Леонид СОВЕТНИКОВ. Живое до боли мгновенье
***
Клубок покатился… Мурлычет кошка,
Об руку трётся, глаза прикрыв.
А в комнате — солнечная дорожка
И тишины золотой налив.
Окошками света стена богата,
А кресло — пятнами, будто в нём
Цветными клубочками спят котята,
Свой рай блаженным обняв теплом.
КАК ПОЗАБЫТЬ
Как позабыть о лучшем сне земном,
Который с явью до сих пор не слился?
На Чёрной речке в детстве он приснился —
Не в здешнем веке, а совсем в ином.
Там девочка, любимая до слёз,
Такая та, что обмираю весь я,
Со дна души восходит в поднебесье,
По кромке плёса в мир речных стрекоз.
Там ярче звёзды и рассвет быстрей,
Черёмухи воздели к небу ветки,
И сердце, будто вольный соловей,
Не признаёт грудной скелетик клетки.
Одну из трёх сестёр по именам,
Тебя оно, волнуясь, узывало
То рыть ходы сквозь дебри сеновала,
То, рыб шугая, бегать по волнам.
Когда б на свете красоту ценили,
Глядели б неотрывно на тебя.
Как ты молчишь, с букетом жёлтых лилий
И выгоревший локон теребя.
Как ты поёшь — и искренне, и тонко.
Как ты лежишь, не ведая стыда,
На сахарном песке, где лижет кромку
И сладко-сладко шепчется вода.
Какой бы ты была в объятьях ночи,
Стань женщиной, купайся в волнах чувств?
Не карие глаза, блистали б очи!
Не губ бутон, раскрылся б розан уст…
Но ночь зажглась, когда слепые руки
Постичь пытались, что же надо нам,
И сосны пели о реке разлуки,
И чёрный ветер крался по волнам.
Тебя из сна сюда переселю —
Мечтал не раз. Но глубже чуя бездну:
Скорей к тебе из этого исчезну —
Шептал поздней, а нынче лишь люблю.
Копаясь в недрах старого альбома,
Не узнаю себя. И мнится мне,
Что это ты с другим была в том сне,
А мне лишь только издали знакома.
***
И на голос разлуки — лишь сон о далёком.
Я держу твои руки — и сосны над нами,
Ветерок овевает твой сбившийся локон,
И ночная прохлада дрожит светляками.
Это только ручьи превращаются в реки,
Или тени — ничьи на бродячем пригорке.
Ты моя, ты маяк — пусть сквозь сонные веки
Пробивается мрак, но глаза мои зорки.
Пусть мы тени вдвоём, только речка — бормочет,
И на платье твоём оживляются складки:
Где птенцом трепыхался пугливый комочек,
Трепетания снова мучительно сладки!
Узнаёшь ли меня? — Запрокинулись руки:
Я узнаю тебя, даже если забуду
Эту песню огней, эту сладостность муки —
Даже тени теней не противятся чуду.
И движеньем, что легче лесной паутинки,
Будто время разгладить, к лицу прикоснулась:
Спи, далёкий, пусть утро туманит тропинки —
Я сегодня средь ночи счастливой проснулась.
Я ВЫЙДУ ИЗ ДОМА
Дождливое утро. И роща промокла.
Вдруг звякнет струя, будто лопнет струна.
И галочья стая, звучанья полна,
С каким протирают оконные стёкла, —
Сорвётся с дерев на пустые зады,
На бледность отав, на скупые подзолы.
И ринется ветка сквозь капель узоры
К спокойствию рамы — оконной узды.
И годы пройдут. Как сквозь кальку, невнятно
Проступит — и время, и место — среда.
И, узостью жизни охвачен, тогда
Я выйду из дома в зелёные пятна
Дрожащей листвы и скользящей травы,
Как Ной выходил. Бредя мхом и болотом,
Резучей осокой, колючим осотом
И счастьем, с каким не сыскать головы.
ОСЕННИЕ МОТИВЫ
1
Искусство и природа — между ними
Оттенок отчуждённости сквозит.
Подобное случается с родными,
Когда наносит осень им визит.
Трудом спасают старый реквизит!
И жар труда соизмерим, пожалуй,
Душой и прилежанием — с пожаром,
Какой на ветках стынущих висит.
2
Лишь одиночество, лишь старость,
Порой впадающая в детство, —
Вот всё, что в будущем осталось
И никуда не может деться.
А если что куда и делось
В полупериоде распада,
Так это — счастье верить в зрелость,
Что было, в общем, и не надо.
Возможно, осень схожа с чудом —
На вольных землях, с вольным людом.
В ОСЕННЕМ ЛЕСУ
Блуждать, сырому предаваясь дню,
И вдруг найтись в нерукотворном храме:
Уверовать в сиянье меж стволами
Средь истин, обречённых на корню.
Пусть сеть ветвей — что трещин мёртвый лес,
Пусть облетает золото окладов…
Легко вдыхать сей ладан древних ядов
И не винить за тяжесть свод небес.
