Маргарита ЗАЙЦЕВА. Национальное и общечеловеческое в романе М. Шолохова «Тихий Дон».

Существует большое количество исследований, в которых подробно рассматриваются вопросы участия евреев в революционных событиях в России начала ХХ века. К этой теме неоднократно обращались Иван Ильин, Василий Розанов, Михаил Меньшиков, Вадим Кожинов, Николай Бердяев, Сергей Булгаков, Лев Карсавин...

Точка зрения, что в революционном движении в России участвовали отщепенцы еврейского народа, оторванные от его культуры, широко представлена у еврейских авторов. Среди послереволюционных эмигрантов из России было и большое количество русских евреев. В 1923 году Д. Пасманик вместе с И. Бикерманом, Г. Ландау, И. Левиным, Д. Линским, B. Манделем образовали «Отечественное Объединение русских евреев за границей». В том же году эта группа опубликовала обращение «К евреям всех стран!» и вскоре издала в Берлине сборник «Россия и евреи». А. Солженицын в своей книге «Двести лет вместе» приводит цитату из этого сборника, отражающую отношение его авторов к евреям-большевикам: «Грех, который в себе самом носит уже возмездие, ибо какое может быть большее несчастие для народа, чем видеть своих сынов беспутными» (Солженицын А. Двести лет вместе (1795–1995). В 2 ч. — М., 2001). Сам А. Солженицын, глубоко изучив биографию Троцкого, пишет: «…я согласен с мнением, что у него (Троцкого. — М.З.) не было специфически-еврейских горячих привязанностей, а наоборот — ярый интернационализм» (Там же.). Полностью соглашаясь с тем, что евреи-большевики — это не евреи по духу, Солженицын подчёркивает, что и русские-большевики «не были русскими по духу», более того, — чаще были русофобами (Там же.).

Размышляя о причинах, сделавших социализм столь соблазнительным для евреев, А. Солженицын приводит версию М. Агурского. Он утверждал, «“что участие в революционном движении было своего рода [более] “приличной” ассимиляцией”, нежели обычная ассимиляция, требовавшая крещения; и к тому же выглядело особенно благородно потому, что означало как бы и бунт против собственной еврейской буржуазии — и против собственной религии, теперь поставляемой революционерами в ничто». А. Солженицын так продолжил мысль М. Агурского: «Однако эта “приличная” ассимиляция никак не была полной и даже подлинной: многие поспешливые молодые люди оторвались от своей почвы, но и не вросли в русскую, они остались вне наций и культур — тот самый материал, который так и нужен для интер-национализма. А так как еврейское равноправие оставалось одним из главных лозунгов всероссийского революционного движения, то в голове и в груди каждого такого еврейского юноши, пошедшего в российскую революцию, сохранялось, что он продолжает служить интересам еврейства: занимаясь революцией, он тем самым борется и за еврейское равноправие» (Там же.). А. Солженицын считает, что «российские революционеры» «нуждались в еврейском соучастии» и использовали их «как зажигательную смесь».

По-разному оценивали степень, мотивы и значение участия евреев в двух революциях и Гражданской войне в России русские писатели. Так, Пётр Краснов революционные события, изображённые в романе «От Двуглавого Орла к красному знамени», представляет как жидо-масонский заговор.

В. Шульгин подчёркивал чуждость еврея-большевика культуре, мировоззрению иудейского народа. Так, генерал показывает картины осквернения евреями русских святынь во время первой революции в России. Народное возмущение в результате вылилось в еврейский погром. Офицеры, в том числе В. Шульгин, наводили общественный порядок и защищали еврейские семьи. Однако еврейские мальчишки неожиданно дали залп по генералу и его солдатам. Показательна реакция старого еврея на это событие: «— Ваше благородие, как их можно удерживать!.. Я — старый еврей. Я себе хожу в синагогу. Я знаю свой закон… Я имею бога в сердце. А эти мальчишки! Он себе хватает бомбу, идёт — убивает… На тебе — он тебе революцию делает… Ваше благородие… И вы поверьте мне, старому еврею: вы говорите — их нет десять тысяч. Так что же, в чём дело?! Всех их, сволочей паршивых, всех их, как собак, перевешивать надо. И больше ничего, ваше благородие».

