная и мудрая —
Совсем как я так много лет назад.
Она бредёт навстречу мне из прошлого,
Прокладывая стёжки на снегу.
Вновь, как в бреду, посмотрит: «Что хорошего?..».
И снова я ответить не смогу.
Сейчас свернёт с Уральской на Пикетную,
Оставив мне лишь стёжек снежных вязь,
В таинственное странное рассветное
Уйдёт, в сонате вьюжной растворясь.
Стишками, между стёжек заплутавшими,
И тем, что у поэта жизнь горька,
Сонатами, сонетами не ставшими,
Она не озабочена пока.
Она идёт, покуда безымянная,
Она не знает, как она слаба.
Она в бреду бормочет что-то странное —
Ещё не рифма, но уже судьба.
И некому сказать наивной дурочке,
Пока её мечтания тихи,
Пока пустынны утренние улочки,
Что это — гениальные стихи.
2.Кого можете назвать своими литературными учителями?
Я люблю учиться. А учителя мои — Блок, ранняя Цветаева. Сейчас даже странно, но поначалу не очень поняла Есенина. Как-то в юности на литобъединении, помню, процитировала слова Арсения Тарковского, мол, Есенин — поэт для таксистов. Сейчас благодарна писателям старшего поколения, что вовремя одёрнули меня тогда, хотя поначалу обидно было. С годами поняла — Есенин и для таксистов, и для академиков, и для прыщавых подростков, и для тоскующих о любви домохозяк, и для влюблённых молодых людей… Он для всех. Наш русский гений! Открыв для себя Есенина, полюбила Рубцова. Из поэтов-современников своими учителями считаю Юрия Кузнецова (посчастливилось учиться у него на ВЛК), Станислава Куняева (люблю его бесстрашную мужскую гражданскую лирику). Но главным учителем, объяснившим мне поэзию на практике, стал Евгений Семичев.
Я очень люблю Анну Ахматову, хотя знаю обыкновение поэтов-мужчин снисходительно отзываться о её творчестве, но я в своих предпочтениях никаким ранжирам не следую: люблю то, что люблю. Когда ещё начинала писать стихи, читала запойно самых разных поэтов — Поля Элюара, русских эмигрантов (Борис Поплавский очень нравился одно время), конечно, Георгий Иванов. Читала и Старшинова, и Вознесенского, и Бродского… Думаю, у каждого что-то да взяла. Как говорил Анри Матисс: «Я никогда не избегал ничьего влияния. Я счёл бы это трусостью и неверием в себя». Но воспитана я, конечно, на поэзии Востока. Это мой фундамент. Самое любимое у Блока — «Скифы». А ещё я люблю писателей, которых почему-то принято называть прозаиками, но на самом деле они — поэты. Это Лев Толстой, Михаил Шолохов и Габриель Гарсия Маркес.
3.В каких жанрах Вы пробовали себя?
Когда была школьницей, писала такие авантюрные романтическо-палеонтологические (одно время мечтала стать палеонтологом) романы, которыми зачитывались сверстники. А по профессии я журналист (смею думать, что неплохой). Люблю публицистику, пишу, но пока в стол. Есть очень нелицеприятные вещи, которые и надо сказать (ибо «истина дороже»), и — нельзя («тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман»). Но когда-нибудь придётся издать эту книгу, перед которой вполне можно поставить эпиграфом есенинское: «Отдам всю душу октябрю и маю, Но только лиры милой не отдам». Насколько я люблю поэзию и литературу, настолько ненавижу всё и всех, кто и что мешает ей нормально развиваться.
4.Как бы Вы могли обозначить сферу своих литературных интересов?
Я не привередлива. Мне достаточно лучшего — и в прозе, и в поэзии, и в критике, и в публицистике. Жанр роли не играет, был бы автор по-настоящему талантлив.
5.Какого автора, на Ваш взгляд, следует изъять из школьной программы, а какого — включить в нее?
Русская классика практически изъята из школьной программы. Своё, родное, признанное во всём мире как шедевры мировой литературы нашим детям подменили второсортным зарубежным. Так бывает, если страна в оккупации. Но мы вроде позиционируем себя суверенной державой. А по факту получается иное. По отношению власти к исконному языку и исконной литературе можно ясно увидеть — национально ли ориентирована эта власть, или это просто прилежные чиновники колониальной администрации.
6.Есть ли такой писатель, к творчеству которого Ваше отношение изменилось с годами кардинальным образом?
Думаю, что нет. А вот более любимыми стали — Шолохов, Есенин и Маркес.
7.Каковы Ваши предпочтения в других видах искусства (кино, музыка, живопись…)?
