Алексей СЕРОВ. Прорыв.

Рассказ из тех времен, когда еще не было мобильных телефонов

Затянувшаяся осень медленно превращалась в зиму. По утрам у него даже в постели, под теплым ватным одеялом мерзли ноги. Кровь — медленная, стариковская — не грела ничуть. Странно, у двадцатилетнего парня…

Поэтому он и не любил зиму. Вообще холод. А уже временами шел, валился с неба противный мокрый снег.

Прогноз на ближайшие дни передавали неутешительный. «Дальнейшее понижение температуры, осадки, порывистый северный ветер». Каждое утро, уходя на работу чуть свет, он слышал по радио одни и те же чеканные, убийственные формулировки. Становилось все темнее и холоднее. Становилось невыносимо.

Приближалась депрессия, и он не мог ничего поделать с этим.

В прошлом году, в предзимье, он едва не решился на радикальные меры против тоски. До сих пор в его мозгу с фотографической точностью мерцало увиденное тогда: тридцать таблеток снотворного, лежащих на дне большой пивной кружки...

В каком-то старом фильме о гражданской войне люди вместо сахара клали в чай таблетки сахарина. То, что происходило с ним в прошлом году, было очень похоже на всё это и внешне, и по настроению: та же безысходность, отчаяние, холод... Однако выпить адскую смесь тогда он не смог — таблетки не растворились, а глотать их с детства не научился, всегда разжевывал. Ладно еще одну-две, но не тридцать же!

И вот затменье надвигалось вновь.

Нет, не сейчас. Не сегодня. Позже. Пока еще терпение есть. Еще можно успеть прочитать хорошие книги, которых теперь так много.

Книги держали его. Они заменяли ему всё — женщин, друзей… Он не умел писать книги, но очень хорошо умел их читать.

Впрочем, у него никогда и не было ни нормальных женщин, ни друзей. Почему? Он не знал. Может быть, именно поэтому с наступлением зимы чувство безысходности в нем усиливалось, подталкивая к необратимым действиям.

До сих пор он держался, но слишком многое зависело от погоды. А та портилась.

Лучше всего бывало, конечно, летом. Летом можно идти куда хочешь, не думая об одежде и еде. Можно плавать в реке, жечь костры по ночам, бесконечно смотреть на звезды. Сдувать с плеч легкий тополиный пух. Мечтать о том, что когда-нибудь шутливо сдуешь пушинку с чьего-то хрупкого плеча рядом...

Нет, о лете больно вспоминать. И не нужно. Сейчас глубочайшая осень.

События замкнулись в кольцо. Он чувствовал, как в мозгу воздвигаются мягкие, но упругие преграды для мыслей; не помнил даже, когда в последний раз делал запись в дневнике. Вокруг не происходило ничего достойного. Совсем ничего. Он ясно понимал безнадежность своего положения.

В один из совсем черных дней он поехал в центр города за книгами, надеясь на них, как на последнее средство спасения.

Погода была никудышная. Термометр показывал минус два, и хотя с утра еще светило солнце, но именно сейчас все небо обложило ватными облаками, вдоль улиц засвистел пронизывающий ветер, перемешанный с ледяной крупой... Что делать, он все равно поехал. Хуже не будет.

Его город имел древнюю историю. Пропитан был историей насквозь. На каждом квадратном метре городских площадей когда-то происходили события, определявшие судьбу всей страны. Новые кварталы, конечно, портили прежний облик города, но центр и крепость сохранили свое очарование. Он любил там иногда бродить. Летом. А сейчас была поздняя осень, и город стал почти неузнаваем. Словно хмурый, неприветливый чувак, который в ответ на «здравствуй» посылает подальше. Он готов был сказать своему городу «фэ». А может, город и сам не любил зиму, и у него тоже портилось от этого настроение? — хотя за тысячу лет своего существования он, скорее всего, привык к тому, что снег здесь лежит по полгода.

На трамвае доехал до кольца, прошел мимо почтамта, закрытого на обед, потом вдоль мрачноватых сталинско-ампирных банковских фасадов, потом мимо рынка, где возле холодильников героически замерзали продавцы мороженого и, наконец, достиг магазина. Глаза слезились от встречного хлесткого ветра. Он чувствовал, как дубеет кожа на лице.

Взглянул на свое отражение в стеклянной двери. Ужас! Нос покраснел, как у старого алкаша, лицо приобрело серо-сизый оттенок. Вот что делает с ним холод. И это тоже было одной из причин, по которым...