В. Шульгин продолжает: «С тех пор, когда меня спрашивают: “Кого вы считаете наибольшим черносотенцем в России?” — я всегда вспоминаю этого еврея… И ещё я иногда думаю: ах, если бы “мальчишки”, еврейские и русские, вовремя послушались своих стариков — тех, по крайней мере, из них, кто имели или имеют “бога в сердце”!» (Шульгин В. Дни. В кн.: В. Шульгин. Дни. 1920. — М, 1989).

В романе Михаила Шолохова «Тихий Дон» еврейская тема раскрывается через образы Штокмана, Абрамсона, Анны Погудко, некоторые эпизодические лица, через высказывания казаков.

Образы евреев у Шолохова более жизненны, более реалистичны, чем, например, у П. Краснова. Они не вызывают такой однозначной антипатии, как Кноп, Троцкий и многие другие герои в романе «От Двуглавого Орла к красному знамени». Евреи «Тихого Дона» увлечены идеями социализма. До последнего вздоха борется за свои убеждения бесстрашный Штокман, в героическом порыве гибнет Анна Погудко.

В романе М. Шолохова евреи сражаются в рядах Красной Армии. Так, у Аникушки дома Григория поражает своей ловкостью взводный 13-го кавалерийского, который «посреди хаты, по земляному полу зелёным чёртом вьётся и выбивает частуху». «Жид, а ловкий!» — заключает Григорий. Аникушка сообщает Пантелею Прокофьевичу о приближающихся красных: «Режут людей. У них жиды да китайцы…».

На страницах романа М. Шолохова мы не найдем такого засилья евреев, как в уже упоминаемом романе П. Краснова. Однако автор ненавязчиво указывает, что евреев среди большевиков было немало. Так старик, призывая казаков к восстанию, говорит: «Отцов и дедов ваших расстреливают, имущество ваше забирают, над вашей верой смеются жидовские комиссары…». Солдатов, услышав речи Кошевого о равноправии, возмущен: «— Ты, сукин сын, казачество жидам в кабалу хотел отдать?! — крикнул он пронзительно, зло. — Ты… в зубы тебе, и все вы такие-то, хотите искоренить нас?! Ага, вон как!.. Чтоб по степу жиды фабрик своих понастроили? Чтоб нас от земли отнять?!».

Не отрицают своей связи с евреями и сами красные. Кривошлыков, приехавший с Подтёлковым в Новочеркасск провозгласить власть большевиков, на вопрос Каледина: «Как понимать вас, когда во главе Совета стоят Нахамкесы и им подобные?», — отвечает:

«— Им доверила Россия, — доверяем и мы!

— Будете ли иметь с ними сношения?

— Да!

Подтёлков одобрительно хмыкнул, поддержал:

— Мы не считаемся с лицами — считаемся с идеей».

Уже то, что Штокман — один из самых значительных образов красноармейцев — еврей, само по себе, с нашей точки зрения, показательно. Штокман отрицает свои еврейские корни, называя себя русским. Но по мировоззрению, культуре этот человек не является русским. Духовно русских он безжалостно уничтожает. Герой не просто скрывает своё происхождение в целях революционного дела. Он действительно, судя по всему, евреем себя не считает. То есть национальная идентификация этого образа весьма размыта, если не сказать больше — отсутствует, в силу его интернациональных взглядов.

Штокман и Абрамсон руководят людьми, направляют их действия, овладевают их умами. Многие герои без Штокмана словно плутают в темноте, теряют опору в вихре революционных событий.

Иван Алексеевич Котляров «вспоминал с большой, не изведанной доселе горячей любовью человека, под руководством которого прощупал жёсткую свою дорогу». «Ягодка — наш Осип Давыдович! Он бы теперь нам всё разложил». В постоянных наставлениях и пояснениях Штокмана нуждается Валет: «Я об нём более отца понимаю. Отец-то мне дёшево стоил…». Кошевой «часто хватался за рукав штокмановской шинели, будто опасаясь, что вот оторвётся Штокман и скроется из глаз или растает призраком».

