Татьяна ЩЕРБИНИНА. Теплая молитва трав.

АПРЕЛЬСКИЙ ЛЕД

Апрельский лед — как сахарный песок,

Насыпанный в тарелку с голубикой,

Просвечивает хрупкий холодок,

Подпрыгивают блинчиками блики.

Сверкающей драконьей чешуи

Пока еще незыблемы границы,

Но узкий полумесяц полыньи

Улыбкою у берега лучится.

За белизной беспамятного льда

Блестит вода — упругая, живая,

Еще мгновенье — панцирь навсегда

Рассыплется, весну освобождая.

Вот так душа, превозмогая плен,

Отряхивает перья понемногу,

Почуяв неизбежность перемен

С желанною и сладкою тревогой.

Нет, не сдержать движения вперед,

И не найти к минувшему возврата.

Но отчего ж мне жаль апрельский лед,

Дряхлеющий и чуть голубоватый?

***

Отражается в реке тишина.

Воды светлые, и светлая высь.

И впадает прямо в небо Двина

Там, где врезан в горизонт черный мыс.

Нелюдимый берег лесом порос.

Черный мыс, как оконечность креста,

Что, невидимый, встает в полный рост,

Осеняя все глухие места,

Безоглядную, великую ширь —

Захолустье Всея Руси.

Здесь когда-то древний был монастырь.

Только некого об этом спросить.

Небо сонное склоняется вниз,

Обнимая задремавший поток.

И виднеется вдали черный мыс,

Как надежда — неизвестно на что.

***

На берегу медлительной реки

Ловлю мгновенья северного лета.

Стрекочет полдень. Травы высоки.

А завтра день — такой же, как и этот.

На берегу медлительной реки

Застывшие, как бронзовые Будды —

Два местных Чингачгука — рыбаки,

Забывшие о времени как будто.

На берегу медлительной реки

Скользят стрекозы у моей руки.

Течет в прохладном зеркале молчание.

Спят облака, упавшие на дно.

Повсюду и во всем растворено

Свободы равнодушное дыхание.

***

Теплая молитва трав.

Колокольчиковый купол.

Землю круглую обняв,

Я лежу с улыбкой глупой.

Надо мною — облака,

Небо — нежное блаженство.

И ромашка у виска

Ворожит о счастье женском.

Хорошо мне! Хо-ро-шо!

Вся душа — июльский полдень.

Радость солнечным ковшом

Я зачерпываю полным.

Лето ласково обняв,

Я лежу, и дышит рядом

Теплая молитва трав,

Лепет северных цикадок.

***

Деревенский вечер. Кружка молока.

Спелая клубника в блюдце на столе.

В узкое окошко смотрят облака.

Музыка июля прячется в траве.

Прячется, ликует на беспечный лад

Золотая скрипка радостной жары.

Выйдешь на крылечко — веселеет взгляд:

Запылали всюду рыжие костры.

Густо пахнет сеном. Воздух как вино.

И такая легкость в сердце и в судьбе,

Словно все печали сгинули давно,

Взяли да исчезли сами по себе.

В воздухе звенящем нет ни ветерка.

Много ль в жизни надо — вовсе ничего:

Деревенский вечер, кружка молока,

Облако в окошке — только и всего.

***

Осколки музыки рассыпались внезапно,

Звенящим залпом выплеснулись ввысь.

Всё в этом мире замкнуто в казармы,

Свободны — только музыка и мысль.

Осенней стаей обнимая небо,

Моя мечта над городом кружит.

Мне жалко музыку, погибшую нелепо,

Она рождалась в сумерках души.

Она рвалась из жесткого корсета,

Из панциря — в сверкающий проем.

Осколки музыки рассыпались по свету,

Смешались с ветром, словом и дождем.

***

Вся Россия стремится в Москву —

В золотую бездонную бочку.

Богачи разгоняют тоску,

Ну, а бедные рады кусочку —

Отщипнуть от боярских щедрот,

От заморского яства и брашна.

Всё растет, расширяется рот,

Пожирая поселки и пашни.

Безнадега, безденежье, без…

Что за бесы ворочают нами?

Ищем славы, огня и чудес,

Кто — за удалью, все — за деньгами!

Бьют по клавишам тысячи рук,

Продают с потрохами пространство.

И смеется великий паук,

Над страной замыкая капкан свой.

Кто не пойман — тот вовсе не вор!

