Алексей КОТОВ. Заметки на полях «Мастера и Маргариты»
Каким бы гениальным ни был писатель, он не знает, сколько времени будет жить его книга, а это значит, что он не знает и ее финала. Гениальную книгу дописывает Бог.
Автор исследования полностью согласен с мнением дьякона Андрея Кураева: «Сразу скажу: так называемые “пилатовы главы” “Мастера и Маргариты” кощунственны. Это неинтересно даже обсуждать».
Первая страница романа
Улыбнусь: едва усевшись писать эти заметки, я сразу понял, насколько горек будет мой хлеб. Небольшой по объему текст вдруг оказался для меня не сопоставимым по трудности с любым рассказом и даже маленькой повестью. Слова, слова, слова!.. Откуда они только берутся? И если во время работы над любым другим текстом я вижу сравнительную ценность слов, выбираю те из них, которые лучше передают смысл и краски, то сейчас… Короче говоря, моя краткость будут вынужденной. Именно так и никак иначе. Автор эти строк не социолог, не историк и не философ. Я — писатель. Но, как и скульптор, я вынужден отсекать все лишнее.
Когда-то я занимался анекдотами…
(Снова улыбнусь: во-первых, я не разделяю общелитературного презрения к этим крохотным притчам, а во-вторых, ведь должен же кто-то придумывать то удивительно смешное, парадоксальное и живое, что, потеряв имя своего автора и пережив первоисточник, все-таки продолжает жить.)
…И, стараясь понять великий «принцип анекдота», я понял одну очень важную вещь: главное не в умении найти ловкий ответ на поставленный вопрос, а в том, чтобы правильно построить сам вопрос. Парадокс?.. Нет. Но ведь правильно построить вопрос (правильно с точки зрения эффективности его решения) можно только заранее зная на него ответ. А тогда, казалось бы, о каком вопросе может идти речь, если ответ известен? Впрочем… Разве можно увидеть шесть сторон кубика, не вращая его? Но даже при вращении три его стороны все равно окажутся на «темной стороне луны».
Примерно так пишутся анекдоты. Например, вы берете словарь и открываете его на любой странице. Допустим, первое слово, которое бросилось вам в глаза — глагол «отбивать». Ну что ж, пусть он и будет центральным в еще не рожденном анекдоте. Какие ассоциации у вас вызывает этот глагол? Ну, наверное, молоток… каменная глыба или стена… зубило… пыль… удары по зубилу… ой, по пальцу попал! Очень хорошо и достаточно. А можно ли, скажем так, отбивать что-то другое и отбивать иначе? Кто-то спросит: отбивать не молотком, а кувалдой, что ли? Нет, не кувалдой. Но отбивать. Если вы не нашли ответ на этот вопрос, пожалуйста, прочитайте следующий анекдот. Беседуют три роковые красавицы: брюнетка, шатенка и блондинка. Брюнетка хвастается: «Я отбила мужей у трех жен», шатенка: «А я у пяти». Тут блондинка спрашивает: «Вы статую Веры Мухиной “Рабочий и колхозница» видели?” Первые две с недоумением: “Мол, да, видели…” Блондинка гордо: “Так вот, вчера я …… от нее рабочего!”»
А теперь, пожалуйста, вставьте вместо многоточия нужное по смыслу слово. Это легко, да?.. Заметьте, я поставил перед вами задачу и вы ее решили. А смысл ответа подсказал вам текст анекдота. Именно о таком умении ставить вопросы (задачи) я и говорил. Знаете, я уверен, что разгадка любого литературного текста (вне зависимости от степени его гениальности) именно так и находится — она всегда в тексте, пусть даже на «темной стороне луны». Ведь побеждает не тот, кто играет по правилам (я имею в виду читателя), а побеждает тот, кто создает эти правила.
Для того чтобы понять замысел Булгакова, вложенный в «Мастера и Маргариту», во-первых, не нужно лезть в философические дебри, потому что роман писан не для исследователей «теории заговора», а для простых читателей. Во-вторых, этот замысел потрясающе прост, и для его понимания нужно разобраться в смыслах первой и последней строк романа. Я уверен, что теперь уже улыбнулись вы. Мол, и все?!.. Да, все. И я берусь доказать это. Не ужасайтесь, пожалуйста. Я отлично знаю, что в некоторых голливудских студиях продюсеры именно так и читают сценарий: открывают начало рукописи, потом ее конец и выносят свое суждение. Я не поклонник данного метода, но и не я написал «Мастера и Маргариту».
Теперь нам пора открыть великий роман Булгакова.
...Так кто ж ты, наконец?
— Я — часть той силы,
что вечно хочет зла
и вечно совершает благо.
Гете. «Фауст»
Пора задуматься. Да, «Мастер и Маргарита» — роман о дьяволе; да, Булгаков любил оперу «Фауст»; да, тут можно бесконечно долго (ведь мы уже не раз перечитывали роман от корки до корки) рассуждать на тему, какое благо принес героям романа Воланд. Но зададим простейший вопрос: а что может считать благом дьявол? Стоп, стоп, стоп!.. Повторяю еще раз, я не собираюсь демонстрировать фокусы софистики. Я не Коровьев или Кот-Бегемот и мы с вами не в Варьете. На этом основании я утверждаю, что Воланд мог принести любое благо, кроме того, которого он… боится! На мой взгляд, это простейший и самый верный ответ. Впрочем, он довольно неожиданный, не правда ли? Казалось бы, ну чего может бояться дьявол? Если он — олицетворение зла, то, наверное, бояться он должен доброты и милосердия, то есть всего того, что по своей природе является антиподом зла. Но в романе Булгакова добро довольно мирно уживается со злом, а Воланд совсем не боится высокой моральности.
После бала, во время ужина, когда Маргарита просит Воланда, чтобы Фриде не подавали платок, Сатана отвечает:
«— Ввиду того, — заговорил Воланд, усмехнувшись, — что возможность получения вами взятки от этой дуры Фриды совершенно, конечно, исключена… я уж не знаю, что и делать. Остается, пожалуй, одно — обзавестись тряпками и заткнуть ими все щели моей спальни!.. Я о милосердии говорю, — объяснил свои слова Воланд, не спуская с Маргариты огненного глаза. — Иногда совершенно неожиданно и коварно оно проникает в самые узенькие щелки. Вот я и говорю о тряпках… Вы, судя по всему, человек исключительной доброты? Высокоморальный человек?»
Сказано не без усмешки. Милосердие, в понимании Воланда, едва ли не ассоциируется с тряпками. Причем оно по-мышиному проникает в щели. Вряд ли Воланд, рослый и сильный мужчина, да к тому же вооруженный шпагой, боится «мелкого грызуна» — милосердия.
А вот размышления Воланда в Варьете, когда зрители попросили вернуть конферансье голову:
«— Ну что же, — задумчиво отозвался тот, — они — люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было... Человечество любит деньги… Ну, легкомысленны... ну, что ж... и милосердие иногда стучится в их сердца... обыкновенные люди... в общем, напоминают прежних...»
Воланд снова удивительно снисходителен не только к жадности, но и к доброте. Странно?.. И да, и нет. Нет, если Воланд считает себя равным Богу. Тогда почему бы ему не быть судьей всего, в том числе и милосердия? Но тут, правда, стоит подумать о том, что внутреннее содержание всегда таинственнее своей внешней формы.
А если это так, то что есть красота
И почему её обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
Николай Заболоцкий, 1955 г.
Пока оставим в покое высокую поэзию и попробуем рассуждать следующим образом: допустим, что значит для банкира цифра «три»? Наверное, это могут быть «три копейки», «три тысячи рублей» и «три миллиона долларов». Три копейки — кусочек дешевой меди, три тысячи рублей — уже серебро, а вот три миллиона — конечно же, золото. Короче говоря, для банкира цифра «три» ничего не значит, пока не известен материал монеты. В случае с платком Фриды Воланд сам оценил милосердие Маргариты как «тряпичное». И он оказался прав. Ответ Маргариты — «Она ждет, мессир, она верит в мою мощь» — не имеет к милосердию ни малейшего отношения. Можно говорить о мощности тепловоза или танка, но никак не о мощности милосердия. Скорее всего, задавая Маргарите вопрос о ее «высокоморальности», Воланд, как умный «врач», поинтересовался, не больна ли его клиентка бледной, вялой добротой и насколько тщательно омыла ее «быстрота и нагота».
Рассмотрим другой простой пример на тему внутреннего содержания. Допустим, некоего человека попросили выпить «в знак дружбы и взаимного доверия» некое дорогое вино из сосуда, напоминающего своей формой человеческий череп. Наверное, любой здравомыслящий человек, во-первых, поинтересовался бы, а почему у сосуда такая странная форма? Вопрос не лишен здравого смысла, потому что из подобного сосуда человек пьет не каждый день. Предположим, что ему ответили, мол, это только шутка и нужно проверить, насколько крепка ваша нервная система. Но тогда возникает следующий вопрос: а что за вино в сосуде и можно ли взглянуть на бутылку, из которой оно было налито? Если бы человеку предъявили не бутылку, а мертвого барона Майгеля, человек сразу бы понял, что цена напитка вообще не играет никакой роли, как и «бокал», в который оно налито, и речь идет прежде всего о его собственной внутренней сущности, которая очень скоро станет другой.
Как-то раз я стал свидетелем спора между священником и школьной учительницей. Молодая женщина пыталась доказать своему оппоненту, что преподавание в школе основ христианской веры должно повысить мораль и нравственность подрастающего поколения. Священник пожал плечами, улыбнулся и сказал, что: а) христианин имеет полное право быть безнравственным и б) христианину не возбраняется быть злым человеком. Школьная учительница открыла рот… но так и не нашла что ответить. Священник продолжил свою мысль и пояснил, что христианину все дается по его вере и она, эта вера, — духовность! — и является корнем его нравственности. Иными словами, христианская мораль и нравственность — только плоды духовности человека. А воспитывать эти плоды в молодых людях без веры в Бога, это все равно что забивать микроскопом гвозди. Есть и еще одно принципиальное отличие религиозной духовности от гражданской нравственности. Первая — сугубо личная и имеет отношение только к конкретному человеку. Тут дело даже не в каком-то социалистическом принципе «заработал — получи», а в том, что процесс развития человеческой души является загадкой для самого человека.
