Евгений ЧЕКАНОВ. Пора звучать колоколам!

ФЕВРАЛЬ. ПРЕДВЕСЕНЬЕ

За окном зазвучала гармошка,

Запиликала то, что всегда —

И оттаяло сердце немножко

От холодного зимнего льда.

И звучала-то малость, минуту,

А поди ж ты, — расплавился лед,

И поверил я вдруг почему-то,

Что зима непременно пройдет,

Что стечет намерзевшая наледь

С промороженной пашни моей,

Что не может земля не оттаять,

Коль поется народу на ней.

Не смолкайте же, песни простые,

Подогретые горьким вином!

Будут жить и душа, и Россия,

Коль гармошка звучит за окном.

СОН О ЗАТОПЛЕННОЙ РОДИНЕ

На дне морском я, весь в слезах, стою,

На родину свою смотрю сквозь слезы.

Сквозь слезы вижу родину свою —

И близкий луг, и пойму, и березы.

На дне морском полощется листва

И гладит ветер спеющую гречу…

Как зелен луг! Как высока трава!

И девочка бежит ко мне навстречу.

Бегом бежит! Я вижу сквозь кусты:

В траве мелькает белая панама.

И узнаю знакомые черты

И, плача, говорю ей: «Здравствуй, мама!..»

Становится нерезким ясный вид

И странный сон бежит за край сознанья.

Далекий взрыв!.. И родина дрожит,

И всё кругом теряет очертанья.

Но девочка — она еще видна,

И светлые глаза полны укора.

«Не плачьте, дядя, — шепчет мне она, —

Нас не затопят. Мы уедем скоро…»

И снова взрыв!.. Угрюмая гроза

На пойму наплывает из-за леса.

На девочку, что смотрит мне в глаза,

Летит дождя тяжелая завеса.

Трещит будильник, сон мой раздвоя,

Зовет жена, ему привычно вторя.

И, весь в слезах, всплываю тяжко я

Со дна пустого Рыбинского моря.

РОДОВОЕ ПРОРОЧЕСТВО

Та минута дрожит на весу…

Но сейчас я ее занесу

На семейные наши скрижали.

Вскоре после великой войны

Уходили на службу сыны.

И отца моего провожали.

Впрочем, он еще был не отец —

Девятнадцатилетний юнец.

Сели. Выпили. Песню запели.

«Погодите, — сказал призывник,

Обрывая гудящих родных,

Погодите же, в самом-то деле!

Я свое прочитаю сейчас…»

Гул застольный помалу угас,

Прекратилось нестройное пенье.

Слезла краска с лица у отца.

Жидкий ус теребя без конца,

Прочитал он свое сочиненье.

Дед, заплакав, сказал: «Наша кость!

Слава Богу, в роду занялось —

И теперь не погаснет вовеки.

Тридцать лет пролетят, или век —

Будет в нашем роду человек…

Все мы сбудемся в том человеке!»

Так гласит родовая молва…

И заветные эти слова

На излете тридцатого года

Разбудили мое забытье

И постиг я призванье свое —

Стать событием нашего рода.

Не гордыня неволит меня —

Вечной памяти жаждет родня,

Все, кто доброго слова достойны.

Я клянусь на скрижалях семьи:

— Досточтимые предки мои,

Все вы сбудетесь. Будьте покойны!

ЗВЕЗДА УПАЛА

Грядущий день сиял тогда

Иль день вчерашний?

Летела красная звезда

С кремлевской башни.

Я увидал скользящий блик

На расстоянье —

И загадал я в тот же миг

Одно желанье.

Я загадал, чтоб никогда

В моей России

Не воцарялась та звезда

В минувшей силе,

Чтоб на клокочущее зло,

На лютый пламень

Проклятье вечное легло,

Как тяжкий камень,

Чтоб не осталось ни следа,

Ни красных басен!..

Так загадал я. А звезда

Упала наземь.

Брусчатку древнюю прожгла

С глухим проклятьем

И в преисподнюю ушла —

К своим собратьям.

***

Выходя из железных ворот,

Ты крестом свою жизнь осенила —

И поверили мы, что спасет,

Сохранит тебя крестная сила.

