Александр КАЗИНЦЕВ. Найти единомышленника и собеседника
Осенью 2013 года в Армавире состоялись юбилейные 10-е Кожиновские чтения. Студенты Армавирской государственной педагогической академии Юлия Крентик и Ирина Фалеева взяли интервью у одного из участников чтений — заместителя главного редактора журнала «Наш современник» Александра Казинцева.
Ирина Фалеева: Александр Иванович, Вы являетесь сотрудником одного из лучших литературных журналов, отстаивающих национальные приоритеты, защищающих духовные основы. Каковы, на Ваш взгляд, новые формы отечественной литературы, каков вектор её развития?
Александр Казинцев: Сегодня на первый план выходит документальная проза, то, что сейчас именуют нон-фикшн, и публицистика. Дело в том, что за последние четверть века произошли колоссальные изменения — в мире, в нашем отношении к нему, в нашем позиционировании в нём. Распад государств, слом социальных отношений — человеческое сознание с трудом осваивается среди этих катастрофических новаций. Людям непросто принять их в качестве реалий собственной судьбы. Поэтому до сих пор не сказала своего слова художественная проза, рассказывающая о жизни с позиций обобщенного личного и родового опыта. Но то, что не получается «природнить», вписать в обжитой круг семейной или индивидуальной истории, можно и должно осмыслить. Эту задачу выполняют публицистика и документалистика.
Если вы внимательно почитаете «Наш современник», то увидите: журнал делает ставку именно на литературу такого рода. Назову наиболее значимые публикации: блистательные полемические статьи Захара Прилепина, солидные аналитические работы Михаила Делягина и Ксении Мяло, воспоминания главного редактора Станислава Куняева, дневниковые записи Дмитрия Мизгулина. К слову, последний — руководитель одного из крупнейших российских банков, человек в высшей степени успешный, а душа всё равно не может принять алогизм и несправедливость нового порядка, прежде всего по отношению к русским. Без лишней скромности назову в том же ряду свои публикации под рубрикой «Дневник современника». Это своего рода визитная карточка журнала, представляющая его позиции на протяжении четверти века.
И. Ф.: В одной из своих работ Вы говорите, что в явлении «омассовления народа» видите гибельный путь. Как Вы думаете, насколько сегодня народ можно считать массой? И как он превращается в массу?
А. К. (вздыхает): Наговоришь всякого... Ну что же, давайте разбираться. «Омассовление» человека — я говорил именно о человеке — лишает его индивидуальности. Это процесс бессознательный по преимуществу: обыватель повторяет чужие слова, живёт навязанными ему эмоциями. Вовсе не обязательно для этого находиться в толпе на площади, как зачастую карикатурно изображают «омассовление». Куда чаще человек становится жертвой моды в самом широком смысле слова (не только на одежду, еду, поведение и т.д., но и на идеи), а то и примитивной, но интенсивной рекламной кампании.
Другое дело — осознанный выбор: объединение с «собратьями по несчастью» с целью защиты своих прав. Так формируются протестные массы. Слова звучат похоже, но явления прямо противоположные!
Поскольку у нас эти явления путают, зачастую намеренно, не желая допустить единения «простецов», всех, кому плохо, кто страдает от социального неравенства и несправедливости, позвольте прочесть небольшую «лекцию». Не бойтесь, не утомлю. Но хотя бы ключевые имена и названия книг вы узнаете. «Омассовление» и организация масс изучены и описаны с позиций разных дисциплин. Социальной психологии: здесь целая череда интереснейших исследований — от книги «Психология народов и масс» Гюстава Лебона, вышедшей в конце XIX века, до работы Сержа Московичи «Век толп», опубликованной в конце XX столетия. С политической и эстетической точки зрения эти явления анализировал испанский философ Ортега-и-Гассет в знаменитом эссе «Восстание масс». С философской и цивилизационной — католический мыслитель Романо Гвардини в трактате «Конец Нового времени».
