Виктор БАРАКОВ. Историю и народ не обманешь
— Виктор Николаевич, во вступительной статье к Вашей книге «Слово в вечности (о поэтах и поэзии)» говорится, что «вся “трудовая” и духовная биография В.Н. Баракова — в книгах и брошюрах…» Тем не менее читателям «Паруса», уверен, будет интересно узнать немного о Вашем детстве, семье, в которой Вы росли, первых шагах в литературе…
— Я родился в семье педагогов, корни которой по отцовской линии — сплошь крестьянские, а по материнской — учительские, причем в седьмом поколении. Судьбой родителей было мне определено идти по их стопам: я преподаю и пишу о современных «почвенных» поэтах.
Еще в детстве я почувствовал, что поэзия — это сама жизнь, к тому же мне повезло: я сразу полюбил эту землю — нашу прекрасную страну и ее удивительно талантливых людей.
Я благодарен очень многим: Богу, отцу и матери — за все, что они мне дали, учителям — за науку, Нелли Шишховой — за ее лекции, сделавшие из меня филолога, Галимет Куваевой — за поддержку первых литературных опытов, Валерию Дементьеву — за книги, научившие ценить проникновенное критическое слово; Валентину Лазареву, профессору и моему научному консультанту, жене моей свет Татьяне — за терпение и доброту; Степану Шешукову, Виктору Гуре, Вячеславу Белкову, Александру Романову, Василию Белову — за внимательные советы, которые помогли в научном и литературном мире. Все они, живые и ушедшие, всегда со мной.
— Литературоведение и литературная критика... Вы работаете в обоих этих направлениях. Всегда ли можно провести четкую грань между тем и другим, и как лично Вы ее ощущаете, когда пишете о том или ином литературном явлении?
— До 1999 года я занимался по преимуществу литературоведением, творчеством Николая Рубцова, Юрия Кузнецова, историей и теорией почвенного направления в русской поэзии. В XXI веке меня больше интересует современная русская литература, поэтому критика и публицистика вышли на первый план. Критика без литературоведческого инструментария превращается в эссеистику, а литературоведение без критического взгляда и языка засыхает в академизме. Все определяет сам материал.
— Кирилл Анкудинов, в соавторстве с которым у Вас в 1996 году вышла книга о поэзии Ю. Кузнецова (к ней мы еще вернемся), как-то сказал о себе: «Я снял для себя оппозицию между либеральным и патриотическим». Ваши же книги и особенно статьи отличаются твердой и бескомпромиссной патриотической позицией. По-Вашему, насколько вообще возможно в этой ситуации оставаться «над схваткой»?
— Остаться «над схваткой» невозможно, рано или поздно придется сделать выбор. В очередной раз процитирую слова митрополита Московского Филарета: «Люби врагов своих, бей врагов Отечества и ненавидь врагов Божиих».
— А как Вы относитесь к смелым попыткам Владимира Бондаренко «отобрать» Иосифа Бродского у либералов и показать этого поэта как именно русского, а не русскоязычного?
— Статьи В. Бондаренко об И. Бродском для многих стали открытием. Иосиф Бродский — поэт, конечно, русскоязычный, но в истории русской поэзии он остался. Могу привести следующие факты из книги «Поэзия Николая Рубцова», рукопись которой сейчас готовится к печати: «Рубцов и Бродский встречались во второй половине 1950-х годов, когда жили в Ленинграде, хотя и мельком, а однажды даже выступали вместе — принимали участие в Турнире Поэтов во Дворце культуры им. Горького. В письме к Герману Гоппе Николай Рубцов рассказал о своем впечатлении от выступления Иосифа Бродского:
“Конечно же, были поэты и с декадентским душком. Например, Бродский. Он, конечно, не завоевал приза, но в зале не было равнодушных во время его выступления.
Взявшись за ножку микрофона обеими руками и поднеся его вплотную к самому рту, он громко и картаво, покачивая головой в такт ритму стихов, читал:
У каждого свой
хрлам!