Эта вера поныне жива,

Но не стать тебе, видно, смиренной.

Ты свободна… Но ходит молва,

Что верна ты привычке тюремной.

Говорят, что буянишь и пьешь

И болтаешься, с кем ни попало.

Что ж ты, мамка, заешь тебя вошь,

Или мало тебя потрепало?

Если воля тебе тяжела,

Так хотя бы детей постыдилась —

Их-то, бедных, за что обрекла

Воровать да выпрашивать милость?

Не дури, пропадешь ни за грош,

Коли всё повторится сначала!

Вот опять ты молчишь. Вот ревешь

И сквозь слезы хрипишь:

— Осознала…

ИГРА

Русский рынок — блатная игра

На столе из державных обломков.

И воры наиграли добра,

Обеспечив себя и потомков.

Ну, а ты снова гол, как сокол,

Просторожий Иван-горемыка,

И глядишь на расшатанный стол,

Как в туман — и не вяжешь ни лыка.

А кругом веселятся воры,

Обернувшись в трехцветное знамя:

— Что ж ты ждал до остатней поры?

Ну, садись — поиграй вместе с нами!

Проступают сквозь редкий туман

Сотни харь, биржевых и оптовых.

Никогда не играл ты, Иван,

В эти игры блатных и фартовых.

Но поставлена карта судьбы

Не на выигрыш, а на спасенье.

Плачут дети у отчей избы —

И тебя искушает сомненье:

То ли кликнуть остатнюю рать

И вернуть себе кровные крохи,

То ли сесть — и учиться играть

В сатанинские игры эпохи.

К МЕЛОЧИ

Навек обижена судьбой,

Жила ты с нею не в ладу.

Но я тебя таскал с собой —

И ты звенела на ходу.

На этот звук со всех сторон

Бежали нищие с сумой…

Все принимали этот звон

За речь мою, за голос мой.

А я молчал в укрытье лет,

Готовя жизнь к другой судьбе.

И ты звенела на весь свет,

И люди кланялись тебе.

Так жить надеешься и впредь…

Но я выбрасываю хлам.

Пустая медь, кончай звенеть!

Пора звучать колоколам!

ВАНЬКА

Путинская Россия на ночь врубает «телек» —

И голубая жижа в мозг затекает ей…

С парой бутылок пива, с блюдом свиных сарделек

Ванька садится в кресло, спать уложив детей.

Ваньке зарплату дали, «белыми» и «в конверте»,

Вот и решил с получки он кайфануть слегка.

Ванька не верит в Бога и не боится смерти:

— Все мы там будем, знамо… Но поживем пока.

Что и не жить? С экрана льется густая жижа —

Прямо как пиво в глотку… Машке налить стакан:

Тоже, поди, устала. Надо б духов с Парижа

Хошь пузырек купить ей; благо, не пуст карман.

А опустеет — хрен с ним! Мы проживем и с дачи,

Эвон, при Борьке, жили — и ничего, спаслись.

Ну, а теперь, при Вовке, дело пойдет иначе,

Этот построже будет и подналадит жись.

Вишь, как прижал поганцев — заверещали, суки.

Что-то всё там меняет… Значится, смотрит вдаль.

Всё у него по масти, всё по большой науке;

Только вот Украину, видно, профукал. Жаль…

Хлопает дверь квартиры: бабка пришла с пикета.

Знамо, опять ходила льготы давить с господ.

Ванька косится молча. Ваньке плевать на это.

Льготами сыт не будешь, ну а рублишки — вот.

— Что вы сидите, сидни? — вдруг говорит старуха, —

Правду сказать боитесь? С места вам не сойти?

— Что ты, — зевает Ванька, — рази же хватит духа…

Нам — да с начальством спорить? Мы у его в горсти!

Неугомонным рогом лезет в окошко месяц,

Гонит людей морозец с улиц и площадей.

Только ночные звезды зыбко горят, развесясь

Над невеликим градом и над страною всей.

Да в кабаках веселых пляшет буржуазия,

Музыку рассыпая на километр вокруг…

Спит, нахлебавшись пива, путинская Россия.

Всё впереди у Ваньки. И у тебя, мой друг.

***

Осерчав на родных дураков,

Не моги за черту оступиться —

Там сраженье чужих пауков,

Там иные, враждебные лица.