Он вошел. Волна теплого воздуха ласково обняла его, согрела извлеченные из карманов руки. Здесь было хорошо: тепло и много книг, новых, еще не прочитанных им книг. Слава Богу, что на свете есть еще много хороших непрочитанных книг! У полок он на время забыл, что творится там, снаружи.

Выбрал одну книгу, очень дорогую, про которую точно знал: хорошая. Поэтому о деньгах нечего было жалеть. Если бы он мог, то купил бы вообще все книги. Но в его маленькой квартирке и так не повернешься. Там хватало места только на самые необходимые вещи: диван, стол, стулья. А книги не могут сжиматься до микроскопических размеров. Он обвешал все стены бесконечными рядами самодельных полок. Ему уже было тесно у себя дома. Словно в плену у книг...

Страшно не хотелось уходить. Он задержался у окна.

На улице мело. Белые снеговые щупальца, подхваченные ветром, пересекали тротуар и стремились под колеса машин, откуда выныривали потом без всякого вреда и задерживались лишь у газонов на той стороне. Щупальца неслись бесконечным потоком, и кое-где уже появились небольшие сугробы.

Он стоял, глядя на это, и раздумывал, успеет ли прочитать купленную книгу до того, как... Одновременно рассматривал в стекле свое отражение.

Красивым его никто не рискнул бы назвать. Узкие, глубоко посаженные глаза. Мешки од ними, предмет ежедневной бессильной злобы. Плотно сжатый рот. Ни дать ни взять — крупный руководитель, без счета тратящий здоровье на производстве. Только вот молод еще. А впрочем, на макушке начала просвечивать будущая обширная плешь, и со стороны он таким уж молодым не казался.

Быт заел его, жизнь доконала глупыми мелочами. Насколько легче было бы схватиться с противником в открытую, поставить на кон всё... но в том-то и дело, что никто ему не противостоял. Он подозревал, что сам мешает себе, но тут возникала даже и теоретически неразрешимая проблема: как бороться с собой? И нужно ли? А вдруг тот, кто ему мешает, гораздо лучше его — и более достоин жить с этим не шибко красивым лицом?..

Время шло. А ведь ему нужно было еще зайти на почтамт. Несколько дней назад он случайно познакомился с молодой женщиной, они сходили в театр, потом погуляли по набережной. Ничего особенного. Телефонов у обоих не было. Она сказала, что оставит на почтамте сообщение до востребования — где и когда они увидятся в следующий раз. Это его несколько удивило: зачем так сложно? А вообще-то он сразу понял, что номер дохлый. Ведь она осталась явно не в восторге от него. Он некрасив, и хотя болтал без умолку, произвести на нее сногсшибательное впечатление не смог. Наверное, таким способом она просто хотела избавиться от ненужного знакомства.

Могла бы сказать два слова. Не пришлось бы ему сейчас терять время...

Пятнадцать минут назад, когда он шел мимо почтамта, тот был еще закрыт, ну, а сейчас обед должен уже закончиться. Постояв еще минуту, он направился к выходу, поднимая воротник куртки. Ветер все равно сразу забрался под нее, будто обхватил тело ледяными ладонями. Он почти побежал, надеясь согреться в движении.

Решил немного срезать путь, пройти по переулку, который должен был вывести его к почтамту напрямик. Раньше он здесь почему-то никогда не ходил (сказывалась привычка к большим улицам и площадям), но, по всем признакам, переулок этот вел туда, куда нужно.

Переулок был очень уместен здесь. Все переулки пронизывают центры крупных городов, составляя их незыблемую основу. А этот был вдобавок и красив, с его деревянными одноэтажными домиками и аккуратными маленькими палисадами. Наверняка, летом домики эти утопали в зелени и цветах.

В одном из окон сидела и смотрела на него, обернув лапы пушистым хвостом, большая дымчатая кошка.

Он улыбнулся.

Мимо, кутая шею тонким голубым шарфом и тяжело кашляя в перчатку, шествовал полковник артиллерии. Густые брови его были заснежены, взгляд, устремленный в никуда, землист. Он  шел на службу выполнять свой долг, защищать страну.

За ним неторопливо двигалась мамаша с сыном (или бабка с внуком). Ребенок требовал мороженого. Женщина сердито покрикивала на него. Ребенок противно верещал. Женщина еще больше сердилась и бесцеремонно тащила его за руку.

По другой стороне переулка шла девушка. Она тоже с любопытством осматривалась по сторонам; не слишком красива, однако он отметил изящество и безупречное сочетание цветов в ее одежде, и прическу, которая казалась совершенно естественной.

