Александр КОНОПЛИН. Знакомство с автором.

1.Расскажите, что стало причиной Вашего прихода в литературу? Какими были первые опыты?

В детстве я писал стихи. Но однажды написал рассказ про кота и послал его в ярославский альманах. Рассказ напечатали. С тех пор я стихов не писал — только прозу.

Семнадцати лет меня мобилизовали на фронт — шла война. После войны служил в Белоруссии, — до демобилизации оставалось совсем немного, — но неожиданно был арестован органами СМЕРШ по статье 58-10 (антисоветская агитация). Причиной стали мои выступления в качестве конферансье на полевой эстраде (читал рассказы Зощенко и свои собственные). После следствия военный трибунал осудил меня на 10 лет ИТЛ.

В те годы ГУЛАГ населяла, в основном, интеллигенция — учёные, писатели, военные, разведчики, эмигранты, — часто в одном бараке, на одних нарах, и каждый стремился рассказать нам, молодым, о своей жизни...

Думаю, настоящее литературное творчество началось именно там, в ГУЛАГе — я не мог пройти мимо такого материала.

В 1954 году был освобождён. Закончил художественное училище, затем институт — стал профессиональным художником, но литературный материал, добытый в ГУЛАГе и на фронте, не давал покоя — я стал писателем.

2.Кого Вы можете назвать своими литературными учителями?

Я всю жизнь много читал. Книги некоторых авторов перечитывал несколько раз. Именно эти авторы стали моими учителями.

3.В каких жанрах Вы пробовали себя?

Во всех. Но всегда возвращался к классической литературе.

4.Как бы Вы могли обозначить сферу своих литературных интересов?

Русская и зарубежная классика.

5.Какого автора, на Ваш взгляд, следует изъять из школьной программы, а какого — включить в нее?

С современной школьной программой знаком в общих чертах, но какие бы изменения ни предлагались, русская классическая литература должна занимать в школьной программе ведущее место.

6.Есть ли такой писатель, к творчеству которого Ваше отношение изменилось с годами радикальным образом?

Мой отбор авторов, благодаря руководству родителей, с юности был строг, поэтому редкие писатели советской эпохи занимали места в моём школьном шкафу.

7.Каковы Ваши предпочтения в кино, музыке, живописи?

Кроме литературы я всегда занимаюсь живописью. К классической музыке отношусь с обожанием, к кино — со строгим отбором.

8.Вы считаете литературу хобби или делом своей жизни?

Считаю делом всей своей жизни.

9.Что Вы считаете непременным условием настоящего творчества?

Искренность.

10.Что Вам кажется неприемлемым в художественном творчестве?

Неискренность, подделка под сиюминутные требования.

11.Расскажите читателям «Паруса» какой-нибудь эпизод своей творческой биографии, который можно назвать значительным или о котором никто не знает.

Чтобы выбить из меня признания в преступлениях, которых я не совершал, меня посадили в камеру-одиночку. Чтобы не сойти с ума в такой обстановке, я начал сочинять стихи, но скоро отказался от них и перешёл к жанровым сценкам — всё-таки, как-никак, в армейской самодеятельности я был режиссёром! Здесь я просто воскрешал в памяти эпизоды из жизни моих товарищей, и дело пошло. Мои герои ожили, они воевали, совершали подвиги, дрались с врагами, любили, погибали... Входя в очередную роль, я горячился, размахивал руками, кричал... И однажды заметил, что «кормушка» моей камеры прикрыта неплотно: в щели виднелся чей-то глаз.

— Добре граете! — сказали мне из темноты. — Як у тиатри, а колы я ще послухаю?

— Слушай, — разрешил я, но решил играть только в его дежурство.

Надзирателя звали Гаврей. Гавря Лодух, младший сержант. Исчерпав «свой» репертуар, я перешёл к классике.

Но случилось так: мы оба оказались натурами увлекающимися. Однажды, увлёкшись арией герцога из «Риголетто», я потерял бдительность и опомнился, только услышав звук отпираемого замка.

— А ну, выходь, симулянт! — сказал старший надзиратель, входя в камеру. — Хватит психом прикидываться. Хрен тебе, а не больничка!

Он повёл меня к лепиле, но на его месте сидел пьяный фельдшер. Он зачем-то постучал по моему колену молоточком и сказал:

— Этот тоже симулянт. Всех — в кондей!

Но надзиратель повёл меня не в карцер, а в мою одиночку и, толкнув в спину, сказал вполголоса:

— Будешь косить под психа, ори громче, катайся по полу, пожуй мыла, может, что и выгорит. В больничке и подлечат, и миску баланды лишнюю дадут. А спектакли свои брось, не поверят...

Я поблагодарил его за доброту, но горевал о своём слушателе: мне казалось, я его потерял. Однако вечером того же дня «кормушка» открылась и рука Гаври просунула в неё полную миску каши...

Это был мой первый в жизни гонорар.

12.Каким Вам видится идеальный литературный критик?

Идеальный литературный критик так же редко встречается, как и неподкупный адвокат, а если встречается, то первого никто не будет печатать, а второй подохнет с голоду: честность нынче не в цене.

13.Каким Вам видится будущее русской литературы?

Смотрю в будущее с надеждой.

14.Есть ли у Вас рекомендации для молодых студентов-филологов?

Хранить и беречь русский язык.

15.Каковы Ваши пожелания читателям «Паруса»?

Как можно больше читать достойных книг, именно это формирует личность.