Виктор БАРАКОВ. Московские зарисовки
Венчание
Москва всегда была шумливой, взъерошенной, уставшей от приезжих. «Базар-вокзал», что с нее взять… В середине 90-х московский базар раздулся, как флюс. К каждой станции метро прилипли торговые ряды из палаток с сомнительными продуктами. Народ был беден, и поэтому «отоваривался» здесь.
Но была и другая, благодатная сторона в тогдашних бедствиях — неофиты потянулись в церковь.
Я ходил в храм Михаила Архангела на юго-западе столицы. В один из дней, зайдя в него и почти сразу услышав возглас: «Отче наш!..», я удивленно посмотрел на циферблат — службу почему-то перенесли на час раньше.
В церкви было тесно и как-то неуютно: сквозь толпу верующих протискивались репортеры с камерами, было много незнакомых лиц, жующих жвачку и тихо переговаривающихся по дорогим и редким тогда сотовым телефонам, — все они были одеты в темные пальто из тонкого сукна.
Служба закончилась. Толстый седобородый отец Ярослав вышел на амвон и объявил:
— Братья и сестры! Прошу вас освободить храм, нам надо подготовиться к венчанию.
Верующие послушно вышли, некоторые остались стоять у входа, предвкушая зрелище. Я собрался было уйти, как вдруг громкое покашливание из репродукторов заставило меня замереть: у входа на храмовую территорию возле машины с усилителями сверкали на солнце два белых «линкольна», стоял автобус, два грузовика, карета «скорой», а все вокруг было перекрыто заграждениями, возле которых дежурили милиционеры. Верующие зашевелились:
— Вы слышали, Жириновский будет венчаться?
— Сын?
— Нет, он сам.
— Для полного счастья ему еще нужно совершить обряд обрезания! — едко заметил мужчина, похожий на былинного богатыря.
Динамики неестественно радостным голосом завопили:
— К нам приехал, к нам приехал Владимир Вольфович, дорогой!
То ли цыганский, то ли народный хор торжественно запел, приплясывая на открытой платформе грузовика.
Толпа ахнула: на тройке белых коней ворвались в проезд Владимир Вольфович в «жириновке» и его свита. «Жених» стал разбрасывать купюры, мальчишки, отталкивая друг друга, бросились их подбирать.
— Мало, мало! — усмехался тусовочный голос ведущего. — Еще!
Вверх полетели монеты, зеваки не выдержали и стали их ловить, размахивая ладонями с растопыренными пальцами.
Из «линкольна» вышла странная пара: пожилой иностранец в бабочке, ведущий под руку высохшую спутницу.
— Это Ле Пэн! — шушукались соседи.
Наконец, ворота распахнулись, и тройка, подъехав к нам под переливчатое дребезжание колоколов, остановилась у входа в храм. Жириновский, подхватив руку жены в длинной снежной перчатке и самодовольно поджав тонкие губы, последовал внутрь. Белая ажурная шляпка Галины Жириновской заколыхалась — «новобрачных» чуть не смяли фото- и телерепортеры.
Церковные двери закрылись. Толпа любопытствующих подхватила меня и понесла к боковому входу с широкой стеклянной рамой. Напирали со всех сторон. Была слышна английская речь: зазевавшиеся американские журналисты тщетно поднимали на руках свои видеокамеры — наши оказались выше ростом.
Вдруг в мою спину кто-то стал отчаянно и грубо толкаться:
— Я депутат Государственной Думы Митрофанов! Требую меня пропустить, вот удостоверение!
Диабетического вида мужчина в очках, на возмущенном лице которого ходуном ходили большие черные брови, не смог добиться своего — толпа равнодушно и одновременно презрительно стояла, почти не шевелясь.
Я увидел сквозь стекло, как возле иконостаса бегали старушки в служебных халатах, вениками отгоняя от икон обнаглевших операторов, установивших свои лестницы прямо на амвоне, — они пытались направить аппараты на «молодых», повернувшись спиной к алтарю.
Старушки были неумолимы — лесенки пришлось сложить.
Венчание началось. Батюшка Ярослав водил чету вокруг аналоя, потом над ними стали держать венцы:
— Венчается раб Божий Владимир и раба Божия Галина!
Прильнувшие к окнам комментировали:
— Вон, короны уже надели.
— Жалеет, наверное, что не царские!
Мне, наконец, удалось выбраться из людской массы. Я пошел в сторону метро и слышал, как взревел хор:
— Многая лета!
Еще через минуту заиграла мелодия из песни «Серебряные свадьбы», и на ее фоне ведущий стал перечислять:
— Получены поздравления от всех женщин: от Франции до Японии!
— Только что пришло поздравление от министра обороны Павла Грачева.
— От всех поздравления, от всего мира!!
— Владимир Вольфович благодарит Русскую православную церковь, ее священство за ритуал.
— Слово имеет олимпийская чемпионка по гимнастике…
И снова звучал хор, потом стали петь акафисты, продолжался колокольный звон.
На лужайке между храмом и переходом метро выгуливали собачек две девушки-модницы, по возрасту школьницы. Одна вела на поводке пуделя, другая — таксу:
— Ты не знаешь, чего это там, у церкви, делается?
