Леонид СОВЕТНИКОВ. Весенних дней наплывы

ВЕРБЫ

Природа не любит ущерба —

И вот не во льдах, а в тепле

Застыли три веточки вербы,

Тоскуя по доброй земле.

Поверили, видно, бедняжки,

Что полное счастье дано;

Корнями блуждая в стекляшке,

Мечтали попасть за окно.

Где снег был глубок и печален,

Земля для любви холодна —

Сегодня так много проталин!

И все без стеклянного дна.

Я ЛЮБЛЮ

Я люблю, когда лучи скупые

Держат мир на тонких волосках,

Строя утра замки голубые

На летучих золотых песках.

Воля не взволнована, как море,

Чайкам не завидуют глаза;

В отрешенном, безграничном взоре

Узнаны, как в капле, небеса.

Будто мысль в кольцо любви продели —

Так легка, туманна и тонка,

Что трепещут перед ней пределы

И дрожат немые облака.

***

Д. С.

Я сижу в своей дыре, на поселенье.

Снегу много. Денег мало. Толку нету.

На душе как на реке — оледененье,

Может быть, оно исчезнет ближе к лету.

Знаешь, Дмитрий, лишь на море — перемены:

Лед трещит, на местной ГЭС спустили воду.

Да и жизни тает лед — растут лишь цены,

Невзирая на реформы и погоду.

Помнишь девочку, робевшую меж нами,

Худосочную, со взглядом грустно-странным?

Стала смелою, со стройными ногами,

Ныне с Кушнером общается как с равным.

Что останется? Весенних дней наплывы,

Нежность сумерек, закатов акварели...

Чтоб лучи едва касались веток ивы,

И чтоб ветви ив, сквозь сумрак, чуть белели.

***

Казалось, уже ни за что и

Не стронуть громаду, а вот

Подмыты пласты и устои,

И толщь ледяная плывет.

Ломая края, середины

Оковную мощь сотряся,

Подобьем судьбы или льдины? —

Она распадается. Вся.

Свидетель безумья такого,

Поймешь ли, что ты не во сне,

И лучше томиться в оковах,

Чем грезить и петь о весне.

Но ворон как мельник смеется!

Чернеют круги на воде.

И полною грудью поется,

Уж как никогда и нигде.

***

И вновь метель в своей горячке белой

Понаворотит застругов. И мне

Грустить вечор... А утром — снег в цене,

Звучат капели всей своей капеллой!

И что там у природы на весах —

Твоя улыбка иль моя усталость?

Приснишься утром — о, какая жалость!

Апрельский снег не тает в волосах.

***

Не стой, дружок, на паперти,

Душе не все равно.

Уж плоть, не хлеб на скатерти;

Кровь в чаше, не вино.

Песочком лед ступенчатый

Посыпан у дверей,

И мальчик покалеченный

Глядит, как иерей

Справляет службу верную,

О милости моля…

И ждет зарю вечернюю

Плачевная земля.

***

Не ливанский елей

И не ладан коринфских нагорий,

А родных тополей

Распростерлась весенняя горечь.

Будто время горчит,

И остаток, оплывший на срезе, —

Как подобье свечи

За любимые выси и веси.

Что же сини молчат —

Распахнувший был молод и весел!

Что ж струится печаль,

Будто Сити и Роси кто бросил…

Груды прутьев, земля

И ледок, пережженный как сахар.

Лишь горчат тополя,

И садовник не ведает страха.

***

А жизнь... ее не зарифмуешь,

Она созвучна только смерти.

Задержишься — и затоскуешь,

Как старое письмо в конверте

От выбывшего адресата,

Как лист, не облетевший с осени:

Захочет с новыми — куда там!

Такой нелепый в майской просини...

***

Измятый плащ и вместо шпаги посох,

Но я люблю — так могут лишь калеки —

Медлительность дорог, открытый воздух,

Воскресших листьев долгожданный лепет.

Провинция, мой стих стучит в твой ставень

И бабочки колышет сонный парус.

Нигде вольней душа не расцветает,

Покинутей — не почивает старость.

Здесь не страны, земли не чуя темень,

Доходит мысль до простоты творенья,

Что всякий луч и стебель — несомненен,

Как вечность, проводя пустое время.

***

Луч, стеклом окна задет,

На лучины стал колоться.

Божья родина — весь свет

До звезды на дне колодца.

Даже если нет звезды,

Свет дойдет, печаль растает.

Как душа, в ковше воды

Дремлет щепка золотая.

***

Наполнен мир сияньем и тоской

И пальцами лучей тенистость лепит,

Едины в нем кладбищенский покой

И молодой листвы задорный лепет.

Лишь сло́ва жрец, как древний иудей,

Пытает камни слов — звучать им нечем.

Ну как, век коротая средь людей,

Не сознавать, что слишком человечен

И свет в листве, и шорох от костра?..

Оставь тщету! Тогда поверить смог бы

У дерева бессмертья — в тень креста,

У дерева познанья — в поиск смоквы.

***

И смысла не отбрасываю тень я —

Глухой сорняк неполотой гряды;

Сон для меня, что дождик для растенья,

Как будто в уши налило воды.

И бабочка порхает над теплицей,

И зайчик света прячется в дресве.

Боярышник, как истинный патриций,

Надежно сон мой приютил в листве.

***

День ото дня полней поток забвенья.

Шумят ветра, деревья шелестят,

И мотыльков июльские раденья

Не разделяет, не вбирает взгляд.

Лишь иногда, когда воды свеченья,

Волненья трав и овеванья крыл

Так влюбчивы, так лишены значенья, —

Я вспоминаю, что и сам любил

Игру надежд, причуды наважденья

Сквозь нежной грусти тонкое стекло.

Светились, бились капли, и весь день я

Глядел, как даль дождем заволокло.

***

Телу легко затеряться в толпе,

А душе — в одиночестве.

Вот я иду по заросшей тропе,

Исчезающей в творчестве.

Боже, как зримо поется в глуши,

Быть бы только внимательным!

Ты меня словом, как есть, оглуши,

Самым верным и дательным.

Словом, разрушившим лет города,

Воскресившим, как спящую,

Девочку, что не придет никогда

В мою жизнь настоящую.

***

Лирика становится цинична,

Если все в ней лишь предмет всего,

Если звук души и нота птичья —

Только знак бессилья твоего.

Где цари, что цензорами слыли,

Где пророки, что глаголом жгли?

Не достать одних из-под земли,

До смерти других позалюбили.

И в душе, блуждающей в дыму,

И в стране, где пошлое в почете,

Лирика бывает на излете

И почти не слышной никому.

Но бывает!.. Птица в светлой роще

Так звенит иль речка меж камней —

Чем безвестней, тем родней и проще;

Чем родней, тем тише и грустней.