Они встретились глазами. Безмолвный контакт продолжался какое-то мгновение, а потом она отвела взгляд.

Он был ошеломлен.

Столько света, простора и свободы... Столько понимания в едва заметной улыбке... Столько дружелюбия... и столько внутренней силы. Нет, такого он еще никогда не встречал.

На него словно затмение нашло. Десяток шагов он не видел вообще ничего, и не помнил, как переставлял ноги. Был уверен уже, что девушка ему почудилась. Еле-еле сумел обернуться.

Она была там, она медленно удалялась. Он ощутил мгновенное страстное желание еще раз посмотреть ей в глаза, но разглядел лишь ее резкий профиль, когда девушка заметила ту же кошку в окне и улыбнулась.

Впрочем, хватит с него. И этого много.

Надо же, какая девушка...

Господи, подумал он, ну вот что мешало мне сразу подойти и заговорить? Почему она не рядом со мной? Моя вторая половина, я это знаю точно, я сразу понял это несколько секунд назад. И вон она уходит навсегда...

Размышляя так, он неудержимо увеличивал расстояние между ними. С каждым новым шагом яснее понимал, что теряет нечто бесценное — и сам виноват. Теперь уж точно сам виноват, больше некому. И нет ему за это прощения.

Вернуться и попробовать? Но это будет нелепо. Она подумает: заторможенный какой-то... Поздно, поздно. Возможность упущена.

Да ладно, не в первый же раз! Успокойся. Скорее всего, она стерва. Или просто замужем.

А глаза ее ты видел?! Тогда причем здесь все остальное?

На это не возразишь.

В глубине души он понимал: всё это пустые отговорки, не поздно сейчас и не будет поздно никогда... нужно лишь иметь смелость... просто собраться с духом, решиться — и подойти. За дальнейшее он был спокоен, ему лишь бы подойти, хоть как-то закрепиться на том берегу, занять ее внимание... Но уверенности у него как раз и не было. Гораздо быстрее он мог бы найти массу причин и оправданий для того, чтобы ничего не делать.

Он даже забыл, куда направлялся, едва не прошел мимо почтамта. Странно: там всё еще обедали. Большие часы над входом показывали без пятнадцати два, как и прежде.

Ясно. Часы сломались. Кончился их завод, время решило слегка отдохнуть. Такое случается. Но неужели почтовики до сих пор не насытились? Не позавтракали, что ли? Почему закрыто?

Он решил подождать пару минут.

Оживленное место. Почтамт, телеграф, телефоны. Здесь, сколько он себя помнил, всегда толпился народ, желающий позвонить в другой город, получить долгожданное письмо или просто встретиться под часами. Очень удобно. Теперь у опоздавших будет хорошая отговорка.

Люди непрерывно хлопали дверьми, и он вдруг сообразил, у кого самая трудная в мире работа. У дверей. Целый день их кто-то грубо толкает, пинает, распахивает настежь, больно бьет о косяк. И после всех огромных усилий — нулевой результат. Тяжко сознавать, что ты стоишь на дороге у каждого и мешаешь всем. А ночью придет дядя с ломиком и изувечит. Обидно до ужаса.

Прошло пять минут. Ничего не изменилось.

Может, у них обед сегодня двухчасовой? С какой это радости?..

Он решил зайти в книжный еще раз. Может, что-то интересное случайно пропустил. Обычно всегда что-нибудь остается незамеченным. Да и мерзнуть он снова начал, сильнее, чем прежде...

В стеклянной двери магазина отразился все тот же отталкивающий портрет.

Внутри благословенная волна теплого воздуха обволокла его, согревая. Он пошел к полкам...

Скоро за окном началась метель.

Успею ли я прочитать эту книгу? — подумал он. И вдруг испугался. Что-то было не так. Вернее, не то что «не так», а просто уже было. И совсем недавно.

Его мысли понеслись скачками, перегоняя одна другую.

Ну да. Это уже было. Только что, минут пятнадцать назад. Он был здесь и купил книгу...

И сейчас тоже купил книгу. Очень дорогую, зато уж действительно хорошую. И положил ее во внутренний карман куртки. Ту же самую книгу, что и в первый раз...

Ну всё, приехали!

А где же первая?

Он обыскал себя и нашел лишь один экземпляр. Второй куда-то бесследно исчез.

Только спокойно!.. Он навел в голове некое подобие порядка и тщательно всё обдумал. Получилось вот что.