Эти талантливые и проницательные авторы писали о массах с позиций правящего класса. Исключение — Романо Гвардини. Они боялись, что простые люди, объединившись, заявят претензии на «лучшие места», как выразился Ортега-и-Гассет. А те уже заняты буржуа, аристократией, правящей элитой. Чтобы не допустить «восстания», авторы изображают массы иррациональными и опасными. Исподволь и прямо проводят мысль, что действовать самостоятельно они не могут. Что ими должна управлять элита. Такая трактовка — пример вопиющей несправедливости и антидемократизма!
И лишь в начале нашего века появляются работы, «реабилитирующие» массы. Такие как «Умная толпа: новая социальная революция» американца Говарда Рейнгольда, «Множество» радикального европейского интеллектуала Антонио Негри и профессора Майкла Хардта. Публикация этих объективных исследований совпала по времени с признанием роли масс на политическом уровне. На Западе успешно функционируют так называемые «открытые правительства» — узаконенная форма связи государства и общества. Всё чаще народы используют механизм прямой демократии: решают важнейшие вопросы при помощи всеобщего голосования на референдумах.
Так что избегайте «омассовления», но не пренебрегайте солидарностью масс. Может выручить в трудных обстоятельствах.
И. Ф.: Вы начинали литературную деятельность как поэт. Почему в дальнейшем выбрали критику и публицистику?
А. К.: Это смешная история. В 70-е годы я вместе с друзьями — Александром Сопровским, Сергеем Гандлевским, Бахытом Кенжеевым — издавал неподцензурный поэтический альманах «Московское время». Мы писали в классической манере. Разумеется, с поправкой на XX столетие: зачитываясь Пушкиным, Тютчевым, Баратынским, ориентировались всё-таки на более близких по времени Ходасевича, поздних Заболоцкого и Пастернака, Мандельштама периода «Второй книги». Мы избегали метаметафор, намеренного усложнения языка, что было характерно для некоторых наших сверстников. Но странное дело: несмотря на официальные призывы к простоте, их стихи печатали в советской прессе, а наши — нет. «Но сложное понятней им», — по слову Бориса Пастернака. Я решил вступиться за друзей, растолковать их поэзию, привлечь к ним внимание. И стал критиком.
Десятилетие спустя я обнаружил, что люди не понимают не только простые стихи, но и нечто куда более существенное — собственные интересы. Выразительный пример — выборы народных депутатов в 1990 году. Ленинград почти поголовно проголосовал за «демократов». Понятно, таков был общий настрой. Но пикантность, а скорее, трагизм ситуации заключался в том, что Ленинград был напичкан оборонными предприятиями, а «демократы» требовали их перепрофилирования на выпуск гражданской продукции, что в условиях тогдашней неразберихи грозило остановкой производств. Миллионы людей, чей интеллектуальный уровень (ленинградцы!) превышал средний по стране, по сути подписали смертный приговор ВПК — своему работодателю и кормильцу. Пытаясь объяснить людям их заблуждения, я стал публицистом.
Прошло четверть века. За эти годы я опубликовал сотни статей, выступал по телевидению и на радио, встречался с читателями по всей стране. И убедился: люди не понимают не только собственных интересов, но и тех, кто пытается им эти интересы сформулировать. Не читают! А если и прочтут, не разумеют прочитанного. Разучились понимать! Но что тогда делать писателю? Зачем все эти подготовительные штудии, сбор и анализ материала, выстраивание композиции, поиск точного слова, если само слово, а заодно и заключенный в нём смысл никому не нужны?..
И. Ф.: Как Вы оцениваете современную литературу? Кто из современных писателей близок Вам по духу?
А. К.: Мне повезло, я тридцать три года работаю в журнале «Наш современник». Я застал выдающихся писателей — В. Астафьева, В. Белова, Ю. Бондарева, Е. Носова, В. Распутина, В. Солоухина, Г. Троепольского. То была вершина русской прозы второй половины XX века. Современная литература, конечно, проигрывает в сравнении с ней — в масштабе, глубине, яркости художественного слова и образности. Но и сегодня есть очень динамичные фигуры, обращающие на себя внимание. Прежде всего Захар Прилепин. Я давно знаю и люблю его. Рад, что успех не испортил Захара: далеко не каждому дано устоять перед искушением славой.
