Ангелина ПРУДНИКОВА. Коснуться таинства

***

Такое сказочное утро!

Свеченьем розовым прошит

Весь воздух, и унылый вид

Домов сродни картинкам будто

Иль декорациям пустым

И плоским, в сказочной подсветке,

И даже воробьи на ветке

Оделись в персиковый дым.

И шлёт сквозь персиковый пух

И перья облаков светило

Улыбку: ох и расцветило

И разукрасило старух,

Дома, деревья и котов,

Дворняг, автобус номер третий, —

Как будто день пришёл последний:

Порадуйся — и будь готов!

Без солнца светится весь мир,

Всё розовея, розовея,

И если ветерок повеет —

То перейдёт весь мир в эфир!

Две чудо-радуги стоят

Над этим утром в довершенье,

И я, приняв уже решенье,

Иду под ними наугад —

Благоговея, вся в мечтах,

Таких же — розового цвета.

И обмануть надежду эту

Не сможет Тот, Кто в небесах!

МОРОШКА

Ягода-морошина,

Ты ли не в чести? —

Ты на Север брошена

Из святой горсти…

Тёмными болотами

Вдруг поманит глаз

Грань твоя золотная,

Моховой алмаз.

Сторона унылая

Свету не страшна:

Солнечною силою

Ты напоена.

Сладкая да вкусная? —

Не могу сказать.

Жизненная, хрусткая —

Хлебушку под стать!

Потому-то загодя

Люд из года в год

Золотую ягоду

Про запас берёт.

И не зря красуется

В золотом меду —

С ней перезимуется

Веселей в дому!

А вольна морошина

От тоски спасти —

Потому что брошена

Из святой горсти.

НОЧЬЮ БЕЛОЙ

Солнце пало на запад.

Холм, избушка на нём.

У травы пряный запах.

Месяц в небе ковшом.

Речка влажно бормочет.

В баньке мылится пан.

И русалка полощет

В шайке волосы там.

По плечам ходит веник,

Квас на камне шипит...

А в избушке священник

Так невинно сопит.

Музыкант на крылечке,

А безумец в окне.

Завозились на печке

Пан с русалкой во сне.

Солнце встало, сияет,

Холм лучами палит.

Пан русалку ласкает,

А священник всё спит.

Ночь давно на исходе,

Да не крикнет петух:

Топчет кур в огороде —

Разлетается пух.

А безумец в избушке

Знай протяжно кричит.

Музыкант мнёт подружку,

А священник всё спит.

Только встанет, очнётся —

Вмиг дурман пропадёт:

Дива стиркой займётся,

Пан на службу пойдёт.

Музыкант на пороге

Будет струны щипать...

Месяц выйдет двурогий —

И сойдутся опять

Пан, русалка, кликуша,

Поп, безумец, поэт.

Будут водочку кушать,

Будут песенки петь.

И ничто здесь не может

Измениться вовек.

Русь. Деревня. Был дождик.

Значит, будет четверг.

***

Жгла,

   выворачивала,

крутила, мяла

Чёртова страсть,

   разжигая живот и темя.

Что повело,

   потащило,

закувыркало

Из дому исподволь,

    напропалую, в темень?

Жёнушку — побоку,

деток и мать-старуху;

К ней — не красавице,

не потаскухе вроде...

Сшиблись

     и перехлестнулись

две силы духа,

Вместе скрутились —

и ринулись колобродить.

А наобщавшись

уже

до изнеможенья,

Вдруг отпихнутся они,

разбегутся снова.

Только любовь их,

слепого

происхожденья,

Будет ходить

   и нет-нет

разорять гнездовья.

ОСВОБОЖДЕНИЕ

Дорога. На дороге волк.

С волками в драке знаешь толк?

И я не знал, но шёл вперёд, —

Я, одинокий сумасброд.

Ведь мне его не обойти —

Смести с пути его, смести!

И я бросаюсь на волка:

Я или он — вся недолга!