— Да это Жириновского отпевают!..
Карбонат
Вот уж не думал, что когда-нибудь окажусь на Рублевке! И не где-нибудь, а на самом настоящем съезде… Коммунистической партии Российской Федерации.
Тогда, в начале нулевых, компартия учредила что-то вроде союза патриотических сил, стремясь собрать в единый кулак всех патриотов — дело, как учит история, благородное, но абсолютно неосуществимое: сколько у нас людей, столько и партий.
Пригласили меня — то ли в качестве вологодского гостя, то ли наблюдателя; в общем, в статусе праздношатающегося.
Возле станции метро гостей поджидал «Мерседес», — автобус с тонированными стеклами, который и повез нас в самый дорогой поселок элиты, Жуковку. По пути я с изумлением разглядывал частные трех-, пяти- и даже девятиэтажные (!) дворцы, стремящиеся хоть как-то приподняться над высотным забором, чем-то напоминающим Кремлевскую стену. У ворот олигархических владений дежурили евроохранники в черных костюмах, обязательных белых рубашках и галстуках — они изнывали на солнцепеке, но стойко переносили «тяготы и лишения» своей холуйской службы.
Жуковка оказалась неожиданно скромной снаружи, словно путана у входа в «Метрополь», а вот внутри…
Я сразу понял, что такое богатство вижу в первый и в последний раз… Гостиница в центре поселка походила на американский круизный лайнер — в ней было все, и все это было построено и оборудовано по высшему разряду. Если паркет — то из самых ценных пород дерева, инкрустированный с удивительным изяществом; если блистающие двери — то такой красоты, что даже урод в них смотрелся бы душкой; если картины на стенах — то подлинники итальянских мастеров; если сады — то висящие, парящие и благоухающие немыслимыми запахами; если девушки обслуги — то такой внешности, от которой таяла душа.
До начала мероприятия оставался час. За это время я почти потерял дар речи и способность здраво мыслить. Единственное, что во мне еще сохранялось — это чувство голода. Ведомый этим желанием, я отыскал на первом этаже буфет, больше похожий на дворцовую палату. За стойками в свете ламп переливались высокоградусные бутылки всех марок, за стеклами витрин манили живописно разложенные деликатесы.
Я выбрал из неизвестных и знакомых названий самый тонкий бутерброд с карбонатом и заказал к нему чашечку кофе. На ценник я даже не посмотрел — в кармане лежали заработанные за целый месяц деньги, а заодно и обратный билет. Через мгновение с зарплатой мне пришлось расстаться…
Я давился карбонатом, сидя за столиком, и лихорадочно соображал, пытаясь вспомнить, в какие эмпиреи упорхнул мой рассудок.
Звонок вернул к действительности — надо было идти в конференц-зал. Там, сидя в кресле с краю, я стал разглядывать делегатов.
В президиуме разместились три Геннадия: вождь Зюганов, спикер Селезнев, — они приехали на черных «Ауди» в милицейском сопровождении; «красный» предприниматель Семигин, а также Сажи Умалатова, стойкая защитница СССР.
В зале я тоже искал знакомые лица — и нашел: это были актеры Елена Драпеко, бессмертная Лиза Бричкина, и Иван Рыжов, «дед всея Руси».
Заседание началось. Выступления, указанные в программе, шли чередом, все — по теме, но ораторов тянуло совершенно в разные стороны: один призывал изничтожить олигархов, другой — их приручить, третий клеймил церковь, четвертый хвастался знакомством с Патриархом, пятая укоряла мужчин… не помню, в чем, но правильно — нечего увлекаться бесполезными разговорами.
В антракте… ой, извините, в перерыве, коммунисты, сочувствующие и все остальные тонкими струйками просочились в ресторан.
Ах, что это был за ресторан! Светлый, яркий, зеркальный, музыкальный, — за роялем играл Шопена лауреат международных конкурсов, наверное, для поддержания аппетита. А какие лакомства нам предлагались! Половину из них я видел впервые.
Официантки, приглашенные, вероятно, прямо с конкурса красоты, вручили нам папки с меню. Я, по скромности, заказал борщ, мои случайные спутники оказались бойчее — аромат их блюд словами было не передать, только междометиями.
Вволю загрузившись съестным, мы вышли в фойе, и тут…
Лучше бы я не видел этого изобилия: на белоснежных длинных столах, стоящих вдоль стен, была выставлена бесплатная снедь и горячительное всех типов и расцветок: армянские, греческие и французские коньячные бутылки; бокалы с шампанским, винами и водкой; фрукты, сладости и бутерброды всех видов: черная икра, красная, балык, осетрина, сервелат…
Карбонат!!!
Настроение резко испортилось. Еле досидев до конца съезда, я выскочил на свежий воздух, где на парковке тихо мурлыкал автобус. Через час я очутился в том же самом месте, откуда и начиналось незабываемое путешествие — у перехода в метро.
На память у меня остался выданный все участникам съезда небольшой синий пластиковый портфель с блокнотом и ручкой внутри — подарок от Геннадия Андреевича Зюганова.
И на том спасибо.