Из тех, кто еще моложе, выделю Андрея Антипина. Ему 30 лет. Он живёт в таёжной глуши, в сотнях километров от Иркутска. Несмотря на молодость, Андрей автор зрелых произведений, исполненных мрачной силы. Порою эта тёмная мощь гнетёт, хочется напомнить автору о красоте людей и мира. Но так понятно, что человек, впрессованный в провинциальную толщу, видит их отнюдь не с парадной и вовсе не с привлекательной стороны. И всё-таки пишет о них. А значит — любит. Затаённо, сумрачно, иной раз боясь признаться в этом самому себе, не то что читателю, любит! Убеждён: если Антипину удастся сохранить себя в далеко не благоприятных условиях, он вырастет в писателя масштаба своего земляка — Валентина Распутина.
И. Ф.: Как автор книг, посвященных политической ситуации, охарактеризуйте политику, проводимую в стране.
А. К.: Если кратко, в двух словах: нет развития. В промышленности рост нулевой. В обрабатывающей, там, где создаётся наибольшая прибавочная стоимость, и того хуже — спад. В целом рост ВВП не дотягивает до полутора процентов. Нет развития — страна нежизнеспособна.
Инфраструктура убита. Износ коммунального хозяйства превышает 60 %. В замене или ремонте нуждается всё: дома, теплосети, водопроводные трубы. Производительность труда в два-три раза ниже, чем в развитых странах. А к 2020 году и работать будет некому: количество работоспособного населения сократится на 5,5 миллиона человек. Выживаем за счёт доходов от добычи нефти и газа, но запасы подходят к концу.
Боюсь, молодым это не слишком интересно. Хотя именно их жизнь и качество жизни напрямую зависят от этих показателей. А вот данные, которые должны бы «напрячь»: около 400 вузов и филиалов объявлены неэффективными. Кто в очереди на вылет? Творческие вузы. Значит, культура провалится ещё ниже — не будет молодых профессионалов. Многочисленные педвузы. Значит, будет меньше учителей. А следовательно и тех, кого они могли бы обучить — инженеров, айтишников, ученых — тех, кто создаёт новую технику, способную защитить страну и обеспечить её развитие.
Реформа, а точнее разрушение Академии наук, оставляет учёных без собственных средств. Так что и здесь прогресс маловероятен. Скорее всего, всё закончится, как в армии, где новации Сердюкова обосновывались необходимостью повышения управляемости, а обернулись банальной растащиловкой имущества. На этом фоне такая «мелочь», как упразднение Книжной палаты, представляется почти несущественной. Подумаешь — не будет учёта вышедших книг, передачи обязательных экземпляров в библиотеки. И зачем эти книги? Помните, у Грибоедова: «уж коли зло пресечь, забрать все книги бы да сжечь». Боюсь, мечта Фамусова как никогда близка к осуществлению. Об этом сердце болит! О последствиях думать нужно. А вы спрашиваете про политику...
Юлия Крентик: Александр Иванович, в книге «Поезд убирается в тупик» Вы резко высказываетесь о правительстве. Если Вам приходится общаться с сильными мира сего, что Вы от них чаще слышите: слова благодарности, дескать, спасибо за подсказку, или же упрёки?
А. К.: В 90-е годы власть была ближе к пишущим. Руководители высшего ранга читали книги, им было интересно мнение писателей. Теперь власти высоко вознеслись: не докричаться! Да и слушать, судя по всему, желания нет. Причём, не только писателей, но и экспертов во всех сферах деятельности. Выдающийся экономист академик Д. Львов незадолго до смерти с горечью вспоминал слова, сказанные ему президентом: «Вы, академики, ничего не понимаете в экономике...».