«Сказываю вам: в ту ночь будут двое на одной постели: один возьмется, а другой оставится; две будут молоть вместе: одна возьмется, а другая оставится; двое будут на поле: один возьмется, а другой оставится». (Евангелие от Луки 17:26–36).
Воланда интересуют те люди, которые «останутся». Потому что их обезбоженное милосердие, нравственность и доброта легко превращаются в «тряпку». А Воланд «опасается» таких человеческих качеств примерно так же, как пожарник — сгоревшей спички.
Теперь снова о страхе Воланда. Где, на каких страницах романа он испытывает беспокойство и страх?
Вот фрагмент текста (несколько сокращенный) встречи Воланда с Берлиозом и Иванушкой на Патриарших прудах.
«…Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства:
— Вы — атеисты?!
— Да, мы — атеисты, — улыбаясь, ответил Берлиоз…
Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному редактору руку, произнеся при этом слова:
— Позвольте вас поблагодарить от всей души!
— За что это вы его благодарите? — заморгав, осведомился Бездомный.
— За очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно, — многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак.
Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на путешественника сильное впечатление, потому что он испуганно обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по атеисту.
— Но, позвольте вас спросить, — после тревожного раздумья спросил заграничный гость…»
Спрашивается: неужели Воланд боится увидеть много атеистов?.. Судя по тексту, да. Но почему? Вспомним, зачем приехал в Москву Воланд — он собирался устроить «весенний бал». На этом балу он и Маргарита выпили вино, в которое превратилась кровь барона Майгеля из кубка, который был когда-то черепом Берлиоза. А тогда что искал Воланд, прогуливаясь под липами на Патриарших прудах? Кубок для вина, что ли?!.. Да. И да, потому что никакого другого ответа просто нет. Берлиоз — атеист, Майгель — предатель, а «причастие» Воланда — кровь предателя в черепе-кубке неверия. То есть по Булгакову неверие (атеизм) — сосуд предательства, то, что придает ему форму и, как бы это неприятно ни звучало, форму человеческой головы.
Тогда становится ясным приведенный выше фрагмент встречи на Патриарших: Воланду не нужно много кубков, ему нужно много вина. Именно поэтому он тревожится и испуганно обводит глазами дома. Сначала Воланд радуется (прожженный атеист — удачная находка), но потом он начинает беспокоиться, а не попал ли он в город, где одни атеисты и нет вина для его «причастия»? И не затем ли Воланд хочет посмотреть на народ «в массе», чтобы понять, как изменились москвичи?
(Улыбнусь: знаете, роман Булгакова построен потрясающе просто и логично! И, кстати говоря, я ли ставлю простые вопросы или их задает сам автор? Здесь снова возникает масса вопросов. Например, почему Воланд решил поделиться своим «причастием» с Маргаритой? Но оставим его на потом…)
Казалось бы, больше нигде на страницах романа Воланд не испытывает страх. Но он есть!.. Воланд покидает Москву накануне Пасхального воскресения. Он больше не может оставаться в ней.
Мир «князя мира сего» — мир, начинающийся с полного неверия. Он приближается к миру веры и Пасхи и не может перейти ее незримую границу. Вот на этом поле Воланд и действует. А ограничивает его самое простое чувство — страх. Как говорится, если хочешь познать человека — узнай его табу. Но не только ограничений на поле своего действия боится Воланд. Есть и еще что-то, чего Воланд боится, может быть, сильнее всего остального.
Последняя страница романа
Вот два последних абзаца романа «Мастер и Маргарита»:
«…Тогда луна начинает неистовствовать, она обрушивает потоки света прямо на Ивана, она разбрызгивает свет во все стороны, в комнате начинается лунное наводнение, свет качается, поднимается выше, затопляет постель. Вот тогда и спит Иван Николаевич со счастливым лицом.
Наутро он просыпается молчаливым, но совершенно спокойным и здоровым. Его исколотая память затихает, и до следующего полнолуния профессора не потревожит никто. Ни безносый убийца Гестаса, ни жестокий пятый прокуратор Иудеи всадник Понтийский Пилат».
Теперь давайте разбираться по порядку. Зададим простой вопрос: почему Ивану Николаевичу снится убийца Гестаса? Я смею утверждать, что последняя строка любого романа имеет особый смысл. Но об убийце Гестаса мы не знаем ничего, а при чем тут сам Гестас, о котором на страницах романа Булгаков говорит очень мало? Давайте посмотрим, что это за слова.
Впервые Гестас упоминается во время допроса Иешуа Пилатом. Пилат спрашивает арестованного проповедника: «Не знаешь ли ты таких, некоего Дисмаса, другого — Гестаса и третьего — Вар-раввана?»
Ниже Пилат говорит о том, в чем обвиняют Гестаса: « … Итак, Марк Крысобой, холодный и убежденный палач, люди, которые, как я вижу, тебя били за твои проповеди, разбойники Дисмас и Гестас, убившие со своими присными четырех солдат, и, наконец, грязный предатель Иуда — все они добрые люди?»
Затем имя Гестаса снова появляется во время беседы Пилата с Каифой и во время произнесения приговора. В частности Пилат говорит о Гестасе и его соратнике Дисмасе, что эти «двое, вздумавшие подбивать народ на бунт против кесаря, взяты с боем римскою властью, числятся за прокуратором».
Вот Гестас во время казни:
«С ближайшего столба доносилась хриплая бессмысленная песенка. Повешенный на нем Гестас к концу третьего часа казни сошел с ума от мух и солнца и теперь тихо пел что-то про виноград, но головою, покрытой чалмой, изредка все-таки покачивал, и тогда мухи вяло поднимались с его лица и возвращались на него опять».
Описание смерти Гестаса и того, что имеет отношение к его похоронам, информации о Гестасе не добавляют.
Предпоследнее упоминание Гестаса в романе уже во сне Ивана Николаевича:
«Будит ученого и доводит его до жалкого крика в ночь полнолуния одно и то же. Он видит неестественного безносого палача, который, подпрыгнув и как-то ухнув голосом, колет копьем в сердце привязанного к столбу и потерявшего разум Гестаса. Но не столько страшен палач, сколько неестественное освещение во сне, происходящее от какой-то тучи, которая кипит и наваливается на землю, как это бывает только во время мировых катастроф».
Итак, кто же такой Гестас? Это «преступник, арестованный в Ершалаиме за убийства, подстрекательства к мятежу и оскорбление законов и веры». В тексте романа он мелькает, казалось бы, только на фоне событий. Но, тем не менее, страдающий Иван Николаевич просыпается, словно в сердце укололи его, а не только Гестаса. А при чем тут некая туча, «которая кипит и наваливается на землю, как это бывает только во время мировых катастроф»?
На мой взгляд, здесь можно сделать только один вывод: Иван Николаевич… чувствует, что его ждет судьба Гестаса. Но тогда кто же он — неужели будущий революционер?!
Но Иван Николаевич — странный революционер. И странный не потому, что ему приходится утаивать что-то, а потому, что в нем самом утаивается что-то помимо его воли.
«Ивану Николаевичу все известно, он все знает и понимает. Он знает, что в молодости он стал жертвой преступных гипнотизеров, лечился после этого и вылечился. Но знает он также, что кое с чем он совладать не может. Не может он совладать с этим весенним полнолунием. Лишь только оно начинает приближаться, лишь только начинает разрастаться и наливаться золотом светило, которое когда-то висело выше двух пятисвечий, становится Иван Николаевич беспокоен, нервничает, теряет аппетит и сон, дожидается, пока созреет луна. И когда наступает полнолуние, ничто не удержит Ивана Николаевича дома. Под вечер он выходит и идет на Патриаршие пруды».
(«Лунная тематика» Булгакова очень любопытна. В последнем абзаце романа, который я приводил выше, луна «начинает неистовствовать… обрушивает потоки света прямо на Ивана».
Примерно так же видит Маргарита Мастера во время их последнего полета:
«Маргарита видела на ботфортах его то потухающие, то загорающиеся звездочки шпор. Подобно юноше-демону, мастер летел, не сводя глаз с луны, но улыбался ей, как будто знакомой хорошо и любимой…»
Как-то раз моя бабушка сказала моей маме: «В одной воде можно искупать только двух близнецов». Мама удивилась. Тогда бабушка пояснила: у детей не будет аллергии. Я сказал это только затем, что лунный свет в «Мастере и Маргарите» по стилистике изображения очень похож на воду…)
Булгаковское замечание об Иване: «он все знает и понимает» — звучит с большой долей иронии. «Понимание» человека произошедшего с ним, который «откровенно разговаривает сам с собой», мягко говоря, не может быть адекватным. После посещения Патриарших прудов Ивана Николаевича тянет к дому Маргариты. Это опять-таки поступок выше его понимания, и «домой он возвращается совсем больным». Его жена «знает, что на рассвете Иван Николаевич проснется с мучительным криком, начнет плакать и метаться». Поэтому и «лежит перед нею на скатерти под лампой заранее приготовленный шприц в спирту и ампула с жидкостью густого чайного цвета». Нет сомнения в том, что это за жидкость. С помощью примерно такой же Ивана Николаевича оглушили в больнице Стравинского.
В Иване Николаевича «что-то» спит и ждет своего часа. Его болезнь регулярно напоминает о себе.
У Герберта Уэллса есть роман «Когда спящий проснется». Его главный герой Грэхем погружается в летаргический сон на двести лет и, проснувшись, вдруг обнаруживает, что он стал самым богатым человеком Земли. Вокруг ничего не понимающего Грэхема плетутся интриги, в которых он лишь поначалу ничего не понимает. Но затем он становится на сторону восставшего против диктатора народа и гибнет, спасая его. Уж не доля ли это Ивана Николаевича?!.. Правда, есть существенная разница. Если Грэхем спит и наверняка видит безмятежные сны, то мучения Ивана Николаевича во время праздничной недели очень похожи на попытку проснуться.