Начиная с какого-то момента, он повторил все свои действия, совершенно неосознанно продублировал то, чем занимался последние пятнадцать-двадцать минут. То есть прошел мимо почтамта, посетил магазин, потом свернул в переулок и опять вышел к почтамту. Так? Так. И сейчас снова находится в магазине, с книгой в руках, готовый выйти в переулок, ведущий...

Постояв еще минуту, он поднял воротник куртки и пошел к дверям. За пазухой лежала книга. На улице мело.

Куда же девался тот, первый купленный экземпляр?

Он решил срезать угол, пройти короткой дорогой. Ведь обед на почте, наверняка, уже закончился. Надо поскорее выяснить, оставила ли ему сообщение та знакомая, с которой он ходил в театр. Вряд ли, конечно...

Этим переулком он раньше не ходил.

Переулок был красив, под старину: одноэтажные деревянные домики, аккуратные и ухоженные. В одном из окон сидела кошка. Простуженный полковник с пушками в петлицах быстро шагал мимо, торопясь, очевидно, на службу. Ребенок дергал женщину за рукав пальто и надрывался в истерике. Из его долгого вопля можно было разобрать одно лишь слово: «Мороженое!» По другой стороне улицы неторопливо шла девушка.

Их взгляды встретились, он все вспомнил. И все понял. Время окончательно замкнулось в кольцо.

Этого следовало ждать. И так уже события повторялись с фотографической точностью. Слишком часто. А он не замечал, не задумывался. Так ему и надо. В этом переулке он будет теперь ходить бесконечно, иногда вспоминая предыдущую жизнь, а чаще в полной уверенности, что попал сюда впервые.

Он обернулся. Нет, девушка ему не приснилась. Всё то же сочетание цветов в одежде, прическа... А главное — глаза, тут не ошибешься.

С каждым шагом расстояние между ними увеличивалось.

Почему она не со мной?..

Его шаги гулко звучали в стылом осеннем воздухе — тяжелые, как шаги Командора. Он шел, раздвигая само время. Хотел еще раз оглянуться, но не смог — стенка коридора не пускала. Этого не было в программе. Как робот, он шагал вперед, и мысли его принадлежали двум разным людям. Где-то на верхнем уровне сознания прокручивалась знакомая пластинка, успевшая порядком надоесть, а гораздо глубже, на самом дне мозга, он осмысливал происходящее с ним.

В следующий раз ты обязательно должен подойти и заговорить!

Что, неужели опять будет следующий раз?

Ну, а ты как думал? Куда ты теперь денешься отсюда?

Показался почтамт. На часах было без пятнадцати два. Ему предстояло померзнуть здесь несколько минут и пуститься по новому кругу.

В следующий раз я обязательно должен к ней подойти. Иначе просто не вырваться. Пусть она пошлет меня к черту. Лучше уж это, чем бесконечное блуждание по пропиленному сквозь монолит времени коридору — ни шагу вправо или влево...

Но если бы я знал заранее, подумал он... В конце концов, больше половины народу знакомится на улицах, в транспорте, где угодно... Это не так страшно.

Так почему же ты не сделал этого сразу?

Не знаю... Вот так, без подготовки... Да и времени мало, я ведь должен идти на почту. И у меня уже вроде как есть одна девушка... хотя бы теоретически.

Но ведь той ты не нужен, верно? И она вряд ли зашла на почту, чтобы оставить тебе это мифическое сообщение, а если и оставила, то нетрудно предположить, что в нем. Прости-прощай. И вот теперь ты этого даже не сможешь проверить: такой команды нет в программе.

Он стоял перед дверьми и сочувствовал им. Хорошо, что я не дверь, подумал он. Второй, внутренний голос сказал ему: ты именно дверь, ты дерево, ты сам виноват во всем. В своей пустой жизни, в своей несостоявшейся смерти, в своей несбывшейся любви... Ты просто дерево, дождавшееся топора, и когда тебя срубят, то не сделают из тебя ничего лучшего, чем дверь, а то и просто пустят на дрова.

Холодно... А всё ли я посмотрел в магазине? Надо вернуться, проверить.

Книги у него больше не было.

Он прошел полный цикл и опять вступил в проклятый переулок. Пропустил мимо себя полковника и мамашу с ребенком, увидел девушку, опамятовался и попробовал удержать ее взгляд как можно дольше. Ему показалось, что по ее губам скользнула улыбка, а в глазах появилось... нет, не может быть... ожидание?

Подойти он так и не смог. Ноги сами пронесли мимо. Хотел остановиться, но это было все равно что пробовать затормозить бульдозер, натянув поперек дороги детскую скакалку. Но даже и бульдозер как-то управляется, нужно лишь разобраться с рычагами... а где у него самого кнопка?