Я волка жал, за глотку жал.

В его глазах — сто тысяч жал,

В его зубах — сто тысяч жал,

Сверкал во тьме его оскал...

Так, без ножа и топора,

Давил я волка до утра,

И волк потух, и волк поблёк,

И ног своих не уволок.

Я шкуру снял, — впервые снял,

С горячей шкурой я стоял.

Едва остался я живой,

Но что-то сделал волк со мной...

Я шкуру волка поволок,

Как пыльный и пустой мешок,

Но счастья я не испытал —

Я тоже зверем, верно, стал...

РОДНИК

Родник, наверно, был святым —

Над ним замшелый крест…

Да не заметно суеты

Монашеской окрест:

Монахов нет в монастыре

Седьмой десяток лет.

И нет здесь больше лагерей —

Разрухи виден след…

Кого ж питал, от жажды спас

Родник святой водой? —

Готов наполнить и сейчас

Стакан берестяной.

Замшелый сруб, каменья в ряд,

А воды так чисты,

Что словно в воздухе парят

Кусочки бересты.

Под ними — пусто! Вещий страх

Находит неспроста:

Вода в болотистых местах

Так ангельски чиста!

Булыжный ствол уходит вглубь,

Воды нет и следа…

Но стоит только почерпнуть —

И вот она, вода!

Напьюсь всего одним глотком

И в землю поклонюсь:

Хранима чистота крестом,

А чистотою — Русь.

***

О, это озеро туманное! —

Как чаша Божия в лесу.

Живое, тёплое, желанное —

Притихло, точно ждёт грозу.

В нём тайна есть…

Коснуться таинства —

И маята, и древний страх:

Что под поверхностью скрывается

В его задумчивых волнах?

Вступаю в воду тёмно-чайную.

Ни всплеска… Медленно маня,

Вода — по грудь уже — печальная

Ласкает, топит ли меня?..

Плыву, плыву, а воды тянутся

Травою руки мне обвить,

Чтоб из объятий томных, тягостных

Не отпустить, не отпустить…

***

Дерево. Дерево. Дерево. В общем, лес.

Кто-то в лесу — в нору? Нет — на дерево влез.

Лезет, пыхтит, упарился. Просто страх.

Между ветвей пластается — вот размах!

Между сучков корячится. Слышен свист…

То муравей с товарищем напились.

Треснули по полшкалика кислоты —

И загорелось сведать им высоты.

Вот и ползут-хохочут, едва видны…

Ствол. Кроны сосен. Облачко. Взгляд с Луны.

ВАРКА ПЕРВЫХ ПЛОДОВ

(Из цикла «Технологии»)

Варка первых плодов — значит, вновь урожая дождались.

Значит, голод не страшен и можно забыть про него.

Потому наши предки за праздник её почитали —

Варку первых плодов: брюквы, репы, гороха, бобов.

…Мы варили картошку. Ту, первую, что подрывали.

Набивали молоденькой, мелкой до верху чугун.

«Разводите огнишшо!» — родители нам доверяли.

Мы бежали за баню — всё главное деялось тут.

Чугунок водрузив на два плоских приземистых камня,

Мы сносили весь хворост с округи к нему побыстрей.

Зажигали огонь и, усевшись по кругу, глазами

И горячим желаньем нудили его закипеть.

Много ль надо картошке? Мы острую спицу втыкали,

Её выстрогав прежде, в нетвёрдый картофельный бок.

И — «Готова!» — родителям занятым звонко кричали.

Шёл с отнимками кто-то из взрослых, чтоб слить чугунок.

И, дымящийся паром, горячий чугун уносили.

Мы бежали, довольные, в дом — а стемнело-то сколь!

А потом за столом из тарелки картошку тащили:

Каждый — в блюдечко с маслом, на донышке — крупная соль.

Ах, картошечка та — помакаешь — вообще объеденье!