И кого там волнует наш дикий

Обескровленный русский простор,

Деревенек убогие лики?

Всё равно им судьба — вымирать

На задворках «великой» державы,

Где грунтовка, и «мать-перемать»,

Лед растаял, и нет переправы.

Где столица? Другая страна.

Золотые, алмазные росы.

Этот город любил сатана,

Не стесненный «квартирным вопросом».

БЕРЕГ

...Смотрю на горячие травы и глаз не могу отвести,

Мой берег заброшенный, правый, высокий, до неба почти,

Как песня старинная, длинный (Россия — судьба набекрень!),

Лишь бревна, да ржавая глина, да тени родных деревень.

От светлого хочется плакать, кого ж тут спасет красота,

Но красный ободранный бакен плывет, не покинет поста.

Стою на последнем пароме, смотрю на далекий угор,

Где мамин зелененький домик и ласточки режут простор.

Я знаю: мгновенье — и снова огромный потянет магнит,

Песчаною низкой подковой обхватит, сожмет, полонит —

Тот, левый — большая дорога, зудящая масса людей,

Там тоже живется убого, но чуточку все ж веселей.

На палубе ветер противный, коричнево волны кипят,

Смотрю и смотрю неотрывно пока еще можно — назад.

Штыками оставшихся елей небес охраняя гранит,

Мой правый, несдавшийся берег как Брестская крепость стоит.

РУБЦОВСКИЙ МОТИВ

А в горнице — звезда, и запах зверобоя,

И мой воздушный змей (из детства занесло).

Кузнечиковый треск, и щелканье ночное,

И бабочка-глупыш бодается в стекло.

И дышит тишина из черного прохода,

Совсем не страшно, нет, по-дружески почти.

Здесь все для счастья есть — есть книги и свобода.

И никуда не хочется идти.

Подглядывает прошлое живое

Из щелочек, из пыльных уголков.

И время высохло, как стебли зверобоя,

Обломанные маминой рукой.

БОЛОТО

Рисунок тусклый и неброский

С оттенком осени уже.

Мелькают бледные березки,

И так спокойно на душе.

И я иду, грибник беспечный,

Без мрачных мыслей — налегке,

Лесною тропкой бесконечной

С пустой корзинкою в руке.

Грибов поблизости не вижу,

И не грущу — иду вперед,

Туда, где ярко брызжет рыжесть,

Родная ржавчина болот.

И мох пружинит под ногою,

Сочится хлюпким холодком.

Прохладой пахнет и покоем.

И даль янтарная кругом

Под небом (как обычно) серым

Объята, словно пеленой,

Оцепенелостью осенней,

Нескучной нежной желтизной.

***

Нестройным костром догорающих трав,

Серебряной синью озерного звона

Нежданно-негаданно, недоиграв,

Слабеющим солнцем с лесов небосклона,

Дрожащим дождем с убегающих крыш,

Лазорево-лунной звездой иван-чая

Осыплется лето,

и ты загрустишь,

С безжалостной зоркостью вдруг замечая

Едва уловимый налет желтизны

На пыльном плаще тополиного парка,

И самые странные, жуткие сны

Привидятся вновь ослепительно ярко.

И ты, просыпаясь, посмотришь в окно,

И вспомнишь, что осень стоит на пороге,

Предутренний воздух глотнув как вино

С щемящим предчувствием скорой дороги.

***

Снега, снега хочу! Настоящего снега!

Вот бы здорово солнечным днем

В самый толстый сугроб завалиться с разбега,

Хохотать

и барахтаться в нем.

Снега, снега хочу! Я соскучилась очень

По веселому скрипу стремительных лыж.

Но стоит за окном одряхлевшая осень,

И тоска ее капает с крыш.

***

Из-под снега сухие ресницы травы,

Полукустья бровей удивленных,

И стоят ледяные бесстрастные львы,

И берез кружевные колонны.

Алой клюквой размазал закат борозду

(В мире красок таких не бывает!),

Высоко-высоко на небесном мосту

Всё искрят, всё несутся трамваи.

Снова странное небо мерцает сильней,

От него никуда не уйти мне.

Догорай, мое горе, на белом огне,

Растворяйся в несказанном, в зимнем.

Чу! опять трепыхнулась в замерзшей руке

Золотая синичка забвенья,

Ничего... это только мороз по щеке —

Непривычное, нежное жжение.