Штокман и Абрамсон руководят людьми хитро и умело. Когда Абрамсон впервые предстает перед Бунчуком, он кричит, «напирает на собеседника» — пожилого железнодорожника. Железнодорожник смущён, оправдывается, «но человек с жуково-чёрной головой не давал ему рта раскрыть». Абрамсон и Штокман бесстрашны. Даже со следователем, который одним росчерком пера может лишить его жизни, Штокман ведёт себя вызывающе самоуверенно. Он смотрит «выше следовательской головы»; не дожидаясь приглашения, сам просит разрешения сесть, сам же и начинает свой допрос. В одном из эпизодов Штокман прямо называется врагом самого императора. Сиделец, увозивший его из хутора после ареста, в первый раз видел «человека, который против самого царя шёл». Но бесстрашие героя не вызывает у нас восхищения, скорее, настораживает. Страх естественен для человека, если он хоть чем-нибудь дорожит. Этим может быть и собственная жизнь, и жизнь родных, и родной дом, и Отечество, и так далее. А могут быть ментальные категории — совесть, честь, любовь… Но ничто не страшит Штокмана и Абрамсона, а значит им нечего терять: они мертвы духовно. Они живут лишь абстрактной идеей, не подкреплённой человеколюбием.

Автор подчёркивает чуждость Штокмана среде казаков («человек чужой, не станичный», «никем не примеченный, незнакомый, в чёрной шляпе человек»). Для него люди делятся только на сторонников коммунизма и врагов советской власти. К последним Штокман беспощаден. Когда Иван Алексеевич, поражённый расправой над казаками, приходит к Штокману за поддержкой, то не находит у него сочувствия. Ничто не дрогнуло у Штокмана в душе. Холодность перерастает у героя в открытую злобу: «Душок у тебя… Я за тебя возьмусь! Этакая дубина! Рабочий парень, а слюни интеллигентские…»; «Но вообще с врагами нечего церемониться! “Революцию в перчатках не делают”, — говорил Ленин. <…> Вообще же переживать тут нечего».

В. Лавров в своей статье «Когда штокманы смеются, Тихий Дон плачет» справедливо характеризует образ: «Ненависть — вот, пожалуй, главная душевная болезнь, которой давно уже болеет большевик Штокман. Это болезнь внутреннего, а не внешнего порядка. Сердце человека черствеет и каменеет. При этом всё в личности перерождается — его мысли, воображение, интересы, оценки, шутки, смех, речь, его стремления, намерения и образ действий. Всё подчинено душевному спазму отрицания, всё пропитано ненавистью и опирается только на неё» (Лавров В. Когда штокманы смеются, Тихий Дон плачет. Образ большевика Штокмана в романе М. Шолохова «Тихий Дон» // http://www.voskres.ru/idea/stokman.htm).

И действительно, во внешности Штокмана преобладают хищнические черты: «близко поставленные к мясистой переносице глаза светлели хитрецой», «строгал толпу лезвиями узко сведённых остреньких глаз», «прищурил левый глаз, словно целясь», «суровые стерегущие глаза».

Безжалостен к врагам большевиков и Абрамсон. При первой же нашей встрече с этим персонажем мы застаем его за телефонным разговором, в котором он требует смертной казни. «Я буду настаивать, чтобы его расстреляли! — жёстко кончил он и повернулся к Бунчуку разгорячённым лицом…». Для сравнения вспомним, как сам Бунчук душевно сгорает, верша революционный суд.

Как и в романе П. Краснова «От Двуглавого Орла к красному знамени», в «Тихом Доне» страшное пламя Гражданской войны не щадит никого: одинаково страдают и русские, и евреи. Семак, который едет в отпуск из-под Новочеркасска, рассказывает, как в Балошове взяли состав: «А потом как пошли жидов тресть, — смех! Из моей полусотни один ловкач по жидам восемнадцать штук карманных часов насобирал, из них десять золотых…», «жидовок сильничали прямо напропалую». В романе звучит мысль о похожести судьбы еврейского народа и казаков: «Мы зараз, как евреи, — рассеялись по лицу земли».

Евреи-революционеры в романе — это, с одной стороны, бесстрашные, сильные люди, обладающие неиссякаемой энергией, магическим влиянием на окружающих. Это и трудолюбивые люди, что немаловажно в духовно-нравственном мире «Тихого Дона». Так, Анна работала на фабрике, давала уроки. Она была «полна той тугой полнотой, которая присуща всем здоровым, физического труда девушкам». При описании Штокмана подчёркиваются большие рабочие руки.

Но с другой стороны — это и одинокие люди без прошлого и, главное, без будущего. Ни у кого из них нет детей.

Еврейские семьи вообще славились своей сплочённостью. В еврейских семьях, как правило, было много детей. Но в романе у героев-евреев семей по большому счёту нет. Так, единственным членом семьи Штокмана является его жена, «щупленькая, белобрысая женщина», некое безликое и бессловесное существо. Нет никаких подробностей её внешности. Когда они с мужем приехали, «лица её Федот не разглядел». Мы даже не знаем её имени. Также упоминается дед, который происходил из латышей и которого, судя по всему, уже нет в живых, так как Штокман говорит о нём в прошедшем времени.