Снова вернемся к связи Ивана Николаевича с судьбой бунтовщика (революционера) Гестаса. Если Гестас — местный буян, то судьба Ивана Николаевича гораздо более емкая и связана с грядущей мировой катастрофой.
Я уверен, что под этой катастрофой, под тучей, которая «наваливается на землю» Булгаков имел в виду крушение СССР. А что было причиной распада Союза? Экономический кризис?.. Падение цен на нефть?.. Или все-таки, как сказал бы Филипп Филиппыч Преображенский, разруха, которая начинается ни где-нибудь, а в головах людей?
Видел ли эту причину грядущей катастрофы Булгаков? И как понимать последние слова умирающего писателя о романе: «Пусть знают…» Что знают? Булгаков хотел сказать, пусть знают о моих личных мучениях, моих врагах и о той чудовищной системе, которая, как бетонная плита, придавила страну? Или он все-таки хотел сказать о том, как рухнет эта система, а главное, благодаря каким «проснувшимся» людям она рухнет и какой катастрофой это закончится для самой страны?
Образ благородной Маргариты
Маргарита хорошая или плохая? На этот вопрос нет ответа. Но несомненно одно: Маргарита — ведьма, и она сама признает это. Поэтому, задавая вопрос, что в ней хорошо, а что плохо, рано или поздно придется отвечать на другой — главный! — вопрос: Маргарита хорошая или плохая ведьма?
Вот небольшой фрагмент текста из книги Иоахима К. Феста «Адольф Гитлер»:
«Согласно описаниям, которыми мы располагаем, Гитлер был долговязым, бледным, робким и всегда тщательно одетым юношей, обычно он ходил, помахивая тросточкой с набалдашником из слоновой кости, и по внешнему виду и поведению казался студентом…
…Он по-прежнему не способен к какому-либо систематическому труду и постоянно нуждается во все новых и новых занятиях, раздражителях, целях… Куплен лотерейный билет — и вот он уже на какое-то время переселяется в ирреальный мир и проживает там на третьем этаже барского дома (Линц-Урфар, Кирхенгассе, 2) с видом на другой берег Дуная. До тиража остаются ещё недели, а он уже подбирает обстановку, ищет мебель и обивку, рисует образцы и разворачивает перед другом планы своей жизни в гордом одиночестве и щедрой любви к искусству, такой жизни, которая должна будет опекаться “немолодой, уже немного поседевшей, но необыкновенно благородной дамой”, и он уже видит, как она “на празднично освещённой лестнице” встречает гостей, “принадлежащих к одухотворённому, избранному кругу друзей”…»
Улыбнусь: блестяще!.. Я имею в виду, как блестяще воплотил Булгаков сходство Гитлера и Воланда. Тут и «любовь к искусству» (ведь нужна же Воланду книга Мастера), и «гордое одиночество», и даже лотерейный билет, который переселяет его владельца в ирреальный мир. Правда, последнее относится, конечно же, к Мастеру, а не к Воланду. Но главное, «прекрасная и благородная дама, встречающая гостей». Что это за гости, «принадлежащие к одухотворенному кругу друзей», думаю, пояснять не нужно.
Так все-таки — какая ведьма нужна Воланду? Ни хорошая, ни плохая, потому что ее оценка — вне системы человеческих ценностей. Воланду нужна ровнодушная ведьма. В этом определении нет грамматической ошибки. Именно «ровнодушная», а не «равнодушная». И «причастие» на балу только увеличивает ее ровнодушие.
Вот два фрагмента текста. В первом Коровьев и Маргарита встречают гостей на балу Сатаны, во втором Маргарита на ужине после бала решает судьбу своей служанки Наташи.
«— Первые! — воскликнул Коровьев, — господин Жак с супругой. Рекомендую вам, королева, один из интереснейших мужчин! Убежденный фальшивомонетчик, государственный изменник, но очень недурной алхимик. Прославился тем, — шепнул на ухо Маргарите Коровьев, — что отравил королевскую любовницу. А ведь это не с каждым случается! Посмотрите, как красив!»
«— Что ты хочешь, Наташа? — спросила Маргарита, — возвращайся в особняк.
— Душенька, Маргарита Николаевна, — умоляюще заговорила Наташа и стала на колени, — упросите их, — она покосилась на Воланда, — чтобы меня ведьмой оставили. Не хочу я больше в особняк! Ни за инженера, ни за техника не пойду! Мне господин Жак вчера на балу сделал предложение. — Наташа разжала кулак и показала какие-то золотые монеты.
Маргарита обратила вопросительный взор к Воланду. Тот кивнул головой. Тогда Наташа кинулась на шею Маргарите, звонко ее расцеловала и, победно вскрикнув, улетела в окно…»
На балу перед Маргаритой прошла масса гостей, но первыми были все-таки «господин Жак с супругой». Могла ли не понимать Маргарита, что монеты, которые ей показывала Наташа — фальшивые, а предложение, которое ей сделал господин Жак — лживое? Повторяю еще раз, Булгаков недаром сделал господина Жака с супругой первыми гостями, ведь первые, как известно, и запоминаются. Если бы Маргарита на секунду задумалась, то есть сделала усилие ради Наташи, она смогла бы вспомнить, как охарактеризовал Коровьев «господина Жака». Но много ли значит для Маргариты судьба служанки? Наташу ждет смерть, потому что господин Жак тем и прославился, что отравил королевскую любовницу. Пусть Наташа не любовница короля, но она все-таки служанка королевы бала.
Почему Маргарита фактически предала Наташу?.. Не только потому, что она ничего ей не обещала (в отличие от Фриды). Просто Маргарите нет никакого дела до Наташи. Ее вопрос «Что ты хочешь?» едва ли не подчеркнуто безразличен. На «ровной» душе Маргариты нет ни единой зацепки для участия в судьбе Наташи. Ее душа — стекло, по которому скользит все, что не задевает лично Маргариту.
Маргарита — отличная ведьма. И даже в ее любви к Мастеру есть что-то странное. Например, когда Мастер решил сжечь свой роман, Маргарита возвращается к нему, но не стучит в дверь, а царапает в окно. Почему так?.. Да потому что Маргарита пока не знает точно, зачем она вернулась. Ее словно тащит какая-то сила… примерно такая же, какая тащит Ивана Николаевича на Патриаршие пруды. Да, женская любовь может быть выше повседневного разума, она по сути своей — иной разум, и мотивация поступков этого разума порой очень сложна. Но не хотел ли Булгаков подчеркнуть тем, что Маргарита по-кошачьи «царапает в окно», что ее любовь не очень-то высока по своему уровню? Это видно и тогда, когда она говорит Мастеру:
«— Я тебя вылечу, вылечу, — бормотала она, впиваясь мне в плечи, — ты восстановишь его. Зачем, зачем я не оставила у себя один экземпляр!»
Что дороже Маргарите: Мастер или его кощунственный роман, который фактически был написан по заказу Воланда? И зачем по-кошачьи «впиваться в плечи» больного человека? В этой сцене возвращения Маргариты все словно поставлено с ног на голову. Сначала звучат малозначащие фразы: «Кто там?» — «Это я» — «Ты… Ты», а потом торопливое «…и мы побежали вниз. Она освободилась в передней от пальто, и мы быстро вошли в первую комнату». Почему «побежали», а не пошли, почему вошли быстро и почему Маргарита — ведь она видит, что Мастеру очень плохо! — ни о чем его не спрашивает? Она словно видит совсем другую цель и стремится к ней. Это стремительность кошки, а не человека! А о лечении Мастера сказано только в контексте того, что он должен восстановить роман.
После того, как Маргарита «аккуратно сложила обгоревшие листки, завернула их в бумагу, перевязала лентой», диалог любовников начинает звучать совсем по-другому:
«— Бедная моя, бедная, — сказал я ей, — я не допущу, чтобы ты это сделала. Со мною будет нехорошо, и я не хочу, чтобы ты погибала вместе со мной.
— Только эта причина? — спросила она и приблизила свои глаза к моим.
— Только эта.
Она страшно оживилась, припала ко мне, обвивая мою шею, и сказала:
— Я погибаю вместе с тобою. Утром я буду у тебя».
Понятно, что «вылечить» и «погибнуть вместе с тобой» — совершенно разные вещи, но некий сумбур есть в любом диалоге возбужденных людей. И все-таки объяснение Маргариты, почему она будет у Мастера только утром, по своему внутреннему содержанию очень похоже на то, что она высказала Воланду — почему она хочет чтобы «Фриде не подавали платок». Она говорит Мастеру: «я не хочу…», «я осталась бы…», «мне не хочется…», «я не хочу…», «я убежала от него…» Это запальчивое высказывание с многочисленными «я» и «мне» явно противоречит другому общеизвестному свойству любви — «любовь своего не ищет». Эта иная любовь, может быть, даже и «своего не видит» и действует не на основе того, чего хочет она, а того, что нужно тому, к кому она относится.
Но так ли все просто и однозначно?
Любопытно, как сама Маргарита говорит о желании любви до встречи с Мастером: «что с желтыми цветами в руках она вышла в тот день, чтобы я наконец ее нашел, и что если бы этого не произошло, она отравилась бы, потому что жизнь ее пуста».
Как известно, без яда отравится невозможно, и яд еще дважды упоминается на страницах романа:
«И тут прокуратор подумал: “О, боги мои! Я спрашиваю его о чем-то ненужном на суде... Мой ум не служит мне больше...” И опять померещилась ему чаша с темною жидкостью. “Яду мне, яду!”»
Эта абсолютная опустошенность Пилата похожа на ту, что владела Маргаритой. Но Маргарита нашла Мастера, а Пилат слышит голос Иешуа: «Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова…» Пустота заполнилась.
