Ольга КОРЗОВА. Устоять у черты

***

…Но, может, и не было снега?

Почудилось просто тебе,

Что ветер за окнами бегал,

Стонал в приоткрытой трубе.

Уснула, и в мороке странном

Смотрела с большой высоты

На белые пни и поляны,

На сонную реку, кусты…

Глядела с тоской журавлиной,

Как снегом заносит дома.

И с рыжею мёрзлою глиной

Навек остывала сама.

…Очнулась в привычном покое.

На месте и дом, и кровать,

И дождь — не метель над рекою.

…А, может, снегам не бывать?

***

Где ты, детство легкокрылое?

Наблюдаю за кузнечиком,

заклинаю словом бабочку,

чтоб присела на траву.

По росе студёной бегаю, —

ох, как долог день до вечера!

И всего лишь утро раннее,

а давно уже живу.

Из деревни на Горбатницу

потянулось стадо сонное.

Колокольчики отбрякали,

и не слышно пастуха.

Хоть нельзя, до речки сбегаю,

там покаркаю с воронами,

что в воде речной полощутся

близ песчаного мыска.

А у лавки хива* бегает —

вот бы мне сачок ли, удочку,

наловила бы для хивника,

а руками не поймать.

Попрошу-ка, чтоб сегодня мне

братья вырезали дудочку.

Вон ивняк какой качается,

и кустов не сосчитать.

У крылечка вижу бабушку,

в дом меня заводит с улицы,

наливает кружку полную,

с чёрным хлебом, молока.

А потом велит присматривать,

где там бродят наши курицы.

«Двух который день не видела.

Нет ли где-нибудь хорька?»

За весёлыми цыплятками

мне ходить бы любо-дорого,

только я кота бесхвостого

трушу больше, чем собак.

Из куста он вдруг как выпрыгнет —

не спасти цыплят от ворога.

Что тогда скажу я бабушке?

Буду плакать, если так!

…Нет уж четверть века бабушки,

заросла ольхой Горбатница,

и последнюю коровушку

не пасут в краю лесном.

А по улице пустеющей

время лишь клубочком катится.

Где ты, детство легкокрылое?

Только сумрак за окном…

*Хива — мальки речной рыбы, часто появляющиеся у самого берега. Хивник — пирог с хивой.

СТАРАЯ ЦЕРКОВЬ

Если б не было церкви —

за что зацепиться глазами,

Когда выйдешь на берег

и глянешь на водную гладь?

Пусть обшарпаны стены

и редки служения в храме,

Купола ещё могут

людские сердца освещать.

Для меня это место,

быть может, особенно свято.

Возле церкви заречной

от кладбища нет и следа.

Двух прабабок моих

в землю там положили когда-то —

В годы страшной войны,

что, казалось, пришла навсегда.

Череда трудных лет,

и людская беда, точно море.

С четырьмя на руках —

как другие, оставшись вдовой, —

Испытала сполна

моя бабушка голод и горе,

Как и все на Руси —

полной мерой и даже с лихвой.

Отгремела война,

и забыли о старом погосте.

Ни крестов, ни надгробий —

травой поросли бугорки.

Нету сил разбирать,

чьи в могилах покоятся кости, —

Вся Россия в слезах:

не вернулись домой мужики…

Ни Ильи, ни Ивана,

кому бы распахивать поле,

И детей поднимать,

и упавшие ставить кресты.

Захлебнулась страна

и трудом непосильным, и болью.

Не о мёртвых тужить —

а живым устоять у черты.

…Помню, с бабушкой как-то

на кладбище старом бродили,

И шептала она,

побледнев и сменившись с лица,

Наклоняясь к земле,

словно дочь к материнской могиле,

И руками водила,

водила по ней без конца.

А потом поднялась

и, застывшая, в небо глядела,

Затвердевшую боль

доверяя одним куполам.

И смотрел на неё

так же горестно и онемело

Опустевший, но светлый,

отринутый временем храм.

И неслись облака, словно дым,

над заросшим погостом,

И закрытая Церковь,

как Слова лишённая Речь,

Тихим светом скорбела с высот

милосердно и просто

Вместо всех поминальных,

внутри не зажёгшихся, свеч.