Много умных, да нету своих,

Много сильных, да все супротивны.

Оступись — никоторый из них

Не подаст ни горбушки, ни гривны.

Не подаст даже просто руки…

Спрячь гордыню и дуй на попятный.

Дураки, говоришь? Дураки,

Да с твоей стороны, не с обратной.

Все свои! В пресловутой борьбе

Каждый — ближе родимого братца.

Не помогут уменьем тебе,

Так хотя бы числом навалятся…

БОЛОТНАЯ ПЛОЩАДЬ

Кружит кремлевский вертолет

Над ворожбой людского рёва.

С Болотной площади встает

Дух Емельяна Пугачева.

Кричат лжецы — и рёв слепой

Взлетает вверх, подобно бомбе...

Стоит Емеля над толпой

И вдаль глядит глазами зомби.

НА ПРОБУЖДЕНИЕ ОПРИЧНИКОВ

Те же слезы горькие, как встарь,

Те же хари хищников...

Не пора ль тебе, надёжа-царь,

Выкликать опричников?

Пометем боярство, гой еси,

Кистенем по темени,

Погрызем крамолу на Руси —

И уйдем из времени.

***

Горизонты молнией стегая,

Небо погромыхивает малость…

Родина! Судьбина дорогая!

Вижу я: ты вздрогнула и сжалась.

Но не вижу, душу растревожа,

Как ты сжалась, родина-судьбина —

То ли, как шагреневая кожа,

То ли, как железная пружина?

***

Оставим свободы масонам,

Свернем с европейских путей,

Прогоним крестом и трезвоном

Компьютерных бледных чертей,

Потешим восторгом Востока

Свою азиатскую спесь —

И, вновь обманувшись жестоко,

Поймем, что Россия — не здесь…

ХОЛОКОСТ

Кричит и плачет прах чужого кладбища,

Где тени павших бродят в темноте.

Ты внемлешь крику… Что же не восплачешь ты

О миллионах братьев во Христе?

Весь прошлый век из мрака мироздания

На них угрюмо рушилась беда.

А кто оплачет крестные страдания?

Об этом ты не думал никогда.

В познаньи шел удобными путями ты

И обошел чудовищный погост…

Вернись назад! Не к мщению, но к памяти

Взывает христианский Холокост.

***

Кризисы власти и пропасти духа…

Нет, не они занимают меня —

Всё мне мерещится эта старуха,

Что вечерами сидит без огня.

Думу ли думает? Молится ль Богу?

Смотрит ли молча во тьму бытия?

Знаю — тревожится… Эту тревогу

На расстоянии чувствую я!

К ИНОМУ БЫТИЮ

Всё те же слезы скудного житья,

Всё тот же стон над нищенскою нивой…

Оставь надежды, родина моя,

Тебе не стать богатой и счастливой!

Так много злобы в недругах твоих,

Что не видать ни равенства, ни братства.

Они сильны… Но главное не в них —

Сама бежишь ты счастья и богатства.

Стремясь всю жизнь к иному бытию,

Возжаждав правды, света и спасенья,

Ты утоляешь алкоту свою.

А скорбный стон — оплата утоленья.

ИСПЫТАНИЕ НА РАЗРЫВ

Я дитя ненадежного века…

Юрий Кузнецов

Я прошел испытанье нуждой,

Я прошел испытанье разлукой,

И угрюмой бедой, и враждой,

И позором… Вся жизнь была мукой.

И чрезмерною мукой — ведь я

Весь разорван был каждою пыткой.

Потому, что натура моя

Слишком тонкою смётана ниткой.

Это знает владыка времен,

Презирающий маски и позы.

Для чего же испытывал он?

Чтоб увидеть надрывные слезы?

Вот, я плачу — простой человек,

Не могучий отшельник, не воин.

Ненадежный достался мне век,

И не зря я его удостоен.

Ну, а те, кого помнит страна

Как носителей прочного духа,

Получили свои времена…

Речь о них — не для тонкого слуха.

ПОЗДНИЙ СТРИЖ

То, что написано прежде — не в счет.