У каждого свой
грлоб!
Шуму было! Одни кричат:
— Причем тут поэзия?!
— Долой его!
Другие вопят:
— Бродский, еще!
— Еще! Еще!
После этого вечера я долго не мог уснуть и утром опоздал на работу, потому что проспал”».
В архиве Н. Рубцова есть стихотворение И. Бродского «Слава», посвященное Е. Рейну, в записной книжке сохранился номер телефона И. Бродского, знаменитая рубцовская элегия «Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны…» 1963 года — это отклик на стихотворение Бродского «Ты поскачешь во мраке по бескрайним холодным холмам…» (1962 г.).
— В ушедшем году много шума наделало «Письмо товарищу Сталину» Захара Прилепина. В патриотической прессе одни восторженно поддержали прилепинский памфлет, другие говорили о его «половинчатости». А что Вы думаете на этот счет?
— Захар Прилепин целился и попал в самое больное место либералов. Они не смогли ответить ему по существу — крыть нечем. Историю и народ не обманешь: нынешние «деятели» — пигмеи по сравнению с советскими вождями, у гигантов прошлого и достижения, и ошибки, и преступления были соответствующими. Не Богу и не России служит сегодняшняя власть, а мамоне. Не по словам «лидеров» надо оценивать, а по делам. Прилепина, кстати, тоже. Дальнейшие его поступки все объяснят.
— Не так давно поэтесса Марина Струкова в своей статье «По праву читателя» весьма жестко высказалась о некоторых тенденциях современной патриотической литературы, указывая на эпигонство, шаблонность, предсказуемость сюжетов и характеров, которыми, по ее мнению, грешат многие писатели-«почвенники». Помнится, и Вы в своих работах не раз критиковали эпигонов Николая Рубцова… Насколько, по-Вашему, обоснованны претензии М. Струковой?
— Статья Марины Струковой верна, но ей не хватает конкретики. Пусть она назовет имена писателей, воспевающих «Терентиев, Акулин, Марфут и прочих Акакиев». Могу упомянуть прозаиков, пишущих о деревне, и о провинции в целом, талантливо и со знанием дела: Бориса Екимова, Станислава Мишнева, Александра Кирова и других. А патриотическая поэзия сейчас вообще на подъеме. В книге «Современная русская поэзия: патриотический дискурс» (2012) центральное место занимают «звезды лирики сопротивленья»: Николай Зиновьев, Нина Карташева, иеромонах Роман, Юнна Мориц. За то, что включил в этот список Ю. Мориц, я уже получил «на орехи». Ее стилистика, конечно, не всем нравится, но искренность ее боли о России и сарказм по отношению к «правозащитной шпане» (ее слова) не заметить трудно. Немалая часть книги посвящена и М. Струковой.
— Вернемся к Вашей с К. Анкудиновым книге о Кузнецове. Расскажите, как возник ее замысел, как работалось в соавторстве.
— Могу процитировать абзац из воспоминаний, опубликованных в «Литературной России» в 2010 году (№ 5): «В 1994-м году я поступил в докторантуру в Москве и стал писать диссертацию о современной русской поэзии. Юрий Кузнецов занимал не только мое воображение. Рядом со мной в общежитии Московского педагогического университета на Юго-Западе жил и перебивался с хлеба на воду молодой аспирант Кирилл Анкудинов. Нас сблизила не только общая alma mater (в разные годы мы закончили один и тот же педагогический вуз в Майкопе), но и беззаветная любовь к русским поэтам, особенно к Николаю Рубцову и Юрию Кузнецову. Нас в самое сердце поразила колоссальная энергия мифа в кузнецовской поэзии. Споры и восторги за столом с разведенным в кружках обжигающим чаем длились порой до рассвета. Тогда и пришла мне в голову мысль написать совместно книгу о творчестве Юрия Кузнецова. Кирилл на мое предложение ответил согласием, и в начале 1995 года работа закипела».