О родных Абрамсона не сказано ни слова.

Единственным родным человеком для Анны Погудко до появления Бунчука была её мать. О матери также сказано очень мало: «Лицо её неясно напоминало Анну: тот же иссиня-чёрный блеск глаз, тот же с горбинкой нос…»; «говорила с заметным еврейским акцентом».

Случайно ли евреи в романе — бессемейные люди? Думается, что нет. Семья, члены которой связаны общностью любви и бережения родной земли, общностью быта, взаимной поддержкой и моральной ответственностью, всегда стояла и стоит у колыбели формирования личности, формирует ориентиры на всю трудовую и социальную жизнь человека. В художественном мире М. Шолохова семье отведено центральное место. С изображения семейного уклада, драматических коллизий семьи Мелеховых начинается роман и заканчивается возвращением Григория на родной двор после столь долгих блужданий, ошибок и переживаний. Семья у М. Шолохова — это своеобразный изобразительный центр, сквозь призму которого раскрываются характеры и судьбы героев.

С нашей точки зрения, отсутствие родных у евреев в романе выражает отношение к ним автора. Семья, домашний очаг в «Тихом Доне» — это ответ на все жизненные искания Григория Мелехова. И ответ этот он находит только в конце романа. Семья, дети — это суть и цель жизни каждого духовно здорового человека, и неважно, еврей он или русский. Но Абрамсон, Анна Погудко, Штокман не обретают этого смысла, ибо встали на ложный путь. Автор лишь однажды даёт им возможность прикоснуться к высшей правде.

Так, в любви Анны Погудко и Бунчука переплетаются два проявления этого чувства. Анна горит в огне страсти, и в такие минуты в ней появляется что-то злое, агрессивное, враждебное («блеснула задымлённым синеватым огоньком глаз, грубовато, вымученно прошептала…»). В этой любви довлеет собственное «я», требовательное и беспощадное. Не случайно огнём глаз Анна напомнила Григорию Аксинью.

Но испытывает Анна и другие чувства. Она счастлива, когда ухаживает за больным Бунчуком, и ощущает к нему материнскую нежность. Когда эти чувства побеждают, героиня становится умиротворённой: «Анна встала, молча обняла его и спокойно, как мать, поцеловала в лоб» (здесь и далее курсив мой. — М.З.); «Бунчук долго ощущал на себе не только ласку любимой, но и её тёплую, налитую вровень с краями материнскую заботливость».

Нечто подобное счастью испытывает однажды и Штокман: «Полузакрыв глаза, он старался не терять ноги и, испытывая прилив большой внутренней теплоты ко всем этим, вчера ещё незнакомым и чужим ему ребятам, думал: «Ну хорошо, почему же они вот сейчас стали мне так особенно милы и жалки? Что связующее? Ну, общая идея… Нет, тут, пожалуй, не только идея, а и дело. А ещё что? Быть может, близость опасности и смерти? И как-то по-особенному родные… — И усмехнулся глазами. — Неужто старею?

Штокман, с удовольствием, похожим на отцовское чувство, смотрел на могучую, крупную спину идущего впереди него красноармейца…».

Если образы казаков «Тихого Дона» в контексте семейных ценностей и традиций можно разделить на две антагонистические группы, то евреи-революционеры — все бессемейные. Анна в этом смысле, как, например, и Дарья Мелехова, является антиподом идеала женщины — женщины-матери, женщины-хранительницы домашнего очага. В романе — это единственная героиня, которая воюет в армейских рядах. Она несёт в этот мир не жизнь и любовь, а смерть. Несмотря на то, что Анна Погудко умирает, совершая подвиг, отвага её не вызывает восхищение, только жалость: «Жалкий заячий вскрик Анны. И она, оседающая на землю, с вытянутой рукой и безумными глазами». Думаем, так и не нашла она себя и своего места в жизни.

Таким образом, размышляя над участием евреев в революционных событиях, М. Шолохов исходит из общечеловеческих ценностей, равных для всех героев независимо от их национальности. Шолохов, подчёркивая национальную беспочвенность евреев-революционеров, лишая Абрамсона, Штокмана и Анну Погудко подлинного смысла жизни — семьи, показывает ложность выбранного ими жизненного пути.