Ангелина ПРУДНИКОВА. Плыви и возвращайся

***

В землях поморских, как водится

(Это ж страна моряков!),

Даже коровы — как глобусы:

С пятнами материков.

Даже коты полосатые —

Словно в тельняшках они.

С морюшком все здесь посватаны.

Сети — куда ни взгляни.

Куры — да что от них проку-то?

Но уж на каждом дворе

Бойкой, веселой сорокою

Флюгер трещит на коле.

Ходят поморы просторами,

Карбас — не знает замков.

Нет и домов под запорами,

За неименьем воров.

Честность — она не заёмная,

Правда поморов — как нож.

Море — проверка огромная:

Там с полпути не свернёшь.

Бабы с мужьями не ссорятся,

Делят хозяйство ладом:

В море — там правят поморцы,

Жёнки — во всем остальном.

Две головы, обе гордые, —

Но над единым горбом…

(Уж не помор ли с поморкою

Стали российским гербом?).

Хоть не волхвы со Христосами —

Чем-то им всё же сродни:

Ходят по морю что посуху

Только поморы одни.

Даже кресты беломорские,

Что высоки да крепки, —

Это лишь знаки поморские,

Это — лишь их маяки.

ДЕТСТВО

И детство, шмыгнув меж ольхами лесочка,

По травам с цветами — но вязким, упругим,

Косами — запуталось в ветвях черемух.

Глазами — по глади речной ускользнуло.

Руками — осталось тянуться к малине,

Ногами — во мху, где морошинок бусы.

Плечами — на солнце пекущем, задорном,

А попкой — на печке горячей-горячей.

Желудком — с куском аржаного и крынкой

Холодно-густого коровьего сока.

А мыслями — с образом: «Боженька видит!»

А боком — прижавшись под бабушкин туго.

Душой — на качелях, вверху обмиравшей,

Где видны за лесом, за речкою — дали.

Лицом же — к воротцам, откуда начнутся

Дороги — широкие, светлые, ясные…

***

Среди коров валяюсь на лугу,

Среди едва пробившихся ромашек.

А что с собой поделать я могу,

Коль на земле лугов не знаю краше?

Вот — небо, травы, ветер, облака,

И чибисы прочивкали все уши.

Вот счастье — пусть всего на полденька.

Уеду — в городах мне будет хуже.

Здесь горизонт так ровен — как кинжал.

Так же ровны характеры поморов.

И тот, кто вырос здесь и возмужал, —

Тот не предаст так просто и так скоро.

Где родилась — деревни нет давно,

Но я приеду просто в чисто поле.

И сразу — будто пожалеет кто.

И ничего взамен не надо боле.

Так поваляюсь в молодой траве,

Как будто эта мудрая корова, —

И не прибавлю ничего к судьбе,

Но силы кто-то мне добавит снова.

***

Мой отец уходил на охоту

(Или он уходил на рыбалку?) —

Каргопол — был добытчик от роду:

Есть река — значит, ловит камбалку,

Есть леса — значит, надо с ружьишком

Или с кузовом бегать по лесу —

Добывать всё, что лес дарит в пищу,

И нести всё в семью, полновесом.

Надевал галифе и вельветку,

Обувал сапоги или бродни,

Кудри чёрные прятал под кепку

(Невысок, но красавцем был вроде).

Клал в карман горсть конфет иль краюху —

Вот и весь перекус на полсуток.

Но, бывало, не ел, и не нюхал:

Не у всех ведь был полон желудок.

Не присядут да не перекусят —

И весь день протаскает в кармане.

Есть украдкой — так люди ж осудят.

Хорошо, коль ухи похлебают.

А закон — всё в семью, всё — до рыбки,

До пера, до горсти, до грибочка.

Ждёт жена, что вернётся добытчик,

Может, ждёт белокурая дочка…

Он придёт, скинет весело кузов,

С хитрым видом пошарит там где-то:

«Вот, лисичка послала, — горбушку

Мне протянет, иль пару конфеток,

Вместе слипшихся, в крошках табачных... —

Отнеси, мол, гостинец мой дочке!..»

Я поверю и с этой заначкой

Побреду тихо в свой уголочек.

Надо ж — был он в гостях у лисички!

Хлеб подсох — так в лесу лучше нету!

Невдомёк мне — то папкина хитрость:

Просто так он не мог дать конфету —

Фронтовик (не до нежностей было),

С детства ласке он был не обучен…

Понимаю теперь, как любил он…

А с лисичкой-то было сподручней!

