Леонид СОВЕТНИКОВ. Одна из перелётных птиц.

***

В одиночестве, на дне сознанья,

Что-то дрогнет, будто снят запрет,

И торопятся воспоминанья

Из потёмок выбраться на свет.

Сквозь мои глазницы удивлённо

Смотрит мальчик. И дрожит слеза,

Потому что тихо и влюблённо

Девочка глядит ему в глаза.

Не спугни... Потом вспорхнут ресницы,

Станет на мгновение темней.

И в глазах привычно отразится

Мир, едва ли помнящий о ней.

Загремит тележкой бомж костлявый,

Процветёт вдоль свалок бересклет.

Лягут тени на глухие травы,

Как печали одиноких лет.

***

Был день осенний хмур и тих,

Но вдоль фасадов городских

Блестели, будто ожерелья,

Красноречивые деревья.

И даже маленький кленок

Тремя листочками, как мог,

Хоть всё равно спешащим мимо,

Развеивал тоскливость мира.

Бессрочно дождик моросил,

И люд угрюмо грязь месил,

Лишь мальчик в скверике — не я ли? —

Глядел, как клёны догорали...

***

Наверное, осень — любимое время у Бога,

Когда красота её чётче на ветхости мира

Проступит — и видишь: маршрутку уводит дорога,

И лист золотой прошуршал и улёгся так мило.

Осенние краски родней после жаркого лета.

Дождей затяжных, моросящих привычней морока...

И слышишь: «Всё грустно молчит, умирая...» — у Фета,

Но «Всё мне: Любовь и Надежда и Вера...» — у Блока.

***

Как слепень глазаст и чёток,

Как глухарь слухаст

Серый лес корявых счётов,

Обступивший нас.

Душно, тесно в нём до хруста

И под сушью строк

Всё глубинней капли чувства,

Лирики глоток.

Вырывай, из всех страданий,

Изо всех прорех,

Кваркованья воркований,

Дрём могучий смех!

За неравенство! за солнце!

За просвет, что тих,

В сердце бьётся, бьётся, бьётся

Несказанный стих.

Пусть роится истребимость,

Луч на волоске…

Сердце чувствует любимость,

Как цветок — в руке.

***

Верить луне и сирени,

Что обещали тебя?

Тени, лишь хладные тени,

Мы не сольёмся, любя.

Стаи, летящие к югу,

Вновь провожаем с тоской.

Ходим, как время, по кругу;

Ищем, как стрелки, покой.

Ты — на луне, я — в Веретье.

Кругом идёт голова,

Тысячелетием — третьим

От Рождества.

Станешь над пропастью — плечи

Убраны в лунный атлас…

Ангел на небе погасит свечи

И не разбудит нас.

***

Припомню я людское дно,

Где лечат горькую тоску,

Где я ревниво и чумно

Внимаю страсти голоску.

А ты щебечешь чужаку,

С «кровавой Мэри» заодно,

И палец тянется к виску,

Но кружит голову вино.

Хотя душа горит огнём,

Я в одиночестве иззяб.

Но так легко в дверной проём

Пропасть, по сумеркам скользя

В закаменелость улиц, лиц,

К реки томленью подо льдом...

А ты, с изломанным крылом

Судьбы, — воркуй, пластайся ниц! —

Одна из перелётных птиц,

Что угодила в бурелом.

***

Какое милое тысячелетье

В глуши, в провинции, в сплошном Веретье!

Безвестность славная — поди ответь ей,

Неужасаемой… ужели третье?

В столицах суетно, а здесь по Лете

Листву как лирику уносит ветер.

***

Нет, не избегнуть холода упрёков,

Неотделенья красоты от грязи,

Пока огни последних солнцепёков

Непостоянней мимолётной связи.

Казалось бы, когда летит всё прахом,

Куда важней на верность притязанья:

Молитвы ветра, белая рубаха —

Чем эти… лучезарные лобзанья!

***

Кто-то в склоках потери находит,

Кто-то пьёт иль считает ворон…

В мире тяжесть

и надобен хоббит,

Чтоб приблизиться к смене времён.

Ведь по-прежнему хочется верить,

Что свободную душу ничем

Не придавит чиновная челядь,

Не отравит учёная чернь!

***

И что ни век, то век пилатов — от пофигистов до фанатов,

А он не Кнуров, не Паратов, не Робинзон, не Вожеватов,

Он откровенья голый атом — с цепи сорвётся и рванёт!

Он пролетарий — пролетает, где лавочник деньгу считает,

А лавочник деньгу считает, как если бы на нём креста нет,

А пролетарий пролетает с крестом, как будто самолёт.

***

Я буду камню сострадать...

Ирина Перунова

Я не буду камню сострадать,

Потому что быть отрадней камнем,

Чем живым изгоем. Благодать

Не дана мне нынче, не дана мне.

И не буду девочке вон той,

Некрасивой, сострадать... Эпоха

Разберётся прежде с красотой,

С формой, что для прочего — неплохо.

Может, буду сострадать мечте

За вчерашнее невоплощенье

Иль словам, которые не те,

Хоть о состраданье, о прощенье.

***

О, трутень шлакового улья,

Напичканного сонью браков,

Кто знает, осознать смогу ль я

Безумье снов твоих и знаков.

Изгнанник проклятой эпохи,

Скиталец от дурдома к дому,

Дела твои не так уж плохи,

Ведь ты всё ближе мне другому —

Тому, чью смерть нельзя обрамить,

Приладить к месту торопливо,

В ком упоительная память

Дождём значений кропотлива.

РЕКВИЕМ

Припомнят только близкие. И те,

Припомнив, позабудут в суете,

И строчки на желтеющем листе

Повыцветут и сгинут в старом хламе.

И будет жизнь чужая, как вода,

Струиться и стремиться в никуда.

Сердечные наступят холода,

И станет неуютно даже в храме.

И вот тогда... всех мёртвых и живых

Поднимут трубы — громче полевых

Орудий! Время, круче роковых-

Сороковых, застигнет — как навеки.

И ужасом повеет, и огнём —

И души, будто свитки, будут в нём

Корёжиться. И рваный окоём

Окрасит кровью все моря и реки.

Те времена, кто живы, проклянут.

Всех распинавших — схватят и распнут.

Лукавых — в три погибели согнут,

А гордецов возвысят до прислуги.

Богатых щедро наградят тряпьём,

А властных станут прободать копьём,

Насильников — закапывать живьём...

И воплями наполнятся округи.

СОШЕСТВИЕ ВО АД

Рухнули времён пустые вежды.

«Кто ты? Дух? Ты есть на самом деле?

До твоей дотронуться одежды

Души б тоже многие хотели!»

«Вы ж свободны, — улыбнулся кротко, —

Видите, мой свет сродни прибою...»

И узрели: в млечных волнах — лодка

И бесстрашный всех зовёт с собою.

«Боже, как добраться? Всюду пламень,

Всюду пропасть света между нами!»

«Слово тонет, если мёртвый камень,

Искреннее — держит над волнами.

Не страшитесь. Если слово ёкать

Вдруг начнёт, вы тяжесть победите!

Даже тот, с креста, в крови по локоть,

А шагнул ко мне. И вы идите».