Очередное упоминание о яде вот здесь:
«Но нет, нет! Лгут обольстители-мистики, никаких Караибских морей нет на свете, и не плывут в них отчаянные флибустьеры, и не гонится за ними корвет, не стелется над волною пушечный дым. Нет ничего, и ничего и не было! Вон чахлая липа есть, есть чугунная решетка и за ней бульвар... И плавится лед в вазочке, и видны за соседним столиком налитые кровью чьи-то бычьи глаза, и страшно, страшно... О боги, боги мои, яду мне, яду!..»
В последнем случае после того, как «вдруг за столиком вспорхнуло слово: «Берлиоз!!» и «взметнулась волна горя при страшном известии о Михаиле Александровиче», опустошение заполнилось совсем другим, пошлейшим: «Но ведь мы-то живы!» Булгаков повторяет это несколько раз.
Тут уместно спросить: а на чьей стороне будут симпатии читателя? Я думаю, на стороне Маргариты и Пилата. Что же касается мелко-сволочного «Мы-то живы!», то это раздается, словно откуда-то из свинарника. Ну, живы… пока живы… ну, поживете еще… Как буфетчик Соков и как «чахлая липа».
Куда и к кому приходит в романе Воланд? Не в ресторан к Грибоедову. Он приходит к опустошенному человеку — Мастеру, который находится на грани отчаяния и самоубийства, и дарит ему… жизнь? Или все-таки что-то другое?
Однажды в одном из своих рассказов я написал почти случайную фразу «Бог прекращает игру». Едва ли не целую минуту я тупо рассматривал ее и вдруг понял, что Бог действительно прекращает любую игру: житейскую, сценическую, любовную, шахматную, политическую, научную, нравственную… любую. Сцена пустеет, но ты не остаешься один. Вот — ты, а вот — Бог. И больше нет игры. Игра прячет человека за тысячами причин и оправданий, но что бывает, когда игра — какой бы благородной и интересной она ни казалась — уходит?
Я снова и снова возвращался к этой странной фразе — «Бог прекращает игру» — и не мог до конца осмыслить ее. Что бывает, когда игры нет?.. Останавливается время?.. Мы становимся другими?.. Или мы просто утыкаемся носом в пыльный, свалившийся откуда-то сверху занавес?
Я не знаю этого до сих пор. Но одно я знаю точно — Воланд дарит героям «Мастера и Маргариты» именно игру, а не жизнь. И какой бы благородной иногда ни казалась эта игра — в ней невозможно выиграть.
Например, Маргарита сдержала свое слово — она погибла вместе с Мастером. Это благородно?.. Безусловно, да. Но… Дело в том, что благороден и сам Воланд. Я имею в виду не его поступки, а его образ.
Вот Воланд на балу:
«Тогда произошла метаморфоза. Исчезла заплатанная рубаха и стоптанные туфли. Воланд оказался в какой-то черной хламиде со стальной шпагой на бедре. Он быстро приблизился к Маргарите, поднес ей чашу и повелительно сказал:
— Пей!»
Все мы читали «Три мушкетера» Дюма. Для русского (и для российского читателя любой национальности) шпага — едва ли не синоним силы, чести и благородства. Именно таким Воланд и предстает на балу. И опять-таки но!.. Где еще упоминается шпага в «Мастере и Маргарите»?
Вот Иван Николаевич мечется и сходит с ума после смерти Берлиоза:
«Сделав над собой великое усилие, Иван Николаевич поднялся со скамьи и бросился назад, туда, где разговаривал с профессором. И оказалось, что тот, к счастью, еще не ушел.
На Бронной уже зажглись фонари, а над Патриаршими светила золотая луна, и в лунном, всегда обманчивом, свете Ивану Николаевичу показалось, что тот стоит, держа под мышкою не трость, а шпагу».
Только что погиб Берлиоз. Что означает шпага Воланда?.. Вряд ли это символ благородства. В свете только что свершившегося она, скорее, олицетворение орудия убийства.
А вот так Булгаков описывает гостиную Воланда во время визита буфетчика Сокова:
«Так, на спинку стула наброшен был траурный плащ, подбитый огненной материей, на подзеркальном столике лежала длинная шпага с поблескивающей золотом рукоятью. Три шпаги с рукоятями серебряными стояли в углу так же просто, как какие-нибудь зонтики или трости…»
Шпаги стоят в углу, как простые зонтики? Вряд ли уважающий себя благородный мушкетер так поступил бы. Чуть позже Азазелло использует шпагу как шампур для жарки, а затем с нее снимаются куски мяса на тарелку буфетчика:
«Тут в багровом свете от камина блеснула перед буфетчиком шпага, и Азазелло выложил на золотую тарелку шипящий кусок мяса, полил его лимонным соком и подал буфетчику золотую двузубую вилку».
Так использовать свое оружие может только наемник на привале.
А вот этот эпизод — полный блеск!
«Буфетчик медленно поднялся, поднял руку, чтобы поправить шляпу, и убедился, что ее на голове нету. Ужасно ему не хотелось возвращаться, но шляпы было жалко. Немного поколебавшись, он все-таки вернулся и позвонил.
— Что вам еще? — спросила его проклятая Гелла.
— Я шляпочку забыл, — шепнул буфетчик, тыча себя в лысину. Гелла повернулась, буфетчик мысленно плюнул и закрыл глаза. Когда он их открыл, Гелла подавала ему шляпу и шпагу с темной рукоятью.
— Не мое, — шепнул буфетчик, отпихивая шпагу и быстро надевая шляпу.
— Разве вы без шпаги пришли? — удивилась Гелла».
Напомню, что шпаг в гостиной было четыре. Судя по всему, Гела взяла первую попавшуюся. Улыбнусь: сколь жалок удел благородного оружия, которое (без разбора!) пытаются вручить случайному посетителю.
В романе шпага как оружие используется только во время боевых действий на… шахматной доске. Да и то для того, чтобы звать в бой не просто пешек, а пешек-ландскнехтов (наемников).
Еще на страницах романа шпагу используют как простую палку, трость, волшебную палочку (типа той, которой пользовался Гарри Поттер), а еще кот Бегемот ловит ее концом кольца дыма от сигары Азазелло. Поэтому когда Воланд появляется со шпагой на балу, это не более чем бутафория. И примерно таким же выглядит благородство Маргариты. Она не идет сама, ее «тащит» по жизни сила, которая вне ее самой.
Особо я хотел бы остановиться на фрагменте из 29 главы «Судьба мастера и Маргариты определена»:
«На закате солнца высоко над городом на каменной террасе одного из самых красивых зданий в Москве, здания, построенного около полутораста лет назад, находились двое: Воланд и Азазелло…
Воланд сидел на складном табурете, одетый в черную свою сутану. Его длинная широкая шпага была воткнута между двумя рассекшимися плитами террасы вертикально, так что получились солнечные часы. Тень шпаги медленно и неуклонно удлинялась, подползая к черным туфлям на ногах сатаны…»
Дьякон Андрей Кураев в своей работе «”Мастер и Маргарита” — за Христа или против?» пишет по этому поводу:
«Эта подробность непонятна без знакомства с либретто оперы Шарля Гуно “Фауст” (у Гете этой сцены нет).
Мефистофель шпагой протыкает бочонок, нарисованный на вывеске таверны и просит “господа Бахуса” излить вина. Из рисунка хлещет вино. Брат Маргариты Валентин отказывается принять такой дар — тогда вино вспыхивает огнем. Упоминание Мефистофелем имени Маргариты заставляет Валентина обнажить шпагу. Но его шпага разбивается на куски в воздухе, даже не входя в соприкосновение со шпагой Мефистофеля… Валентин понимает, что перед ним сатана.
Тут Валентин и его друзья обращают свои шпаги острием вниз, а, значит, крестообразными рукоятками — вверх. И так, зажав в руках шпаги, которым они придали значение Креста, они наступают на Мефистофеля.
Но в Москве Храма Христа нет. Кресты снесены. Осталась лишь тень от креста. Тень не может бороться с “повелителем теней”; она покорно “подползает к туфлям”.
Булгаков демонстрирует хорошее знание церковного богословия: геометрическое перекрестие не есть Крест. Точнее — и оно может стать Крестом, если тот, кто смотрит на него, сопрягает с ним смысл Креста…
Поскольку же христианина рядом с Воландом на московской крыше не было, а сам Воланд явно не намерен действием своего ума отождествлять тень от шпаги с Крестом Христовым, то для него тень остается тенью, геометрия — геометрией…»
На мой взгляд, Андрей Кураев верно говорит о том, что «тень не может бороться с “повелителем теней”»; она покорно «подползает к туфлям». Но вот то, что «Воланд явно не намерен действием своего ума отождествлять тень от шпаги с Крестом Христовым», в корне ошибочно. Тогда зачем же Воланду роман Мастера? Это ли не попытка отождествить Евангелие с кощунством? Причем с бутафорским благородством, ведь в основу «исторических глав» положены именно «благородные» чувства человеческой мести. Это с одной стороны, а с другой — написанное Мастером «евангелие» покорно ползет к ногам Воланда.
Щедрый Воланд
Воланд щедр и постоянно что-то предлагает людям. Например, поэту Бездомному — папиросу; проснувшемуся в состоянии жестокого похмелья «симпатичнейшему» Степану Богдановичу Лиходееву — «две стопки водки с острой и горячей закуской»; Никанору Босому — взятку; буфетчику Андрею Фокичу Сокову — не только деньги, но и «шипящий кусок мяса»; Маргарите — для начала крем, а потом много чего еще; зрителям варьете — деньги и модную женскую одежду; заведующему городским филиалом облегченных развлечений — организацию хорового кружка и т.д. Улыбнусь: даже дяде Берлиоза Максимилиану Андреевичу Поплавскому он дает… телеграмму. Если давать, то давать всем! Поэтому визит Поплавского в Москву не случаен, хотя и кажется нелепым и ненужным. Но принцип Воланда — давать всем — соблюден и здесь.