РОДИНА

Нет, не тихая. Просто — светлая:

Этим светом полны глаза.

…Огород из жердин обветренных —

Так не хочется с них слезать!

И сижу обезьянкой беленькой,

Озирая с него окрест:

Прясла, погреб, столбы от меленки,

У колодца — журавль до небес.

Вот — до брёвнышка звоз излазанный.

Вверх — в скачки, босиком по сучкам!

На площадке на ватник разве нам

Приземлиться? Да нудно там!

Нам покоя минуты не надобно.

Лишь — на речку тропинкой мчать

И с мосточков — в воды покатые

(Без конца в их объятья сигать)!

Только лишь бы они не вспучились,

К морю близкому не сволокли!

Нас не ищет никто (и к лучшему),

Чтобы враз шугануть от реки.

Только, «Троицу-Богородицу»

Прокричав, троекратно нырнём —

Побежим (нагишом, как водится,

Губы синие) в тёплый дом,

Чтоб прижаться к досточкам крашеным —

Аж горячим! — у рундука,

Носом вниз… Увидать нестрашного

Тонконогого паука,

Оторвать ему лапку, бросить,

«Коси-лапка!» — кричать озорно

(И она, не ослушавшись, косит!)…

«Девки! Ись-то бежите!» — в окно…

***

Душа моя просит простора —

Зачем? Отчего? Почему?..

Зачем перед собственным взором

Рисуем ковыль да волну?

Зачем устремляемся в горы,

Чтоб там, на последней скале,

Упиться безбрежным простором,

Как птица-орёл на крыле?

Загадка проста: всё, что видим, —

Пределы, что тают вдали, —

Ничьё — значит, наше. В обиде

Мы меньше на сильных земли.

Ведь вот оно — наше богатство:

Его не охватит и глаз.

Туда можно в лодке податься,

Пойти с посошком, помолясь.

…И вновь у морской я равнины,

Где неба безбрежная даль

И ветер гоняет невинных

Барашков — ему их не жаль.

Душа уясняет отгадку,

И полнятся светом глаза.

…А птицы идут на посадку

Всегда против ветра, всегда.

***

О море, море, — ты любовь

И страсть. Тобою заболеешь —

И всё: пропал, — чтоб вновь и вновь

Идти к тебе, благоговея.

А море — то лежит пластом,

Всю синь небес отображая,

То вдруг подымется горбом,

На кару божью намекая.

Сейчас — гудит, как самолёт

Сверхзвуковой, и так же густо.

Гул непрерывен, он растёт,

Но не тревожно мне, не грустно.

Гудит весь воздух непрерывно,

Как будто ласково гудит,

А на мозги, как на опилки,

Сильнейший действует магнит.

Вот так, наверно, в океане,

Ум просто выдув из людей,

Пускал очередной «Голландец»

По волнам бешеный борей.

Опасны, видно, для людей

И этот гул, и скорость ветра.

Уйти бы, спрятаться скорей…

А диво мощи несусветной? —

Волна, волна, волна идёт

И море пенит, цвета пива.

Восток сияет, как восход,

А запад — густо-тёмно-синий.

Усыпан мидией песок,

И берег изогнулся луком.

Волна идёт, идёт, идёт —

Перед зимой, перед разлукой.

Прощай, прекраснейшее чудо,

Прощай, опасный дикий зверь.

Всю зиму лик твой помнить буду

И заскучаю — уж поверь.

НА ПЕПЕЛИЩЕ

Плачет жёнка, присела без силы

Средь стоящих стеной лопухов.

Не могила её прослезила —

Лопухами порос отчий кров...

Сиротеют колодец да баня —

Остальное крапивой взялось.

А ей вспомнилось: бегала к маме

Босиком, с узелком, на покос...

А ей вспомнилось: тата, сряжаясь

По дрова, в сани Серка впрягал...

И как дети в семье прибавлялись:

Что ни год — Бог сестрёнку давал.

Здесь росли они, сёстры да братья,

А потом разлетелись — лови!..

И застигли их вести о тате

И о маме

в далёкой дали...

А потом донеслось и о доме:

Был пожар — он как порох сгорел...

Кто-то горько, а кто — не упомнить,

Об оставшейся баньке радел:

«Обустроить — так чем не избушка,

Вот и будет родимый приют...»

Та избушка — прохожим игрушка,

Без надзора замки не спасут.