Если же все-таки кто-то прочтет —

Пусть он не судит сурово:

Юность, бахвальство, желанье побед…

Вот уже в памяти стерся рассвет,

Вот уже небо багрово.

Перед закатом уже не схитришь.

Над головою безумствует стриж,

Чем-то встревожен серьезно:

То к перелеску направит полет,

То к потемневшему небу вспорхнет…

Поздно, мой маленький! Поздно.

ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ

Я выздоравливаю ныне

От прежней немощи своей —

От иссушающей гордыни,

От ослепляющих страстей,

От низкой жадности, от страха

Пред сонмом жизненных угроз.

Как чистый дух, встаю из праха,

Из тысяч шрамов и корост.

Ни лжи, ни лести, ни обману

Нет места более во мне!

…Когда с одра болезни встану —

Смогу ли жить в моей стране?

ВЫПАВШИЙ ИЗ ОБОЙМЫ

В те времена, а может быть, мгновенья,

Когда металл дырявил людям лбы,

Я выпал из обоймы поколенья

И зазвенел по лестнице судьбы.

Случайно, или впрямь по высшей воле

Спасенный силой чьих-нибудь молитв,

Я избежал смертельной общей доли,

Остался жив в эпоху вечных битв.

Сверкали вспышки близко и далеко,

Вдаль уносились смертники-друзья…

О, сколько лет звенел я одиноко

По каменным ступеням бытия!

Но в некий час, когда совсем немного

Мне оставалось прыгать невпопад,

Мой легкий звон привлек вниманье Бога —

И он меня нашарил наугад.

Я не вернулся — просто встал на место,

И сразу вспомнил молодость свою.

И сразу понял: здесь не так уж тесно —

В обойме, поистраченной в бою.

Как светлый блик, звенит мое мгновенье

Сквозь мрак времен, сквозь вечный дым и смрад.

Не отвергай собрата, поколенье!

Мой порох сух и в целости заряд.

Рванется сердце молнией лучистой,

И ахнет ад. И вздрогнет Божья рать.

За Богом — цель. За мной — прицельный выстрел.

В эпоху битв положено стрелять.

ПЛАН

Жизнь состоит из тумана,

Из миражей и круженья.

Если отступишь от плана —

Жди пораженья!

Но не пугайся тумана.

Хоть и петляет дорога,

Ты не отступишь от плана

Господа Бога.

РОДНЫЕ ЛИЦА

Чтоб были в доме мясо и картошка,

Я каждым утром отправляюсь в путь.

Жена и дочь мне машут из окошка,

Любовь и жалость мне стесняют грудь.

Как жить и выжить? Как нам не сломиться?

Не ведаю… Но веру и любовь

Так бестревожно льют родные лица,

Что я на них оглядываюсь вновь.

И ясный свет в мою земную душу

Струится тихо, словно благодать.

Я не ропщу, не злобствую, не трушу.

Я должен жить. Я должен выживать!

Пройдет мой век — и этой жизни крышу

Навек забыв, шагну я за порог.

И оглянусь, и в тот же миг увижу

Родные лица… Чьи — укажет Бог.

И мир займется ласковым сияньем,

И мест не будет сумраку и мгле.

Любовь и вера станут оправданьем

Моей греховной жизни на земле.

***

В моей душе накрапывает дождь,

Но я не грустен. Я люблю ненастье.

Оно уносит выдумку и ложь,

Смывает нарисованное счастье.

А ты грустишь… Но кто же виноват,

Что так легко ты веришь в небылицы —

И в светлый мир, и в яркий райский сад,

Где бьют хвостами радужные птицы?

Кто виноват, что вновь твои глаза

С тоской глядят в мою глухую спину?

Не плачь, не плачь! Когда пройдет гроза,

Я нарисую новую картину…

БЕЗ МЕНЯ

Жив иль мертв? Не знаю, не отвечу.

Может, жизнь идет и без меня —

Запад алчет, Русь таит Предтечу,

На Востоке множится грызня.

Праведники молча держат веру,

Толпы уплывают к сатане.

Корабли дырявят атмосферу,

Чьи-то тени бродят по Луне.

Где же я? Вращается планета,

День и ночь проходят чередой.

Жизнь идет. Вопросы ждут ответа.

Вечный дух витает над водой.