Только после открылась

мне бабушки горькая тайна —

Её долгие годы

хранила она, как вину, —

Когда стало понятно

из нескольких фраз мне случайно,

Что от голода мать

у неё умерла в ту войну…

Пусть стоит этот храм

за рекой, на краю деревушки,

Точно Память о вечной —

Победы и Жизни — цене,

И плывут облака,

и весеннее слово кукушки

Над равниной звучит

в предрассветной её тишине.

***

Кругом вода и ненадёжный лёд.

В мучительной, подкожной, внутривенной

Ноябрьской тьме качается, плывёт

Мой старый дом, мой остров пятистенный.

Ни паруса, ни мачты, ни руля.

Да хоть бы свет, мерцающий на башне!

И точно капля, канула земля...

Но дышит ветер снегом предстоящим.

***

Изба моя под утро выстыла.

Остатки прежнего тепла

Забрав с собою,

в поле чистое

Куда-то осень побрела.

А поле чистое не кошено,

Торчит из снега будыльё,

Да щедро сыплет снежным крошевом

С небес на бывшее жнивьё.

Дорога с поля непроезжая,

А по краям — в борщевике.

Сейчас — ни конному, ни пешему

Ни по земле, ни по реке.

…Бредёт пригорками, ухабами,

Скользит и падает на лёд.

А может, грустная и слабая,

Не осень — Русь сама идёт?

РЕКА

1

Река задыхалась, как рыба,

Кусала в отчаянье лёд.

Казался бесцветною глыбой

Её ненасытный живот,

Набитый шугою, и снегом,

И скукою пасмурных дней.

…А грустное сонное небо

Тускнело и гасло над ней.

2

Пока не закроются реки,

Тревогу в груди не унять.

Живёт Океан в человеке:

Отхлынет — вернётся опять,

И волны любые, и камень,

И ветры, и скалы, и льды

В нас бродят и бродят веками,

Свои оставляя следы.

Не стоит бороться с природой,

Ведь каждым моим позвонком

Я чую далёкую воду

С присущим лишь ей холодком.

***

Вот и окна глядят враждебно,

Точно гонят меня в подвалы.

…Из лесов, поднимаясь гребнем,

Неприметно зима вползала.

То с ветрами взлетая к небу,

То к земле прижимаясь телом,

Осыпала тоской и снегом,

Вьюгой сумеречной шипела.

Обволакивала кругами

И свивала их в белый кокон.

И мерещилось в каждой раме

Мне её ледяное око.

А когда прикоснулась жалом

К берегам и пустынной мели,

То речная вода стонала,

Льдины корчились и хрипели.

И, насытив студёным соком

Дерева до глухого гула,

Тихим холмиком одиноким

Между прочих холмов уснула.

***

Звук пилы, размывчатый, не резкий,

Сонный иль простуженный слегка,

За окном, за белой занавеской,

Всё ещё задёрнутой пока,

Мается, срываясь то и дело,

Бормоча, ругая холода,

Вязнет в древесине индевелой

И смолкает, словно навсегда.

***

Жалею себя по ночам:

То крыльца болят, то коленки.

И надо бы сдаться врачам,

Но это одна маета.

То гнезжусь на самом краю,

То лезу к спасительной стенке,

То глажу болячку свою,

Ворча, что погода не та.

Не та, а другой не займёшь,

Да мне и не надо — другую,

Когда за окошками дождь

И солнышка нет в повидах,

А всё-таки птицы поют,

А всё-таки ветки ликуют,

Хоть ветер по-зимнему крут,

И лето — в далёких садах.

***

Не вылежалась я, недоспала,

И оттого едва брожу по дому,

И медлит непроворная игла

В моих руках, и режу по живому.

Сшивать не буду. Прохудилась ткань,

Линялая, в бесчисленных заплатах.

Нет смысла толковать про инь и янь

И слёзы по ночам в подушку прятать.

Когда бы рукодельницей была,

Прикрыла б тонкой вышивкой прореху...

Не зная никакого ремесла,

Вольно мне было за море поехать,

Ни яблока, ни птицы не найти,

Вернуться на заросшую поляну,

Чтоб вновь за милым призраком брести

К очередному морю-окияну...

***

Тихий теплится огонёк.

Ни на что не имею права,

Лишь писать тебе между строк

Потаённо, да не лукаво.