Ни к чему хорошему эти подарки, конечно же, не приводят. Вместе с папиросой Иван Бездомный получает шизофрению, Степан Лиходеев оказывается сначала в Ялте, а потом (что очень вероятно) либо в тюрьме, либо в сумасшедшем доме, деньги Воланда превращаются в бумажки, а женская одежда попросту исчезает и т.д. и т.п.
Простой вопрос: неужели ничего реального Воланд людям не подарил?
Ответ прост: если жизнь реального человека — реальна, подарил. Правда, эта реальная жизнь — или игра в нее — мягко говоря, выглядит немного странно.
На последней странице романа Мастер называет Ивана Николаевича своим «учеником». Вывод напрашивается сам собой: их судьбы связаны не только чисто механически (один дает знания, другой получает), но и чем-то большим. Правда, Мастер уже подошел к финалу своей жизни, а Ивану Николаевичу, судя по всему, предстоит еще что-то сделать.
Рассмотрим все с самого начала. Какие метаморфозы произошли, например, с Мастером после выигрыша ста тысяч рублей? (То, что это щедрый спонсорский взнос, точнее говоря, аванс Воланда — сомневаться не приходится).
Мастер сменил комнату и сел писать роман. Наверное, тогда он испытывал вдохновение. А что произошло с Иваном Николаевичем после его встречи с Воландом на Патриарших прудах?.. Испытал ли он вдохновение? Безусловно! Но поскольку творческие способности советского поэта Воланду тогда не требовались, это «вдохновение» приняло форму забега по Москве в кальсонах, драки в ресторане и попытки выброситься в окно в сумасшедшем доме. Но это тоже подъем сил. При чем не меньший, чем у Мастера. И Иванушка тоже «написал» книгу, правда, эта книга вдруг приняла форму медицинской карты с записями дежурного врача, а затем профессора Стравинского.
Была и случайная бумажная иконка:
— Ну да, иконка... — Иван покраснел, — иконка-то больше всего и испугала, — он опять ткнул пальцем в сторону Рюхина, — но дело в том, что он, консультант, он, будем говорить прямо... с нечистой силой знается... и так его не поймаешь.
Что было дальше — не менее любопытно.
Вот Мастер рассказывает о себе:
«Статьи не прекращались. Над первыми из них я смеялся. Но чем больше их появлялось, тем более менялось мое отношение к ним. Второй стадией была стадия удивления. Что-то на редкость фальшивое и неуверенное чувствовалось буквально в каждой строчке этих статей, несмотря на их грозный и уверенный тон. Мне все казалось, — и я не мог от этого отделаться, — что авторы этих статей говорят не то, что они хотят сказать, и что их ярость вызывается именно этим…»
А Иванушка?.. Ему тоже вдруг приспичило обвинять своих ближних в грехе неискренности.
«— Типичный кулачок по своей психологии, — заговорил Иван Николаевич, которому, очевидно, приспичило обличать Рюхина, — и притом кулачок, тщательно маскирующийся под пролетария. Посмотрите на его постную физиономию и сличите с теми звучными стихами, который он сочинил к первому числу! Хе-хе-хе... “Взвейтесь!” да “развейтесь!”... А вы загляните к нему внутрь — что он там думает... вы ахнете! — и Иван Николаевич зловеще рассмеялся».
Мне почему-то совсем не хочется говорить, что оба — и Иванушка, и Мастер — неправы. Воланд определенно дал им некий дар видеть (или чувствовать) в ближнем ложь. Впрочем… Он ли дал? Может быть, только открыл, а дал кто-то другой? Давайте представим себе следующую ситуацию: допустим, вы подошли к окну, стекло покрыто слоем грязи, и вы почти ничего не видите. Причина неприятности — брызги из-под колес машин и уличная пыль. Добрый прохожий решил помочь вам и протер носовым платком стекло с наружной стороны. Образно говоря, после такой помощи у вас открываются глаза. Но кто создал окно? Разве прохожий? Нет, строитель.
Есть ли еще что-то общее в том, что стало происходить с Мастером и Иваном после встречи с Воландом?
Улыбнусь: огромное да!
Во-первых, Иванушка встречается в больнице с профессором Стравинским, который, призывая его «рассуждать логически» (человеческая логика против логики Сатаны!), фактически убеждает своего пациента не столько в том, что он сошел с ума, а в том, что у него нет выхода. «Кислород попробуйте и ванны…» — вот и все, что может предложить врач. Конечно, глупо гоняться за «консультантом» на мотоциклете с пулеметом, но и выход «по Стравинскому» — ванна — не менее нелепа с точки зрения противостояния Воланду. Во-вторых, знакомый Мастера Алоизий Могарыч делает примерно то же самое, «совершенно точно объясняя Мастеру, почему роман не мог быть напечатан». Задачи Стравинского и Могарыча, при всей разнице ситуаций, в которые попали Иван и Мастер, идентичны — заставить своих «пациентов» прекратить попытки найти какой-то выход. Ни-че-го не делать!.. В больнице Мастер так и говорит Иванушке: «Вы уже попробовали и хватит».
Что еще общего между профессором Стравинским и Алоизием Могарычом? Их незаурядный ум. После того, как Мастер и Иванушка начинают верить своим новым знакомым, их болезнь вступает в жесткую фазу обострения.
Казалось бы, между Стравинским и Алоизием есть и существенная разница — Алоизий предал Мастера, «написав на него жалобу с сообщением о том, что он хранит у себя нелегальную литературу», а Стравинский ничего подобного не делал. Но если Мастер сам написал свою книгу, то «книгу» Иванушки врачи написали за него. Книга Мастера — кощунственное и лживое «евангелие», а «книга» Иванушки?.. Насколько верен был диагноз Иванушки, поставленный Стравинским, если встреча Ивана с Воландом все-таки была реальна?
В ранних вариантах «Мастера и Маргариты» (варианты 1934–36 гг.) Иванушка, после разговора со Стравинским просит Евангелие в надежде разобраться в ситуации.
«— Понял, — твердо сказал Иван, — прошу выдать мне бумагу, чернила и Евангелие.
— Вот и славно! — воскликнул покладистый Стравинский, — Прасковья Васильевна, выдайте, пожалуйста, товарищу Попову бумагу, коротенький карандаш и Евангелие.
— Евангелия у нас нет в библиотеке, — сконфуженно ответила Прасковья Васильевна.
— Напрасно нет, — сказал Стравинский, — нет, нет, а вот, видите, понадобилось. Велите немедленно купить у букинистов».
Кстати, эту главу Булгаков так и назвал — «Ошибка профессора Стравинского». Но в чем ошибся профессор?.. В том, что Иванушке так и не дали Евангелие?
Давайте представим себе еще одну гипотетическую ситуацию: в комнате на подоконнике стоит стакан воды. В комнату заходят два человека. Один из них хочет пить, другой — нет. Вопрос: кто из вошедших увидит стакан воды? Ответ прост: тот, кто хочет пить. Иванушка, несомненно, хотел «пить», хотя его рывок к вере (иконка!) был и спровоцированным, и чисто инстинктивным. Но подчеркну: жажда была! Не было «воды».
В одной из своих притч Кафка рассказывает о человеке, который очень долго стоял у распахнутых ворот и боялся войти в них, потому что перед воротами стоял ангел с огненным мечом. В конце концов, измученный человек спросил ангела: «Для кого открыты эти ворота?» Ангел ответил: «Эти ворота были открыты только для тебя одного. Теперь я пойду и закрою их». Но в Москве, лишенной веры, в Москве, где на месте храма Христа Спасителя — «маленькие, обреченные на снос лачуги» — некому охранять открытые ворота и некому запереть их. В больнице Стравинского возле «открытых ворот» Иванушки не ангел, а санитар со шприцем, а позже — жена и с тем же медицинским приспособлением.
Если сравнивать дальнейшее течение болезни Мастера и Ивана, в них снова можно найти общее, и это общее — упадок духа и деградация личности. У Мастера это выражается в откровенном проявлении страха, причем не связанном с появлением критических статей.
«А затем, представьте себе, наступила третья стадия — страха. Нет, не страха этих статей, поймите, а страха перед другими, совершенно не относящимися к ним или к роману вещами. Так, например, я стал бояться темноты. Словом, наступила стадия психического заболевания…»
У Ивана Николаевича после «горячего молока и укола» появляется «интерес к Воланду», причем сам Воланд квалифицирует «нового» Ивана как дурака:
«Он личность незаурядная и таинственная на все сто. Но ведь в этом-то самое интересное и есть! Человек лично был знаком с Понтием Пилатом, чего же вам еще интереснее надобно? И вместо того, чтобы поднимать глупейшую бузу на Патриарших, не умнее ли было бы вежливо расспросить о том, что было далее с Пилатом и этим арестованным Га-Ноцри?»
Каким бы диким не было сумасшествие Иванушки на Патриарших, в его основе все-таки лежало естественное человеческое сопереживание и, если угодно, живой протест против смерти. А теперь и вместо этого?.. «Спокойный интерес» Ивана Николаевича никак нельзя назвать не то чтобы нравственно здоровым, а просто здоровым с физической точки зрения.
Не менее любопытно и то, что и Мастер и Иван Николаевич предают: один свой роман, другой — свои стихи. Но если Мастер выжат до предела и уже ничего не сможет написать, то Ивану — ученику мастера! — судя по всему, еще предстоит что-то создать. Встретившись с Иванушкой в сумасшедшем доме (а то, что эта встреча подстроена Воландом, сомневаться не приходится), Мастер предстал перед ним не только как очередной «умный человек», но и как страдающий «Иешуа». И если Воланд с профессором Стравинским буквально опустошили разум и душу Ивана Николаевича, то Мастер — страдающий «Иешуа», не вызывающий к себе ничего, кроме сочувствия! — наполняет Ивана новым смыслом. «Учитель и ученик!..»