Где тот маленький отрезок времени, когда всё это началось? Где исходная точка? Остальное не так важно. Надо поймать момент и сделать что-то такое, чего я не делаю сейчас, все равно что, хоть чихнуть лишний раз или купить бесполезный коробок спичек — только бы проломить, прорвать эту глухую стену закольцованного времени, пустить его по нормальному руслу... Иначе всё зря.

Где же начало?

Почтамт. Я с самого начала прошел мимо него, и после вернулся сюда же. На нем замкнулся круг. Не переулок, нет. Почтамт. Правильно революционеры рекомендовали первыми брать почту, телеграф, банки. Здесь всё рядом! Место выхода силы! Древний город от нечего делать шутит со временем. И с ним — чтоб не зазнавался...

Те несколько минут тупых, бессвязных размышлений перед дверьми почтамта — они и могут спасти меня. Достаточно лишь думать о чем-то другом... или хотя бы не с такой безнадежностью. Попробовать вспомнить хорошее. Думать об этой удивительной девчонке в переулке, о ее затаившихся в ожидании глазах. Больше ничего и не требуется. А потом пойти купить книгу, свернуть в переулок... или подождать в его начале, пока она приблизится сама. Подойти к ней, заговорить. И всё.

А что сказать для начала?

Что-нибудь смешное, пустяковину какую-нибудь. Пусть она улыбнется. Интересно, какая будет у нее улыбка? Холодно-презрительная типа «отвянь, мужик», равнодушно-рассеянная «да-да, я вас слышу... но и только» — или совсем другая?

Впрочем, самое главное: это будет уже не то, что раньше.

Он обнаружил себя стоящим перед почтамтом. Его неподвижный взгляд был устремлен на тяжелые деревянные двери. За пазухой было пусто.

Ну что ж, пойду куплю книгу в четвертый раз. Хорошо, что хоть деньги в кармане не убывают...

Итак, еще один успевший надоесть цикл. Магазин, отражение в стекле, начавшийся снегопад (на этот раз он не поднял воротник и чуть не расхохотался от радости). И вот уже опять готов войти в переулок.

Подождать ее здесь?

Нет, там народу меньше. А значит, шансов больше.

Полковник, мамаша с ребенком, кошечка в окошечке... взгляд на другую сторону... невероятное усилие, чтобы заставить себя двигаться к ней... она все ближе и ближе... вот ее ждущие глаза.

Губы смерзлись на ветру. Он услышал треск, когда разлеплял их. Она смотрела сочувственно. Он вдруг вспомнил, что еще в детстве обратил внимание: твой собеседник, если он слушает тебя внимательно, невольно стремится повторить, скопировать выражение твоего лица, иногда даже беззвучно шевелит губами следом... Что-то подобное он увидел и сейчас.

— А я вот книгу купил, — сказал он хрипло.

— Хорошую? — спросила девушка. Ее голос звучал нормально, она не испугалась замерзшего человека, подошедшего к ней на улице с докладом о своих покупках.

— Да, очень.

— Можно посмотреть?

«Молния» на его куртке разошлась с визгом. Он выхватил из-за пазухи книгу, как свежий горячий кирпич. Протянул ей. Пусть погреет руки…

— Этого я еще не читала, но говорят, действительно интересно...

— Девушка, — выговорил он,- позвольте к вам бессовестно пристать.

— А разве в таких случаях просят разрешения?

— Отлично, — он мгновенно обрел уверенность, которая с каждой секундой крепла. — Тогда переходим непосредственно к гнусным предложениям. Давайте сходим в кино? А по дороге выясним, как кого зовут.

Она прошлась по нему оценивающим взглядом, осмотрела с ног до головы. Уже готовый весь распахнуться навстречу ей, за эти несколько секунд ожидания он чуть не рехнулся.

— Знаете, так получилось, что у меня в кармане лежат два билета в театр. Там отличный спектакль. Подруга заболела, не пришла... Что скажете? Это предложение кажется мне еще более бессовестным...

— Театр? — он словно чего-то испугался, но тут же продолжил весело:

— Мой смокинг сегодня в прачечной, но если вас не пугают недоуменные взгляды чужих людей, я готов.

Он церемонно протянул ей локоть.

— Чужие люди и их взгляды волнуют меня меньше всего на свете, — сказала она.

— Я почему-то так и думал.

Она твердо взяла его под руку.

Кружился легкий снег.