Александр НЕСТРУГИН. Слова к молчанию прижались
***
Много ли значит он, вид из окна —
И затуманен стеклом, и не нов?
Вид, что упрямо хранит племена
Вётел разлатых, талов и тернов…
Вид, что окну твоему надоел:
Луг, огород, и ещё огород.
Речка. И всхолмий ликующий мел,
Что на поруки безвестность берёт.
Зябнущий прочерк лесной полосы —
И горизонта округлый нажим…
Стёжка, которую ты на весы
Века — с туманом речным — положил.
Время забыло друзей имена.
Имя страны ветер носит листвой.
Он же всё ловит, тот вид из окна,
Взгляд неотрёкшийся стынущий твой…
***
— В центре обрезали тополя, видел?
— Так пусто стало…
Из разговора
Райцентр, меня прижми
К ветвям своим недужным.
К тому, что меж людьми
Стихает ветром южным,
Ещё порой скользя
Застенчиво по лицам…
Что выказать нельзя
Усмешливым столицам.
Беда идёт горой,
А мы пойдём — долиной.
…Верни мне прежний строй —
Хотя бы тополиный!
Верни мне воздух твой,
Не «измы» и не культы…
Подёрнулись листвой
Белеющие культи,
Но минет век — иль год —
И снова взвизгнут пилы.
Верни мне воздух — тот,
Что только вместе пили…
***
Ни конторы нет, ни гаража,
Ни колхоза нынче, ни зарплаты...
Пахари уходят в сторожа,
На подсобы едут, на подхваты.
Вроде — на чуток, не навсегда,
Только жизнь давно чужда идиллий.
Пахарей уводят в города,
Как в полон когда-то уводили…
А в полоне — знамо, не глазей! —
На «лесах» скользя, канавы роя.
…Мчит битком набитая «Газель»
Вглубь вахтовладельческого строя.
Темень встречным светом, как ножом,
Полоснёт, без всякой задней мысли, —
И отрежет мужиков от жён,
От детишек, что на шее висли.
И — на две недели, на века? —
Замышленье бунта и побега,
Смена — «от пинка и до пинка»,
Вместо той — от снега и до снега.
***
Лишат тебя чинов, наград, щедрот —
Не возропщи: и это Божья милость.
И родина неслышно подойдёт,
Что всё тебя как будто сторонилась.
Ну, сторонилась — это ты решил…
Когда тебя к вершинам возносила —
Под гул турбин, под тихий шёпот шин —
Ты думал — о, божественная сила!
А родина — она тебя ждала:
Из дней чужих, как с дальних побережий.
И сон твой бередила, и была —
Забытая почти — твоей бережей.
И ведала, что ты не тать, не вор,
Как ни линяй — не свой картавой стае,
И потому смахнут тебя, как сор,
Со Спасской башни ввечеру взлетая.
И будешь ты искать огня, жилья
Не за морем — за ближнею излукой.
…И станет рядом родина твоя —
Перед людьми одна тебе порукой…
***
Что было с нами, я забыл…
А что шептали клёны, помню.
Как ближний листья теребил,
Как уводил куда-то полночь…
И мне хотелось так шептать,
С тем шёпотом до края сжиться,
И шелестеть, и облетать,
Листвой у ног твоих ложиться…
ОТВЕТ
Да, мои глаза всегда темны!
На пологий берег я не езжу…
Да, осокори мои верны,
До конца верны крутобережью.
Кто-то обожает пастилу
И всегда глазами ищет сдобу…
Ты вот — прислоняешься к стволу,
Я же, глядя в дальнее, — к ознобу…
***
Зима — вприщур, не понарошку...
Лёд на реке. Тоска в жилье.
И тянет лес, и луг, и стёжку
Позёмка — прямо к полынье…
***
Здесь, где филин лает на луну,
Здесь, где лес-валун и листьев пена,
Я держу свои слова в плену —
И зову, зову бежать из плена!
Этот луг до самых звёзд открыт,
И раскрыты звёздные скрижали.
Но повсюду лунный свет стоит,
И слова к молчанию прижались…
***
Уходит с равнин,
Гаснет свет за рекою.
…А мука стремнин
Стала мелью-мукою.
Ей тяжкой волною
Белеть намывною…
Простившись со мною.
Оставшись со мною.
Белеть и белеть,
Зарастая равниной.
Болеть и болеть
В моём взгляде — стремниной…
***
Остатки дней перебирая,
Не струшу и не разревусь:
Осокори идут по краю
Туда, где в небо я сорвусь…
Я горько жил, шептал — коряво,
Но ты — не режь и не крои:
Белеть во тьме осокорями
Пытались горести мои.
Их времена не пожалеют,
Вихрясь… Но нынче, так и знай,
Они — где самый край, белеют.
Они его и держат, край…