Эстафетная палочка передана из рук в руки.
Продал ли душу Мастер?
Да. И это видно вот здесь, когда Мастер рассказывает о себе:
«...Историк по образованию, он еще два года тому назад работал в одном из московских музеев, а кроме того, занимался переводами».
Оказывается, Мастер не был писателем?.. И стал им — отличным писателем! — практически за год? Это не менее трудная задача, чем, допустим, последующий рывок Ивана Николаевича Понырева, который за семь лет стал профессором. Я почему-то уверен, что без магических слов «Ах, право, дьяволу заложил бы душу…» и тут и там не обошлось.
Здесь нужно напомнить, что сам Булгаков работал над «Мастером и Маргаритой» одиннадцать лет, а замысел романа родился еще раньше. Можно ли написать гениальный роман за год? Наверное, да, если у человека есть большой литературный опыт. А был ли он у Мастера?.. Об этом не было сказано ни слова.
В Мастере любопытно еще вот что:
«— Вы — писатель? — с интересом спросил поэт.
Гость потемнел лицом и погрозил Ивану кулаком, потом сказал:
— Я — мастер, — он сделался суров и вынул из кармана халата совершенно засаленную черную шапочку с вышитой на ней желтым шелком буквой «М». Он надел эту шапочку и показался Ивану в профиль и в фас, чтобы доказать, что он — мастер. — Она своими руками сшила ее мне, — таинственно добавил он».
Странная реакция, не так ли?.. Если до этого Мастер «грустил, дергался» и «пугливо оглядывался» — это еще куда ни шло. А вот эта явная, преувеличенно болезненная реакция именно на замечание, писатель ли Мастер, как раз и показывает ту больную точку, через которую Воланд «достал» Мастера. Чем ближе к ране — тем острее болезненные ощущения.
Так кем же был Мастер до того, как написал роман? Здесь нетрудно представить себе мелкого клерка, работающего за гроши в музее. О своей комнате на Мясницкой он вспоминает «У-у-у, проклятая дыра!», а его личная жизнь была настолько бедна, что он не может толком вспомнить имя своей бывшей жены — то ли Варенька, то ли Манечка — и еще одной крохотной детали — «полосатого платья».
О знакомстве Мастера с Воландом говорит вот эта фраза: «Первые же речи этого профессора рассеяли всякие мои сомнения. Его нельзя не узнать, мой друг!»
А вот еще не менее любопытное высказывание: «А Берлиоз, повторяю, меня поражает. Он человек не только начитанный, но и очень хитрый. Хотя в защиту его я должен сказать, что, конечно, Воланд может запорошить глаза и человеку похитрее».
Почему Мастер использует именно это выражение «запорошить глаза»? У него был собственный опыт общения с Воландом? Безусловно. Потому что «запорошить глаза можно только при близком общении. Ко времени встречи с Иваном Мастер уже возненавидел свой роман, а это значит, что и договор с Воландом Мастер стал считать обманом.
Тут интересно узнать, а какую плату потребовал Мастер за написание своего труда? Щедрый аванс — сто тысяч — ему был выдан сразу, а основная плата?.. Как правило, она выдается, когда работа окончена или близится к концу. Это Маргарита. Но почему в тусклой жизни Мастера она играет огромную и едва ли не направляющую роль?.. Ну, подарил бы Воланд Мастеру красивую и не очень умную женщину — и радуйся! Но Маргарита необыкновенно деятельна. Моя жена, читая роман, как-то раз сказала: «Такой дамы хватит на двух мужей». И ведь хватало же, потому что Маргарита, сожительствуя с мужем, так и не ушла к Мастеру. Ее полет на бал Сатаны все-таки виртуален, а физическая смерть застала ее у себя дома, а не в подвале мастера. Что ж, у женщины может быть и два супруга. В замечательном фильме Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию» (снятом по булгаковскому «Ивану Васильевичу») жена Бунши признается, что у нее два мужа. Женщину можно понять — ее мужчины похожи, и она запуталась. Но в «Мастере и Маргарите» ни о какой похожести Мастера и первого мужа Маргариты нет речи. А вот о похожести Мастера и Ивана Николаевича поговорить стоит. «Учитель и ученик»!.. И именно Маргарита приводит к Ивану Николаевичу каждую «праздничную неделю» Мастера. Казалось бы, о знаниях там нет речи, а поцелуй Маргариты к знанию не отнесешь. Хотя… почему нет?.. Тут стоит вспомнить, что поцелуи приближенных Воланда могут быть крайне опасны. Геллы, например.
Стоит вспомнить и о том, как «отпрашивался» у Воланда поцелованный Геллой Варенуха:
«Варенуха повесил голову, вздохнул и тихо сказал:
— Отпустите обратно. Не могу быть вампиром. Ведь я тогда Римского едва насмерть с Геллой не уходил! А я не кровожадный. Отпустите».
«Не кровожадный!..» У Варенухи говорящая, «мягкая» фамилия и вряд ли из него получится бы действительный злодей. А впрочем, как знать?.. Если бы Гелла поцеловала Варенуху еще разок, может быть, что и вышло? А три раза, а десять?.. Ведь недаром Маргарита говорила о Воланде «Всесилен!.. Всесилен!» И если Гелла — просто служанка, то Маргарита — королева бала Сатаны, поверившая в свою «мощь».
Но вернемся к «ученику» Ивану Николаевичу и «учителю» Мастеру. Есть такая старая загадка «два конца, два венца, посередине — гвоздик» (ножницы). Если из ножниц вынуть гвоздик, они распадутся и не будут работать. Пассивность обоих мужчин — Ивана Николаевича и Мастера — просто поражает! Иван Николаевич во время своей болезни дрыхнет на диване и видит сон, а Маргарита выводит к нему Мастера. Вот он и «гвоздик», соединяющий два «конца и венца» — Мастера и Ивана, — Маргарита!
Вот первая встреча Ивана Николаевича с Маргаритой:
«— Вот она, — ответил мастер и указал на стену. От белой стены отделилась темная Маргарита и подошла к постели. Она смотрела на лежащего юношу, и в глазах ее читалась скорбь.
— Бедный, бедный, — беззвучно зашептала Маргарита и наклонилась к постели.
— Какая красивая, — без зависти, но с грустью и с каким-то тихим умилением проговорил Иван, — вишь ты, как у вас все хорошо вышло. А вот у меня не так, — тут он подумал и задумчиво прибавил: — А впрочем, может быть, и так...
— Так, так, — прошептала Маргарита и совсем склонилась к лежащему, — вот я вас поцелую в лоб, и все у вас будет так, как надо... В этом вы уж мне поверьте, я все уже видела, все знаю.
Лежащий юноша охватил ее шею руками, и она поцеловала его.
— Прощай, ученик, — чуть слышно сказал мастер и стал таять в воздухе. Он исчез, с ним вместе исчезла и Маргарита. Балконная решетка закрылась».
Чудовищная картина, похожая на сцену умирания молодого человека! Но Иванушка жив, значит что-то умирает в нем самом?..
В связи со сном Ивана Николаевича на последней странице романа (когда он вскрикивает от укола в сердце Гестаса) темная фигура Маргариты и ее скорбь не противоречат этому сну — скорее, подтверждают его мрачность. Что знает и что видела Маргарита? Уж не то же ли самое, что видит во сне сам Иван Николаевич?
Маргарита действительно играет роль «гвоздика», соединяющего «ножницы» «Мастер — Иванушка», и, по большому счету, она больше нужна Воланду, чем Мастеру.
Два поступка Маргариты полностью перевернули жизнь Мастера: во-первых, она подтолкнула его напечатать отрывок, во-вторых, она «вытащила» его из психушки. Первый поступок спровоцировал арест Мастера, второй — его физическую смерть. Благостный финал романа — Мастер и Маргарита получают последний приют в виде домика и цветущего сада — не в счет. Когда на последней странице романа Маргарита «выводит к Ивану за руку пугливо озирающегося обросшего бородой человека. Иван Николаевич сразу узнает его». Неужели на Мастера так действует весенний сад и близость любимой женщины? Скорее, Мастер похож на заключенного из одиночки.
В главе «Явление героя» есть такое замечание к поведению Маргариты:
«Настали совершенно безрадостные дни. Роман был написан, больше делать было нечего, и мы оба жили тем, что сидели на коврике на полу у печки и смотрели на огонь. Впрочем, теперь мы больше расставались, чем раньше. Она стала уходить гулять…»
Усидит ли деятельная ведьма рядом с опустошенным Мастером? Сомнительно!.. Роль Маргариты сложна и неоднозначна.
«Иван Николаевич во сне протягивает к нему руки и жадно спрашивает:
— Так, стало быть, этим и кончилось?
— Этим и кончилось, мой ученик, — отвечает номер сто восемнадцатый, а женщина подходит к Ивану и говорит:
— Конечно, этим. Все кончилось и все кончается... И я вас поцелую в лоб, и все у вас будет так, как надо.
Она наклоняется к Ивану и целует его в лоб, и Иван тянется к ней и всматривается в ее глаза, но она отступает, отступает и уходит вместе со своим спутником к луне».
Что «все» и что «надо»? Ивана Николаевича во время праздничной недели каждый раз кружит по одной и той же дороге — сначала на Патриаршие пруды, а затем к дому Маргариты. «Так надо»?.. Надо, чтобы не забыть?
Я уже говорил, что иконка распахнула душу Ивана Николаевича. Каким бы ни был человек, но у него всегда есть «тоска по Богу». Вот эту «тоску» и караулит Маргарита. В сочетании с морфином «защита» от Бога получается достаточно прочной.
Дорога к дьяволу
Как-то раз я беседовал со старым священником о том, что такое грех и как он подчиняет себе человека. Священник сказал примерно следующее: «Сначала ты замечаешь грех, потом беседуешь с ним, и даже в чем-то не соглашаясь, все-таки впускаешь его в себя. А уже после этого ты соглашаешься с ним уже во всем».