Я люблю классическую музыку, особенно Моцарта, Баха, Рахманинова и Чайковского. Шопен тоже нравится, хотя есть в его музыке нечто романтическо-истерическое. Очень люблю казачьи песни. Но это не мешает мне любить популярных западных исполнителей — Абба, Роксет, Пет Шоп Бойз…
Люблю советское кино, когда оно повествовало не о терзаниях непонятных интеллигентов, с жиру бесящихся, но рассказывало о корневых русских людях. Образы, созданные на экране Николаем Рыбниковым, Александром Михайловым, Петром Алейниковым, Петром Глебовым — по-настоящему эпические, они не превзойдены и по сей день в отечественном кинематографе.
8.Вы считаете литературу хобби или делом своей жизни?
Относиться к литературе, как к хобби, было бы слишком пошло.
9.Что считаете непременным условием настоящего творчества?
Талант и ответственность перед своим народом. Пафосно звучит, конечно. Но я не боюсь пафоса, как чёрт ладана.
10.Что кажется Вам неприемлемым в художественном творчестве?
Пошлость — она всегда есть следствие бездарности автора.
11.Расскажите читателям «Паруса» какой-нибудь эпизод своей творческой биографии, который можно назвать значительным или о котором никто не знает.
Одно время я переписывалась с профессором-итальянцем, который преподавал русский язык и литературу в Италии. Ему понравились мои стихи, напечатанные в одной московской газете, которую, оказывается, читали тогда и в Италии. И вот этот профессор прислал мне письмо, очень славное и доброе. Писал, что мои стихи учат его ученики-итальянцы, изучающие русский язык и литературу. Но вот что было забавно: профессор-итальянец в своих письмах всегда называл русский язык и литературу с непременной приставкой-эпитетом «великие». Не экономил на этом эпитете. Я поначалу посмеивалась (пафос тогда уже стал не в моде!), а потом призадумалась. Умные люди со стороны, иностранцы, более ценят величие того, чем мы владеем по факту рождения, и перестаём в обиходности ценить это. Мы на этом великом русском языке ругаемся, торгуемся на рынке, выясняем отношения, как говорят, используем его коммуникативную функцию на двести процентов. И порой в этой обыденности забываем, что язык, утилитарно нами используемый, ВЕЛИКИЙ! Этому меня, русскую поэтессу, научил итальянский профессор!
12.Каким Вам видится идеальный литературный критик?
Влюблённым в литературу, как рыцарь в Прекрасную Даму, и готовым служить во славу её без страха и упрёка.
13.Каким Вам видится будущее русской литературы?
Как бы русскую литературу ни старались власть имущие отформатировать под свои цели, она переживёт все режимы и все системы. Светские бонзы сделали литературу идеологической обслугой. Вроде кормили сытно писателей, но правду говорить можно было лишь с риском всего лишиться. Как говорится: «Вот тебе кусок, заткни себе роток». Многие не выдержали этого сладкого куска во рту. И хорошо, что тот же Рубцов был голодный и нищий — это давало ему свободу говорить то, что он считал нужным. Другой вопрос, почему жировали бездарности, а самые талантливые поэты и писатели в самое сытое для литературы время нищенствовали… Но это вопрос уже к тогдашнему руководству Союза писателей, к его, так сказать, системе приоритетов (об этом я тоже пишу в своей публицистической книге). На поверку, многое из написанного писателями в советское время сегодня ушло. Шолохов — этот тот пример-исключение, который только подтверждает правило! А вот Фадеев — пример того, куда заводят компромиссы талантливых авторов. Нынешние власть имущие живут так, словно русской литературы в России не было и нет. Им интереснее встречаться с проститутками, наркоманами, хакерами, байкерами и прочими секс-меньшинствами. Крепко попутали нынешние власти развлекуху с культурой, есть в этой путанице что-то, пардон, плебейское. Но литература столь мощное явление цивилизации, что и это перемелет. Литература — не прислужница идеологии, она сама — мощнейшая идеология. И самая мощная власть, переживающая времена, эпохи, правителей. Но чтобы понимать это, надо быть талантливым правителем. А нынешние… О, нет! Они талантливы, даже гениальны! Ведь какими выдающимися деятелями надо быть, чтобы такую богатейшую страну, как Россия, с ее колоссальными земными недрами, до такой нищеты довести. Это же суметь надо! Вот так и с русской литературой.
14.Есть ли у Вас рекомендации для молодых студентов-филологов?
Кто-то из выдающихся деятелей культуры сказал: «Читайте лучшие книги. Жизнь так коротка, что если вы будете читать всё подряд, вы можете не успеть прочитать лучшее». А другой деятель культуры сказал: «Плохие книги могут нас испортить так же, как плохие друзья». А в идеале надо просто вернуть затасканному слову «филолог» первоначальность. «Фило» — люблю, «логос» — слово. Без любви к слову ничего не будет.
15.Каковы Ваши пожелания читателям «Паруса»?
Журналу «Парус» и его читателям, авторам желаю ветров — не только попутных, но и встречных, закаляющих «Парус». Но чтобы попутных всё-таки было больше!