Как мало надо! Проблеска в ответ,
Молитвы ветра над обмытым прахом,
Чтоб ощутить с признанием и страхом,
Что нет ветвей и увяданья нет.
КРАСА
1
И вздохнула — рассыпался карточный домик,
И не маялась силой осанн,
Машинально воздев молодые ладони к
Почерневшим, глухим небесам.
За мгновение до, как расситился омут,
Умыкая безмыслие черт,
Лишь сверкнула красой, затянулась дымком от
Неизбывности каинств и жертв.
То ли дар принесла, загубила ли даром —
Ведал туч нежилой истукан,
Как, жалея и злясь, затянула удар о…
И пространства текли по щекам.
2
Один — по безверию, по безлюдью,
Не зная, что значит: двое.
Так ломятся древки ветвей под грудью,
И раненый ветер воет.
Стволы подпирают обвалы свода
Небес, отречённых свыше.
Так гирей к ноге, чтоб устать, свобода
Мятется, себя не слыша.
И если внезапно к земле склониться,
Свой рост умалив и сгорбив:
Враждебные листья, почти что лица,
Красуются в петлях скорби.
СМЕШНАЯ РОЛЬ
1
Не залижешь бессмертных царапин,
Ведь не плоть пытали в ночи.
Я не мавр, я чумазенький Чаплин —
Так потешься, похохочи.
Ну, а выступят слёзы от смеха —
Не споткнись о плач сгоряча.
Ты же, в общем, во всём неумеха,
Кроме навыков палача.
2
Смешную роль упрямца и глупца
Я напишу от третьего лица.
Средь якающих третьих лиц полно,
Средь окающих — он, она, оно.
О, ты прочтёшь, кривя усмешкой рот:
Он не играет, но и не живёт…
И вновь ослабнет паузы шлея:
Играешь — ты, опять без роли — я.
ПЕРВЫЙ СНЕГ
Белеют пней разъятые колени,
Над ними крылья ширит пустельга.
Объята холодком прикосновений
Берёста, что натёртая фольга.
Клин журавлей скользит в топор заката,
Но как подарок ценится утрата.
И первый снег сырых полей стога
Целует, словно белозубый гений!
Целует влёт — и вся тут недолга.
***
Сыро. И день не светел.
В страннейшем из миров
Вновь осыпает ветер
Камешки с плит домов.
Что же с латынью этой
Делать? Сто раз на дню
Шепчет она: «Не сетуй,
Не предавай огню».
Не предаю, а в уши:
«Веруй...» — Что делать с ней?
А темнота снаружи —
Внутренней не страшней.
ЭХО ВПОТЬМАХ
Земля опочила под прахом ночным.
Уходит вода перекатом речным.
Снега оседают на хладную твердь.
Что если и людям такая же смерть?
И тягость, что виснет и мучает днесь,
Исчезнет, как мира гремучая смесь!
И звёздный ракушечник — эхо впотьмах,
И легче душе, чем незримее прах?
***
Преданность снега искрится,
Иней ветвей — мельхиоров;
Явь создающие спицы,
Слепну от ваших узоров!
Ваших не стою трельяжей,
Рамы финифтевых стёкол:
В каждом — звездою вальяжной
Блещет всевиденья око.
Но палисадника тени
Разве ж разымешь слезами…
Иль не становятся теми,
Кем отражаются сами?
ЗЕМЛЯ МОЯ
Когда гремят засовы ржавых чувств,
И ломит свет пустые очи мрака,
Я бледным воском пред тобой свечусь,
И лик твой тёмный таяньем оплакан.
Земля моя, тебе и хна к лицу,
Как женщине, заведомо пропащей.
И яркость красок клонится к светцу,
Что не ища, глядишь, навек обрящем.
***
Бумага как поле бела.
Но в поле зависит от снега
Таимая мера тепла,
Хранимое чувство побега.
Бумажные зимы страшней.
Они и весною не тают,
Открытость словесных корней
Одним безразличьем питают.
Уж лучше измена и боль!
Живое до боли мгновенье,
Чтоб слов напряжённая роль
Корнями вросла в откровенье.
***
Горьким дымом тянется дорога,
Чувств мерцанье ворошат ветра.
Позади осталось слишком много
Тёплых звёзд сердечного костра.
Странно ветка за спиною треснет.
Прежний мир потерян навсегда!
Загрустить бы журавлиной песней,
Но и это — как в реке вода:
Маху даст иль крюку — те же трюки,
А вернуться воля не дана.
По бокам две верные разлуки —
Справа отмель, слева крутизна.
Так вперёд. Дороги нет священней,
Если сердце чуткое иметь.
Бьются в такт две жилки сокращений —
Справа глупость жизни, слева смерть.
***
Не ради красного словца
И не о жизни, но о слове,
Что бросил ветер в мощном лове,
Смущённо шепчут деревца.
Не вдохновенье, выдох вон:
По инстинктивности, по зову —
Не к слову «жить», а жить «по слову»
Подстрочник рощ переведён.
Слова, деревья ль — от корней.
И я, волнуем вместе с вами,
Шепчу шершавыми губами,
Что жизнь — как ветвь и суть — не в ней.