Контакты начинаются на уровне хозяев областей. Губернаторы ближе к земле, к реальным людям. А главное, на них возложена ответственность за решение конкретных задач. Хочешь не хочешь — спросишь совета. С несколькими главами регионов у журнала, у меня сложились добрые отношения. Это умные, деятельные, любознательные люди. Они и сами могут рассказать немало поучительного, и мнение собеседника им интересно. Их не оставляют равнодушными ключевые публикации журнала. Благодаря им есть ощущение востребованности, небесполезности того, что мы делаем.
Ю. К.: Считаете ли Вы литературные семинары продуктивными для воспитания читающей молодежи? И что делать с теми, кто не читает?
А. К.: Вопрос следует уточнить. Если имеются в виду мероприятия, подобные Кожиновским чтениям, то они рассчитаны прежде всего на профессионалов-филологов. Конечно, в Армавире студентам щедро предоставляют возможность поучаствовать в заседаниях, но всё-таки в основном на правах слушателей. И уж точно учить читать их никто не собирается.
С молодежью работают на совещаниях молодых писателей. Но и там учат не столько читать, сколько писать. Вам, возможно, полезно узнать, что крупнейшее из таких совещаний ежегодно проходит в подмосковных Липках. Из России, из ближнего, а в последние годы и из дальнего зарубежья, съезжаются молодые критики, поэты, драматурги, прозаики, всего около 200 человек. В течение недели они общаются между собой и с руководителями семинаров — известными писателями, редакторами ведущих журналов.
Я много лет веду семинар «Нашего современника» и всегда настраиваю молодых на поиск удач, а не провалов. Это духовно обогащает и самого критика, и автора, чьи тексты он разбирает. Считается, будто, освобождаясь от недостатков, автор создаёт нечто стоящее. Досадное заблуждение! Ликвидация минусов даёт нулевой результат. Положительный — следствие развития достоинств. Именно на удачи нужно ориентировать пишущего. Нарастив положительный творческий потенциал, он избавится от большинства недостатков.
Что касается обучения чтению, то этим, барышни, придется заниматься вам! Вы филологи-пятикурсники, без пяти минут преподаватели. Через год вы придете в классы и займетесь, может быть, самым важным на свете делом: совместным с учащимися постижением вершин духовного опыта, аккумулированного в книгах. Чтение — единственный способ сделать это богатство своим.
Ю. К.: Как публицист и как человек чьим мнением Вы дорожите?
А. К.: Мне дорого мнение Валентина Распутина и Игоря Шафаревича. И не только мнение — они по-человечески близки и дороги мне. Валентин Григорьевич с его затаённой эмоциональностью, глубинным пониманием человеческой психологии, особенно женской, которую он чувствует едва ли не лучше самых крупных наших писателей, представляется мне олицетворением русской души. Игорь Шафаревич, ученый мирового уровня, член российской и многих иностранных академий, видится мне воплощением национального интеллекта. Я счастлив, что уже не один десяток лет знаю этих замечательных людей.
Дружеского круга у меня, к сожалению, нет. Друзья юности разлетелись по свету или рано ушли из жизни. А других не нажил. Позволю себе дать совет: дорожите друзьями студенческой поры. Это только кажется, будто новых можно завести когда угодно и сколько угодно. На самом деле с каждым годом даже простые человеческие контакты устанавливать всё труднее.
К счастью, в сложных ситуациях я могу положиться на жену. Мы учились на одном курсе в Московском университете и вместе уже 40 лет. Представьте, это раза в два больше вашего возраста! И по каждому значимому вопросу, по каждому тексту — моему и её — обязательно советуемся. Художественные новинки в нашей семье она читает первой, если рекомендует — читаю я.
От души желаю и вам найти не просто, как сейчас говорят, партнёра, но единомышленника и собеседника, на которого можно положиться в трудную минуту, а во время домашней уборки или чистки картофеля обменяться стихотворными цитатами из Блока или репликами героев «Белой гвардии».
И.Ф., Ю.К.: Спасибо, Александр Иванович, за пожелания и за интервью.
Беседовали Ирина Фалеева и Юлия Крентик.