Все вокруг гомонят, подбородки от масла желты.

А лет триста назад — не картошка, а брюква, наверно,

Точно так же варилась за банею до темноты.

Кто же будет её ставить — первую! — в русскую печку?

То был древний обряд, и языческих требовал справ.

На огнище пекли пробу первых плодов вековечно,

Первобытный огонь бился радостно в тёмных глазах.

ДЕВЧАЧЬИ ЗАБАВЫ

Звенящая тишь над рекою:

Гром капли, упавшей с руки...

Дремота так тянет к покою,

Особенно здесь, у реки...

Холодной росою умыто,

Светило встаёт на лугу,

И, в дымке зелёных накидок,

Берёзки навстречу бегут

Пяти неказистым лошадкам,

И скачет, и мчится земля

Навстречу пяти горожанкам,

Не знающим толком коня!..

Лишь храп да отчаянный топот,

Да бег под копыта травы...

Ах, скачки навстречу восходу —

Забава девчачьей поры!..

Все нежности напрочь забыты,

И только — вперёд и вперёд!

Ох, кто-то упал под копыта...

Ах — кто-то его подберёт!..

И плакать совсем не пристало.

Ведь помниться будет потом:

Их солнце так близко вставало —

Всего-то один перегон!

ЗИМА

Чуть устало Зима пришагала,

Размотала неспешно холсты,

А потом их умело сшивала —

С мастерством неземной высоты.

И руками их чутко обхлопав

И морщинки разгладив везде,

Всё в порядке оставив до срока,

Потащилась неспешно к себе.

Был наряд её скромен, добротен,

Мерно стукали в пол башмаки…

И следили за этой работой

С одобрением чьи-то зрачки.

***

Где маленький и гордый Пушкин

Лежит, уткнув лицо в шинель,

Где, разгораясь, заметает

Фигурку чёрная метель, —

Там я брожу и слёз не прячу,

Незримо рядышком стою.

Я не вмешаюсь наудачу —

Я руку Божью узнаю.

Всё так, всё так же, неизменно:

За дар бесценный — эта степь,

И даль — черна; на мёрзлой сцене

Метёт метель, лежит поэт!..

***

Россия, родная Россия,

Не буду тебя утешать:

Ты лучшее в чреве носила —

А самому худшему мать.

Вкусила ты «царства свободы» —

В цепях по рукам и ногам,

И жаждут свои же народы

Обчистить тебя донага

Да выгнать — в рубцах и заплатах,

Как нищую, — полем шагать...

И снова твои супостаты

Остатки в куски будут рвать!

Родная, воспрянь и уверуй:

Ты можешь себя превозмочь!

И знай: тебя любит без меры

Одна непутёвая дочь...

***

На отшибе деревушка:

Пашни, пашни перед ней.

Там живёт одна старушка —

И не ждёт уже гостей.

Я же рвусь туда упрямо,

Хоть избы знакомой нет…

В деревушке этой мама

Родила меня на свет.

Тут она девчонкой в пожнях

Знала каждый уголок,

А потом и я, попозже,

Тропкой бегала в лесок.

В том лесочке — топком, светлом —

Тьма смородины была,

А над озером заветным

В нём черемуха росла:

Что за ягоды родила! —

Не видала я крупней.

Я ведёрко приносила —

Хвастать — матери своей.

А она вздохнёт чуть слышно:

«Хороша, да всё ж мелка…

Раньше ягода как вишня

На черёмухе росла!

К ней ходить любили люди:

В озерке цвели цветы…

Лилий тех во всей округе

Не отыщешь нынче ты».

Мне хотелось верить в сказку —

Озерко я обошла…

Заклинала я напрасно:

Ни цветочка не нашла.

Но сквозь шелест леса слышно:

«Были лилии… Была

И черёмуха как вишня —

Слишком поздно ты пришла…»

Окружили деревушку

Перерытые поля.

И всё глубже прячет душу

Первозданную

Земля.