В романе Булгакова часто звучит фраза «ненавидимый прокуратором город». Но в начале исторических глав Пилат не испытывает этой ненависти. Точнее говоря, причина и предмет его ненависти несколько иная.
«Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и все теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать прокуратора с рассвета. Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожи и конвоя примешивается проклятая розовая струя…»
Впервые о ненависти Пилата говорит Каифа:
«— Знаю, знаю! — бесстрашно ответил чернобородый Каифа, и глаза его сверкнули. Он вознес руку к небу и продолжал: — Знает народ иудейский, что ты ненавидишь его лютой ненавистью и много мучений ты ему причинишь, но вовсе ты его не погубишь! Защитит его бог! Услышит нас, услышит всемогущий кесарь, укроет нас от губителя Пилата!
И только потом, во время вынесения приговора, Булгаков уже говорит о ненависти Пилата к Ершелаиму:
«Ненавидимый им город умер, и только он один стоит, сжигаемый отвесными лучами, упершись лицом в небо. Пилат еще придержал тишину, а потом начал выкрикивать:
— Имя того, кого сейчас при вас отпустят на свободу...»
Был прав духовный глава города Каифа в споре с Пилатом?
Безусловно, да. Каифа действительно спасает город, потому что народ согласившейся с проповедью Иешуа, что «всякая власть есть насилие» мог попасть «под римские мечи». Но первосвященник действует аморально с помощью предательства. Он посылает на смерть человека только за его слова. Мог ли Каифа противопоставить слову Иешуа свое слово?.. В романе этой попытки нет. Вера Каифы выглядит как что-то омертвелое и сугубо догматическое, лишенное живого слова. Исторический роман ставит Иешуа несоизмеримо выше Каифы. Первосвященник бессилен перед бродячим проповедником примерно так же, как был бессилен идеологический аппарат ЦК КПСС во главе с Сусловым против кухонных проповедей диссидентов.
Но насколько неуязвима проповедь самого Иешуа?
«— Я, игемон, говорил о том, что рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины. Сказал так, чтобы было понятнее».
Тут, правда, возникает вопрос: как создастся?.. Ход мысли Иешуа довольно прост: если человек — добр, если «злых людей нет на свете», значит человек достоин истины. Сразу и в полной мере. И этот храм создастся из «добрых людей».
Давайте на минуту представим Иешуа на балу Сатаны. Как и чем он бы мог помочь, допустим, Калигуле и Мессалине? Наверное, ничем. Потому что Калигула и Мессалина не запутавшиеся во зле, неумные человечки, а люди, служившие злу вполне сознательно. Ну, а смог бы помочь Иешуа, например, Фриде?.. Да, но так же, как и Маргарита — попросить не подавать ей платок. Иешуа попросту больше нечего дать ей, потому что Фрида уже совершила зло, а вместо раскаяния у нее — желание потанцевать на балу.
А вот реплика Иешуа о Марке Крысобое:
«Если бы с ним поговорить, — вдруг мечтательно сказал арестант, — я уверен, что он резко изменился бы».
Булгаков недаром говорит о мечтательности Иешуа. Тут снова стоит вернуться к возможностям Иешуа и спросить: ну а смог бы он «резко изменить» первосвященника Каифу? Поскольку Пилат не предоставил ему такой возможности, он не верил в осуществление этой идеи. Беда Иешуа в том, что он не всесилен?
Нет. Беда Иешуа в том, что та вера, которую он проповедует — карикатура на христианство, она может воспитать сотни и тысячи «овец» уверовавших в то, что «все люди — добрые», но она бессильна против сознательных носителей зла. Эта вера может обезоружить человека перед злом, ведь даже ее основатель — Иешуа — перед смертью вспоминает не Бога, а произносит «Игемон…»
Как сказал Воланд, «каждому будет дано по его вере».
«Что есть истина?»
Почему Матфей появляется перед Воландом на крыше ипатьевского дома в довольно странном виде? «Выпачканный в глине мрачный человек в хитоне, в самодельных сандалиях, чернобородый». Читая эти строки, я невольно улыбнулся: неужели за две тысячи лет нельзя было стряхнуть глину и привести себя в порядок?.. Почему время в «историческом романе» застыло так, словно в нем действовали не люди, а идеи?
Давайте возьмем любой талантливый рассказ, ну, например, «Воля к жизни» Джека Лондона. Как вы думаете, его изголодавшийся герой, который неимоверным усилием воли победил тундру, все-таки дополз до моря, до сих пор плывет на шхуне и прячет в матрас сухари?.. Наверное, все-таки нет. Этот герой ушел от нас, но не в бездну как Воланд, не по лунной дороге, как Иешуа и Пилат, и не в нескончаемую и бесплотную весну, как Мастер и Маргарита. Можем ли мы предположить, как сложится жизнь героя «Воли к жизни» дальше, когда корабль придет в порт? Наверное, нет. Герой Джека Лондона, несмотря на чудовищные обстоятельства, опустившие его до уровня голодного животного, все-таки был свободен изначально, и его автору попросту не от чего было его освобождать. Холод, голод и боль — не есть истина. И человек, придавленный бедой, попросту стал распрямляться сам, как дерево, согнувшееся под слоем снега.
Так в чем принципиальная разница между «историческими главами» в романе Булгакова и этим рассказом Джека Лондона? Героя Джека Лондона не награждают. Потому что награждает, как правило, тот, с кем ты заключил договор. А с кем мог заключить договор герой Джека Лондона? Ни с кем. Тут можно возразить, что, мол, есть старая истина — оставьте человека одного на необитаемом острове или в пустыне и он ни в чем не согрешит. Ему не у кого будет украсть, некого обмануть, некого предать. Но давайте оставим на необитаемом острове Иешуа. Его идея — «все люди добрые» сразу потеряет свой смысл. И тут дело даже не в том, что ему некому проповедовать эту идею, а в том, что… Богу нужна не идея, а человек и его усилие. Быть добрым — важно и нужно. Но быть как?.. Быть убежденным другим человеком с помощью некоей игры в слова — или для этого нужна не игра, а особая работа души?
«От дней же Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его…» Матфей 11:12.
Человек
Человек — двойствен, и это его изначальная природа.
Кто я?
Я — все, и — ничего,
Я разделен на все и ничего спервоначала,
Я тот, кто уплывал
И тот, кто на причале
Встречал себя же самого…
Человеческое «я» разделено, и человек может взглянуть на себя со стороны. Внешнее убеждение человека человеком в чем-то, пусть даже в том, что он — добрый, нивелирует это разделение и лепит его «я» в единое целое. Первый признак такого «единения» в человеке — сектантский фанатизм и отсутствие сомнение в своей правоте.
(Шел 1994 год… Тогда я имел весьма отдаленное представление о вере. Правда, носил православный крестик. И где-то там, в глубине души, уже происходила огромная и таинственная работа. Улыбнусь: ах ты, дитя тридцатилетнее!..
Ну, значит так… Однажды этот довольно простодушный малый шел с работы домой. Вокруг царила милая и теплая, как лисья шуба, осень. Рядом с лужами, в которых отражались желтые деревья, лежали желтые листья. Тишина осени — свежая, влажная и тоже желтая — скрадывала любые звуки, и они становились похожими на звуки лисьих шажков.
Улыбнусь: а знаете, какое действие оказывает на человека стакан коньяка, выпитый им после тяжелого физического труда? Уверяю вас, едва ли не чудесное. Мир кажется ему добрым, бесхитростным и удивительно свежим.
Потом меня догнали два худощавых парня с одинаковыми и невыразительными лицами. Один из них спросил, верю ли я в Бога.
Я кивнул… Снова улыбнусь: я до сих пор сомневаюсь, был ли тогда мой ответ правдивым. Попросту я тогда еще мало думал об этом.
Второй парень (причем с такими же тусклыми интонациями в голосе) спросил, а что знаю я о вере?
Теперь можешь улыбнуться и ты, читатель. Я заявил, что знаю все.
Ребята заговорили о Иегове. Я уже не помню точно, что они говорили мне и как я возражал сектантам. Наверное, мои возражения, как и их доводы, были крайне неубедительными. Правда, никто из нас не нервничал… Я был добродушен как сытый слон после водопоя, а ребята просто выполняли свою работу.
Любопытно другое — как закончился наш диалог. Все дело в том, что, отвечая, я смотрел то на лицо справа от себя, то на другое — слева… Я невольно сравнивал эти лица и удивлялся их потрясающей, «матрешечной» похожести. Впрочем, дело было не только в лицах, а в одинаковом тоне слов моих собеседников, в их выверенных жестах и тщательно поставленной мимике.
Я рассмеялся и спросил:
— Ребята, да что же вы такие одинаковые, а?!
Вопрос прозвучал как пощечина.
Сектанты мгновенно потеряли ко мне интерес и свернули на другую дорогу.
Что такое вера?..
Она — некий невроз навязчивых состояний, когда нивелируется, а то и уничтожается человеческая личность, или она то, — единственное то! — что делает человека свободным?)
У Иешуа был единственный ученик — Левий Матвей, ученик, проклявший Бога ради учителя. Сильно звучит?.. Да! В одной из самых древних частей Библии — книге Иова — такое проклятие равносильно смерти. Жена Иова, видя страдания мужа, говорит ему: «Похули Бога и умри». Матвей не знает сомнений. Он готов защищать своего хозяина с примерно таким же фанатичным отчаянием, с которым собака Банга защищала бы Понтия Пилата. Тут же стоит заметить, что примерно так же была готова защищать Маргарита Мастера и Пилат — Иешуа. Эта повторяющаяся связка — человек и его защитник, четырежды встречается в «Мастере и Маргарите». Но никто из «защитников» не смог справиться со своей задачей в полной мере. Все решается «благополучно» только благодаря Воланду. Воланд всесилен?.. Нет! Он запер своих героев в круг, из которого нет выхода.