Вот и сетует жёнка чуть слышно:

«Кирпичи растащили с печи,

Крысы пол источили, и крыша

Прохудилась — поди почини-и...»

И сидит, и глядит туча тучей —

Жаль родимого стало гнезда...

Только поздно: крапивою жгучей

Зарастают родные места.

Слёзы льются рекой на подворье,

Да они — не живая вода.

Ждёт избушку такое же горе:

Запылает — и нету следа...

***

Не я разорилась — меня разорило

Своё ж государство — намеренно, грубо.

Хотело, чтоб сдохла. Но сдохло, смирилось

Лишь тело. Душа еще тлеет покуда...

Душа ещё тлеет. И в ней вызревают

Те чувства, о коих вы знать не хотите.

Детей, что уже в нищете воспитаю,

Я выучу помнить, кто их разоритель,

Кто враг их, рождённых не нищими вовсе,

Но их обобравший до нитки, до крошки...

Заточку возмездья воткнут они после —

Когда вы забудете. Прямо в подвздошье.

ЦЕРКВИ

От Архангельска до Колы

Было тридцать три Николы —

Так по берегу, без края,

В честь святого Николая,

Как грибочки на опушке,

Появлялися церквушки.

А вообще-то бог их весть,

Сколько было, — и не счесть.

Где поморская деревня —

Там и чтут обычай древний:

Никого-то не неволя,

Поклоняются Николе.

Каждый чтит его обитель:

Он — поморам покровитель,

Он — радетель рыбаков

И защитник моряков.

И поморки к церкви жмутся:

Ну как мужа не дождутся!

Без Николы — как без рук:

«Ох, беда застигнет вдруг!

Защити, святой Никола,

Отведи и мрак, и холод...» —

С ним, с Николой, веселей

Ждать с путины им вестей.

На высоком самом месте —

Церковь с колокольней вместе...

Да, богаты были сёла:

В каждом свой стоял Никола.

А теперь на побережье

Не осталось веры прежней:

Проржавели купола

Без поморов средь села...

Сети, рюжи плесень съела,

Карбаса гниют без дела.

Нищета в деревне голой —

Нету дела до Николы.

Всё ветшает, пропадает,

С колоколен жесть слетает,

А они, вздев шпили вверх,

Молят Господа за всех.

СЕВЕРНЫЙ РУССКИЙ НАРОДНЫЙ ХОР

Разорили нас, Россиюшку разграбили.

И народ, собравшись в зале для веселия, —

О Руси неслышно плачет, о корнях своих

(А в груди теснятся горькие рыдания!).

А на сцене — Русь: слетели белы лебеди,

Песня вольными волнами расплескалася,

Штормовым неясным гулом наливается.

Танец вьётся под неё и завивается —

Словно катится по блюду красно яблочко,

Словно иглица рыбачью вяжет сеточку, —

То ли в кружево танцоры заплетаются,

То ли — в драку, с удалым мужицким топотом.

Взвеселится хор — и всех зовёт к веселию:

«Гляньте, люди: есть по сёлам добры молодцы,

А и есть еще красивы, статны девицы,

Уважительность друг к другу не утрачена.

И всегда слетают к водам нашим лебеди,

И уловами пока мы не обижены,

И встаёт над морем то же солнце красное,

И несётся над волною песня складная!

Нет, не пропиты ни гордость, ни величие,

Мудрено Русь задавить, деревню вытравить:

Восподымется из стона гул сметающий,

С родовой земли он смоет нечисть всякую, —

Только б люди не забыли песню русскую,

Только б помнили они своё величие…»

Вот о том ударил в рельсу хор Архангельский,

И о том, себя увидев, люди плакали.

***

Стоят: дом — покосившийся,

берёзы — старые, корявые.

Люди как вымерли — все сидят у телевизоров…

А в моей памяти, которая творит чудеса,

Одновременно существует (и вытесняет первую)

другая картинка:

Дом стоит новый и высокий, с четырьмя крыльцами,

Берёзки тонкие, тополь — кустом.

По деревянным тротуарам не ходят — бегают люди,

Катаются на роликовых

самодельных самокатах мальчишки.

По деревянной, из бруса, мостовой

Прогрохатывают редкие автобусы и грузовики.

Отец во дворе шьёт катер — он стоит на подпорках,

Белый и ослепительный от свежих досок.

Отцу помогает дядя Николай.

Никто катер не трогает.