Не тревожа чужой земли,

Не лишая тепла и крова,

Быть всю жизнь от тебя вдали

И не ждать ничего иного.

То, что сбыться могло, — сбылось.

Не ищу ни плеча, ни взгляда.

Корни вместе, да ветви врозь.

Дни — раздельно, а судьбы — рядом.

***

Ой, пошто ты, Север-батюшко,

Вымораживаешь дом,

По углам да под кроватями

Через стены дышишь льдом?

Словно гонишь прочь постылую,

К незнакомой стороне…

Чуженина полюбила я —

Только верен он не мне.

Хоть давись железным хлебушком,

Сохни в поле лебедой.

Лучшей доли поздно требовать:

Я — седая, он — седой…

От печного жара красного

Разболелась голова,

Но не греют дом напрасные

Пустотелые дрова.

***

А на мне обрывается ниточка,

Дедов-прадедов цепь-череда.

Как легко,

отворивши калиточку,

сделать шаг и уйти в никуда.

Что же держит на этой изменчивой,

Суетливой и горькой земле?

Да хоть то, что я всё-таки — женщина,

Берегиня её издревле.

***

…ты думаешь о разных берегах,

как о цветных фигурах из бумаги...

И. Будницкий

Я думаю о разном, о простом,

А чёлн плывёт скорлупкой в Океане,

Дюймовочкиным тоненьким листом,

Что жук тянул, а нынче время тянет,

Несёт его неведомо куда,

И кажется, что из глубин бездонных

Утерянные встанут города,

Колокола зальются чистым звоном…

А если вдруг, как в давнем страшном сне,

Огромный хвост взметнётся над волною —

И буду я лежать на зыбком дне,

И воды — все — промчатся надо мною?..

Покой желанный вместо кутерьмы…

Но Север ворохнётся в сердце льдинкой,

И выступит из вязкой синей тьмы

Луна над лесом — рыжей половинкой.

МОЛИТВА

Я позабыл, как выглядит мой кров,

Устав от одиночества и Бога.

И. Будницкий

Устать от Бога и забыть свой кров?..

Уныние в душе поникшей дремлет,

Порой от завывания ветров

Устанешь так, что ненавидишь землю.

Какой тут пух! И что за чернозём?

Здесь дыбится одна сплошная глина.

Идёшь по ней, и каждый новый ком

Долбишь киркой, мотыгой — всё едино! —

Звенит железо в стонущих руках,

Не трогая запёкшиеся тверди,

И кажется, что, превращаясь в прах,

Ты шаг за шагом двигаешься к смерти,

И чудится, что сам скорей землёй

Окажешься — тем, нужным чернозёмом…

Из ног босых стекает кровь струёй,

Но молишься Земле — работой, ломом… —

И уступает, медленно, не вмиг,

Привычно рассыпаясь под лопатой.

Пустыни нет, есть поле и родник,

И грома уходящего раскаты.

***

Небесный свод, как в юности, высок —

Почти не давит на больные плечи.

И время не сбегает, как песок,

А отступает, тихое, далече.

Туда, где за темнеющей рекой

Глядит с холма на божий мир без гнева,

Без всякой страсти огненной — людской! —

Старинный храм, святая Параскева.

Спокойная, среди летящих вод,

Ветрами продуваемая всеми,

Но от неё светлеет небосвод,

И краснотал покачивает время.

Смиряешься, достаточно пожив —

Житейская волна обточит камень.

И море превращается в залив,

И поле зарастает сорняками.

СОН

Ни дымка, ни приметного знака,

Чтоб хоть где-то топилось жильё.

Лишь бредёт вдоль забора собака.

Я с тоскою смотрю на неё.

Этот пёс, да пустынное небо,

Да чернеющий тополь вдали

Средь безмолвия белого снега

И оставленной нами земли…

Не воротишь ни время, ни силу.

Гаснет свет уходящего дня.

…А собака мне путь заступила

И враждебно глядит на меня.

Обойти бы её, да куда там!

Пробивает внезапная дрожь:

На умершую нашу собаку

Этот пёс, как две капли, похож…

Но неласков: и лает, и злится —

Гонит прочь из деревни пустой,

Точно жизни и смерти граница

Тут проходит незримой чертой,

Словно сторож у страшного входа,

Мне открытого здесь наяву.

Отступаю… До часа и года,

Что неведом, покуда живу.