Когда-то довольно давно меня сильно зацепила фраза, прозвучавшая в замечательном фильме Андрея Тарковского «Солярис»: «Человеку нужен человек». Да, нужен!.. Но шло время, и годы спустя я продолжил эту фразу — «Человеку нужен человек, но человеку человека мало». Тогда это было еще только интуитивное понимание того, что замкнутая только на человека система — не имеющий выхода круг, в котором рождаются, зреют и взрываются человеческие трагедии. А что нужно еще и чего мало?.. Воланд утверждал: «Иисус Христос существовал». Но существовал как?.. Как человек, как очередной круг человеческих взаимоотношений, из которого нет другого выхода, кроме пути через все ту же человеческую трагедию.
А в христианстве?
«Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы они не попросили, будет им от Отца Моего Небесного, ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них». Евангелие от Матфея, 18: 19–20.
Беда проповедей Иешуа даже не в том, что в них нет Бога, а в том, что его истина заключена только в человеке. Мало!.. Катастрофически мало, потому что если нет Бога — придется просить Воланда. Недаром же он говорит, что «лично присутствовал при всем этом».
Система «человек–человек» не незыблема и, как правило, разрывается как под действием внутренних сил, так и внешних обстоятельств. А что потом?.. Маргарита потеряла Мастера — круг разорвался. Глухая сталинская система не оставила ей ни единой лазейки, чтобы хоть как-то помочь Мастеру. И именно тут стоит задать один из самых главных вопросов: а как относилась к этой системе Маргарита?.. Странно, но мы не слышим от нее ни одного дурного слова о Советской власти, пусть даже завуалированного. Примерно так же был молчалив Пилат по отношению к римскому императору Тиверию — человеку, ради которого он послал на смерть Иешуа.
Заканчивая эту главу, я снова вернусь к теме двойственности человека.
«Что такое целомудрие? Целомудрие — это целостное мировоззрение, в центре которого наша вера в Бога. В Бога, который есть Дух…» Епископ Смоленский и Вяземский Пантелеимон, «Нескучный сад».
Как видно, цель христианской веры не в нивелировании личности человека и механическом соединении его разорванного «я», а в объединяющей их истине. И если рядом — Дух, то значит, нет Воланда. Человеку человека мало!..
Понтий Пилат
В ночь убийства Иуды прокуратор путешествует с Иешуа по лунному лучу.
«Он даже рассмеялся во сне от счастья, до того все сложилось прекрасно и неповторимо на прозрачной голубой дороге. Он шел в сопровождении Банги, а рядом с ним шел бродячий философ…»
Сладкая иллюзия. Пилат во сне не может поверить в то, что казнь была. Да, он оказался способным на жертву, но она уже опоздала.
«Но, помилуйте меня, философ! Неужели вы, при вашем уме, допускаете мысль, что из-за человека, совершившего преступление против кесаря, погубит свою карьеру прокуратор Иудеи?
— Да, да, — стонал и всхлипывал во сне Пилат.
Разумеется, погубит. Утром бы еще не погубил, а теперь, ночью, взвесив все, согласен погубить. Он пойдет на все, чтобы спасти от казни решительно ни в чем не виноватого безумного мечтателя и врача!»
Это единение Пилата с Иешуа кажется странным, потому что бродячий проповедник уже умер и вот-вот умрет Иуда. А как может спасти мертвого Иешуа смерть Иуды и уж тем более — как она может погубить прокуратора Иудеи?
Многое проясняет встреча Пилата и Матвея, когда Матвей, «смягчаясь», просит кусочек чистого пергамента. Судя во всему, этот «козлиный пергамент» с его маловразумительными «Смерти нет... Вчера мы ели сладкие весенние баккуроты...» будет переписан. Не без помощи Матвея и значительно более грамотного Пилата он превратится в нечто несоизмеримо большее. Ведь именно Пилат пообещал Каифе: «не будет тебе, первосвященник, отныне покоя! Ни тебе, ни народу твоему». Кроме того, Пилат уже сделал первый шаг и распустил слух о самоубийстве Иуды. Ведь чем более невинной окажется жертва преступления Каифы, тем ужаснее будет выглядеть преступление первосвященника. Главная же истина Иешуа: «все люди — добрые» — безусловно подвергнется корректировке со стороны Пилата. А Матвей обрушится на книжников и фарисеев, как на людей выполняющих Закон Божий, но не способных к покаянию.
Так, по мнению Воланда, и были написаны четыре канонических Евангелия. Да, Иисус Христос существовал, но не был Сыном Божьим. А его образ создали простые законы человеческого бытия: жестокость Каифы, трусость Пилата и болезнь Матфея, заставившая его опоздать.
Есть и еще что-то немаловажное — император Тиверий.
«Так, померещилось ему [Пилату. — А.К.], что голова арестанта уплыла куда-то, а вместо нее появилась другая. На этой плешивой голове сидел редкозубый золотой венец; на лбу была круглая язва, разъедающая кожу и смазанная мазью; запавший беззубый рот с отвисшей нижней капризною губой. Пилату показалось, что исчезли розовые колонны балкона и кровли Ершалаима вдали, внизу за садом, и все утонуло вокруг в густейшей зелени Капрейских садов. И со слухом совершилось что‑то странное, как будто вдали проиграли негромко и грозно трубы и очень явственно послышался носовой голос, надменно тянущий слова: “Закон об оскорблении величества...”»
Не будь Тиверия, трагедия в романе могла быть совсем другой.
Но слишком, слишком тверда была власть императора Тиверия в России!.. То есть генсека Сталина в Риме. Ой, извините!.. Ну, конечно же, я имел в виду Сталина и Россию.
Правда, со временем эта власть стала трескаться. Нет, дело не в любителях кукурузы или бровеносных строителях «развитого социализма». Трещало что-то совсем другое… И если я в далеком 1994 году, беседуя с двумя сектантами, все-таки смог понять, что не стоит рушить в себе то, что только начало прорастать, что еще не окрепло и нуждается во времени, свежих мыслях и… я не знаю… в человеческом понимании самого себя, что ли?.. — то сколько людей этого понять не смогли?
А о чем беседовали во сне Ивана Понтий Пилат и Иешуа, прогуливаясь по лунному лучу на последней странице романа?.. Только ли о том, что казни не было? А может быть еще о том, что вина императора Тиверия безмерна и Римская империя умерла?
Но тогда о чем должен был думать Иванушка, наблюдающий этот сон?
Наверное, о том, что Империя снова должна умереть. Ведь был же страдающий Мастер, умерший в психушке, и преданная Маргарита, которые оба пали как жертвы системы.
«Иванушка просветлел и сказал:
— Это хорошо, что вы сюда залетели. Я ведь слово свое сдержу, стишков больше писать не буду. Меня другое теперь интересует, — Иванушка улыбнулся и безумными глазами поглядел куда‑то мимо мастера, — я другое хочу написать. Я тут пока лежал, знаете ли, очень многое понял.
Мастер взволновался от этих слов и заговорил, присаживаясь на край Иванушкиной постели:
— А вот это хорошо, это хорошо. Вы о нем продолжение напишите!
Иванушкины глаза вспыхнули.
— А вы сами не будете разве? — тут он поник головой и задумчиво добавил: — Ах да... Что же это я спрашиваю, — Иванушка покосился в пол, посмотрел испуганно…»
Иванушка обязательно напишет продолжение о Понтии Пилате. И империя падет.
Правда, немного жаль Иешуа Га-Ноцри, который однажды, заглянув в козлиный пергамент Левия Матвея, сказал:
— Но я…. Ужаснулся. Решительно ничего из того, что там написано, я не говорил.
Это не только разгадка того, почему Мастер не заслужил Света. Ведь судя по всему, не возьмут туда же и Иванушку. Иешуа не заказывал роман о мести — у романа был другой Заказчик.
Уроки ненависти
Из предисловия Александра Яковлева к изданию «Черная книга коммунизма»:
«После ХХ съезда в сверхузком кругу своих ближайших друзей и единомышленников мы часто обсуждали проблемы демократизации страны и общества /…/ группа истинных, а не мнимых реформаторов разработала, (разумеется, устно) следующий план: авторитетом Ленина ударить по Сталину, по сталинизму. А в случае успеха Плехановым и социал-демократами бить по Ленину, либерализмом и “нравственным социализмом” по революционализму вообще. Советский тоталитаризм можно было разрушить только через гласность и тоталитарную дисциплину партии, прикрываясь при этом интересами совершенствования социализма. Эта хитроумная, но весьма простая тактика — механизмы тоталитаризма против системы тоталитаризма — сработала» М., 2001.
«Свехузкий круг» горбачевской перестройки оказался не таким уж узким.
Я уверен, что профессор Иван Николаевич Понырев однажды, проснувшись после очередного укола (не в сердце Гестаса!), понял, что пришла пора действовать. Он вдруг вспомнил, что ему есть за кого мстить: за замученного в «психушке» Мастера. Очередной поцелуй Маргариты придал ему сил.
Наступило великое время солженицынского «Нельзя проверить, но как-то верится!» Обцелованная ведьмами, объезженная чертями, заштампованная премиями самого разного пошиба, нечистая сила рванулась в бой. Шепот превратился в вопль, а одинокие голоса — в рев толпы.
Бедный, бедный Михаил Афанасьевич Булгаков!.. Предупреждая страну о катастрофе, он понятия не имел, сколько нечисти вылезет на свет Божий. Ну, казалось бы, страдающий и исписавшийся Мастер, заключивший с Сатаной договор, и его деятельная подружка Маргарита, продавшая тому же Сатане душу — эка невидаль для России! Мало ли их было и будет еще?.. Но гляди, сколько этих бесов повылазило! Такое впечатление, что крем Азазело теперь продается в любой аптеке, а «причастие» Воланда — в любой забегаловке.
На свете нет ничего дороже здравого смысла. А талант — это язык, на котором разговаривает Бог с людьми. Он — не самовыражение, не самолюбование, не самовыпячивание, а именно язык Божий.
Низкий поклон Михаилу Афанасьевичу Булгакову!
