Галина РУДАКОВА. Всё начнётся с дороги.

КОЛОКОЛЕНКА

По осенней поре

навещаю места эти дивные.

Отзвучало здесь детство,

как заигрыш жизни, судьбы.

Здесь родители наши

гуляли с тальянкой да с ливенкой,

а теперь и жилой

ни одной не осталось избы.

Вот стою и смотрю,

и ничто не нарушит безмолвие,

только сердце стучит,

да глухое волненье в груди.

А из прошлого вдруг

колоколенка выплывет звонная —

и сквозь дымку времён

развиднеется там, впереди...

На высоком угоре,

у рады сосновой — на Дымкове,

Красовалась она среди житных полей

до войны.

Испокон на неё

любовались идущие мимо,

и звучал благовест

над лесами, над руслом Двины...

Всё быльём поросло,

всюду травы здесь непроходимые.

Где тропинка, которой

о празднике шли на поклон?

Лишь крутые ветра

раздувают платки пестрядинные

прихожанок-берёз,

что, смиренные, встали на склон.

Для кого же теперь

эта синь, эта даль колокольная?

Лишь метель-плачея

здесь зимой запевает окрест.

Нам остались от дедов поля

и дороги окольные

да на острове ближнем —

молельный раскольничий крест.

Пролетят журавли,

оживёт с ними высь бирюзовая.

Кто помашет им вслед

на пустынных дорогах села?

Голосам журавлей,

сердца вечному, тайному зову ли —

как собратья, в ответ

вдруг откликнутся колокола.

***

Последний дом в ряду домов пустых...

Черёмушник разросся в угородах...

И если к прошлому вернулся ты —

лишь дёрни за верёвочку в воротах.

Войди туда, где мать была жива,

сидела у окна за рукодельем...

Но в сенцах ларь мучной и жернова

напомнят: время — лучший в мире мельник.

И кажется, что целый век прошёл.

Зерно оставил ты, нашел — мякину.

И гирька от часов упёрлась в пол

в тот самый день, когда ты дом покинул.

На мучнике пылится ржавый серп,

да ждёт в избе печаль — души привада,

заставив в этих стенах вспомнить всех,

кто там,

в бору,

за голубой оградой...

***

Помнишь: июльское солнце над головой,

речка, петляя, внизу образует мыс.

В рощу сбежишь с угора узкой тропой;

сосны столетние вслед тебе

смотрят вниз:

там твой шалаш, к нему добрёдёшь пока —

и земляничин полон уже стакан.

А над большой горой плывут облака,

а за большой горой живёт великан,

смотрит издали на тебя

и является в твои сны,

ты же — в платьишке ситцевом,

солнышко — по плечам,

и ладошки твои от земляники красны,

и мерцает в душе огонёк-свеча...

С бабушкой ты ходила сюда не раз —

листья ольховые рвать

(говорили — «смону́ть бред»),

ну а теперь иссяк её сил запас —

стала «совсем невладима» на склоне лет.

Всё здесь твоё: земляничный рай за рекой,

речка прохладная, роща, друзья, шалаш,

а на угоре — дом твой, подать рукой...

А землянику

бабушке ты отдашь.

***

Замуравела к деревне тропинка,

изгородь рухнула, да и не диво...

Детство моё, с деревенской простинкой,

смотрится в быстрые воды разлива.

Речка мерцает сквозь занавесь веток,

что-то журчит на родимом наречье...

Чьим успокоится сердце приветом?

Кто там идёт по дороге навстречу?

Встретились — значит, судьбою ведомы!

Так изменились — узнаешь едва ли!

Возле согбенного временем дома

вспомним, как вместе когда-то играли.

За руки взявшись, тропинкой росистой

выйдем из времени, как из неволья...

В речке омоемся синью сквозистой —

и воспарим над земною юдолью...

Вспомним, проникнемся прошлою былью,

меж временами исчезнет отлика...

Крыши расправят тяжёлые крылья,

сердце сожмётся от птичьего клика.

СОН ШМЕЛЯ

Сухие падают дожди, шуршат вокруг бумагой мятой,

и пахнет свежестью и мятой, а сердце просит: подожди,

не уходи, ты так мне люб, о мой сентябрь златоволосый,

слетелись на окошко осы, слова любви слетают с губ…

Желтеет колкая стерня, солома светится янтарно,

едва заметен свет фонарный среди осеннего огня,

и только провода звенят

струной расстроенной гитарной…

То имитирует, шаля, полёт шмеля осенний ветер;

последний одуванчик светел;

едва крылами шевеля,

в его пушистую постель приткнулся запоздалый шмель…

Качает ветер колыбель…

Шмель засыпает навсегда, булавкой осени приколот,

и превратят вода и холод его вот-вот в кусочек льда…

Так и душа когда-нибудь найдёт другое измеренье:

речушкой спрячется под землю, на небе ли продолжит путь.

А ты побудь ещё со мной, избранник мой златоволосый,

……………………………………а ты побудь ещё со мной!

Настанет время — без вопросов уйдёшь по лунному откосу,

не тяготясь своей виной.

***

Всё начнётся с дороги,

а может, с тропинки недальней —

до речушки, до школы,

а там — позовут города,

ты оставишь свой дом...

Только это же не оправданье,

что, мол, жизнь такова,

и что это, мол, не навсегда!

И в чужой стороне

будешь слышать таинственный шёпот —

дальней родины зов,

и куда ни пойди и ни глянь,

будешь строки слагать

о деревне, где видно из окон

синь речушки лесной,

что наполнена ливнями всклянь.

Будет всё — о весне,

о цветении вербы и сосен...

Не с цветком ли лазуревым

неба сравнишь синеву?

А оглянешься вдруг —

затуманит глаза твои осень:

это мытарь-октябрь

так безжалостно треплет листву.

Всё быстрей и быстрей —

раскрутилось судьбы веретёнце:

вот и выросли дети,

покинув родимый порог...

Чем ты связана с ним

под осенним негреющим солнцем:

паутинкой одной

или вервием дальних дорог?..

И вернёшься туда,

где сосна заступила дорогу,

а в глубокости вод

отразилась деревня твоя,

где от сильных ветров

надломилась сирень-недотрога,

всё по той же дороге,

уже на краю бытия.