— А известна ли реакция Юрия Поликарповича на эту книгу?
— Отвечу еще одной цитатой из тех же воспоминаний: «Надо ли говорить о том, что мы с трепетом ждали от Юрия Кузнецова не просто критики, а показательного разгрома, но, к нашему удивлению, ничего подобного не последовало. Более того, сам поэт через несколько лет подтвердил наш вывод о том, что кузнецовская символика, миф — это живая действительность, мифо-реальность: “Миф не выдумка и не ложь. К настоящему мифу нужно относиться серьезно”. (“Воззрение”)».
— Юрий Кузнецов всегда ставил в своем творчестве глобальные вопросы человеческого бытия. Не стало исключением и одно из последних его стихотворений — «Поэт и монах», произведение, надо сказать, спорное во многих отношениях (взять хотя бы образ Монаха…). В нем поэтическое восприятие жизни во всем ее многообразии наталкивается на безапелляционную «проповедь» Монаха, утверждающего, в частности, что «искусство — смрадный грех…». Каким лично Вам видится разрешение этого «вечного» спора? И вообще — в чем, по-Вашему, состоит главное назначение поэзии и — шире — искусства в человеческой жизни?
— Не буду вдаваться в подробности и предположения (например, о том, что в образе Монаха Юрий Кузнецов вывел Святителя Игнатия Брянчанинова), так как не силен в богословии, но приведу оценку современного священноначалия: «Культура является богозаповеданным деланием человека… и способна быть носительницей благовестия… когда влияние христианства в обществе ослабевает или когда светские власти вступают в борьбу с Церковью» (из «Социальной концепции Русской Православной Церкви» (2000)). Если искусство способствует спасению человеческой души, то оно полезно, если ведет ее к погибели — греховно.
— В книге «”Почвенное” направление в русской поэзии второй половины ХХ века: типология и эволюция», которую, убежден, должен прочесть каждый интересующийся современной русской литературой, Вы подводите своего рода итог прошлому столетию в России: «”Почвенное” направление в 90-х годах переживает переломный, переходный период развития. Стал очевидным тот факт, что поэты-“почвенники” преувеличивали возможности деревни. Сам народ оказался на перепутье, в духовном кризисе, последствия коммунистического правления оказались более серьезными, чем можно было предполагать». А как бы Вы охарактеризовали второе постсоветское десятилетие? Появились ли за эти годы новые писательские имена, с которыми Вы связываете надежды на будущее русской литературы?
— Это долгий разговор, не хочу предъявлять цитаты из своих книг, посвященных «девяностым» и «нулевым» годам, тем более что некоторые имена уже были упомянуты. Лучше меня обо всем этом сказал поэт Николай Зиновьев:
Как ликует заграница
И от счастья воет воем,
Что мы встали на колени.
— В последнее время власть в нашей стране все чаще стала прибегать к патриотической риторике. О чем это свидетельствует, на Ваш взгляд?
— Это дымовая завеса, «операция прикрытия», как говорят чекисты. Надежда на «перерождение» власти — иллюзия. Совершенно согласен с мыслью почившего недавно великого моего земляка Василия Ивановича Белова: «Я всей кожей чувствую, что с антинародной властью Россия не примирится ни сегодня, ни завтра».
— Одну из своих статей Вы закончили такими знаменательными словами: «Либо мы исчезнем с политической карты мира, либо власть станет служить Богу и Отечеству, а не золотому тельцу. Однако прежде чем это случится в действительности, мировоззренческая революция должна свершиться в наших головах». Что бы Вы посоветовали нашим читателям, особенно молодым, чтобы приблизить наступление такой революции?
— Нас ждут грозные испытания: будущие годы пройдут под знаком национально-освободительной борьбы по возвращению народу власти, собственности и исторической преемственности. Силы для этой борьбы накапливаются именно сейчас. Каким образом содействовать этому — каждый решает сам. Будут еще поражения, и немалые. Но победа обязательно придет!
Беседовал Ренат Аймалетдинов.