Сейчас он не простоял бы и дня —

Сожгли бы, разломали, увезли.

У сарая приткнулась будка с нашей собакой Пиратом.

Мать варит ему суп с огромным куском мяса.

Мы, ребятишки, бегаем тут же во дворе,

Играем в прятки, «скачем» на доске,

выбиваем «десять палочек»,

Играем «в магазин», в «казаков-разбойников»,

Лазаем на сарайки, втыкаем в круг ножичек,

Прыгаем с «биткой», скакалкой, мячиком…

Зимой — общая горка, прыжки в сугробы с заборов.

Нас много, мы все вместе —

дети из шести-семи домов.

Так мы учились жить совместно, дружно,

в коллективе.

Двор кишит жизнью.

Двери в квартиры не запираются,

Если запираются — ключ кладётся под коврик.

Ни у кого нет телевизора,

автомобиля, даже велосипеда…

Счастливые шестидесятые…

Две картинки рядом. Память — она ведь волшебница.

***

Это могут быть только лебеди!

Белые, слишком белые птицы для тёмного неба.

Их трепещущая, дрожащая, пульсирующая лента,

Длинная-длинная, —

то ярко, алмазно вспыхивает какой-то гранью,

То сереет — и всё удаляется, удаляется

Белою извивающейся ниткою в тёмном небе,

Чьим-то потерянным пояском

в прозрачном воздушном потоке

Той реки, что течёт высоко, высоко в небесах…

Я наблюдаю за птицами с борта белого теплохода —

Ветер бьёт мне в лицо

и норовит по пути нырнуть за воротник.

Я, как и они, отправляюсь на родину —

Туда можно попасть только белым теплоходом.

Он ходит — и словно сшивает острова между собой.

Холодает, но рейсы пока не отменили.

Вскоре станет река

для моего легкокрылого теплохода,

Скоро замёрзнут озёра для белых лебедей…

Летите, лебеди, летите скорее на тёплую родину,

Плыви, мой белый теплоход, и возвращайся,

Плыви и возвращайся…

***

Ах, как хочется праздника!

Хватит «горе страдать»:

Позабыться, расслабиться,

Свой наряд разыскать,

Потянуть из хрустального

Золотого вина...

В жизни много печального —

Да не наша вина.

Так и в годы суровые —

Затемненье, свеча —

Веселились бедовые,

Каблуком топоча.

Чем беда неотвратнее —

Вот, стоит у ворот, —

Тем ещё безогляднее

Веселится народ:

Урывая минуточку, —

В звуке вальса нестись,

Чтобы песней да шуточкой

От безумья спастись!..

Ах, как хочется праздника —

Этой бреши в стене

Серой, каменной, грязной —

Как

Передышки в войне.

ПОДОРОЖНАЯ

Если сильно взгрустнулось, неясен маршрут,

Если слабость в коленках и больно в груди,

Если каждого любят — тебя же не ждут,

То билет покупай и «в туман» уходи.

Покупай билет, чтоб «уйти в туман», —

Поживи в глуши, походи в лесах.

Лишь когда поймешь: надо бы назад —

Покупай билет: кончился обман.

Если силы оставят и страшно всего,

Если много лекарств, из друзей — никого,

И решил, что уж списан и старость идёт,

Значит — вёсла нужны, и река подойдёт —

В руки взять весло, прыгнуть в утлый чёлн,

Гнать его вперёд, пусть вертится он,

Пусть ему волна хлещет прямо в борт,

Сила есть в руках — значит, гнать вперёд!

Если снова подруга иль друг сплоховал,

Если трусость и леность вокруг достают,

Если нету плеча и с жилеткой — обвал,

Если гавани нет — новый нужен маршрут.

Выбегай к шоссе и маши рукой:

Мерседесам — «Нет!», большегрузу — «Стой!»

Оседлав его, словно скакуна,

Ты скачи вперёд: принимай, страна!

И, увидев красоты родимой земли —

Самой лучшей на свете планеты — вокруг,

Ты пойми, уясни: силы есть, не ушли,

И природа — как мать, а дорога — как друг.

И тогда запой песню им свою,

Славь природу в ней и дорогу славь.

Никогда не смей уставать в бою —

Плечи разверни, грудь свою расправь.

Отступленье — смерть, ожиданье — крах,

Клином клин всегда надо вышибать.

Дерзким выпадом победи свой страх —

И тогда тебя тлену не достать,

Не достать.