Галина РУДАКОВА. Нашей памяти тайные узы

***

Север. Русло холодной реки.

Здесь неволи душа не приемлет.

Здесь и чудь уходила под землю,

Оставляя свои городки

Там, где ты принимал в свой чертог

Новгородцев — ушкуйников ушлых.

Если кто и хранил твою душу,

То какой-то языческий бог.

Север. Глушь староверских скитов:

Не свобода — так самосожженье.

Здесь и речки уходят под землю,

Чтоб укрыться от зимних оков.

Здесь свобода от царских вериг,

Здесь и пристань отступникам Божьим —

Средь лесов, средь холмов бездорожных,

Что когда-то оставил ледник.

Ты куда нас, судьба, завела?

Кто владеет сегодняшним миром?

Не остаться б на карте пунктиром…

Здесь вот речка… когда-то была…

Север, звучен ветров твоих зык!

Ни к чему тебе самосожженье.

Начинай же своё возрожденье,

Крепни духом, храни свой язык!

НА БУЕВЕ

Буево — так называется холм. Его склоны отвесны.

Эхом доносится давних событий отвестье.

Топса-река отражает развалины храма.

Время — текучими водами слева и справа.

Время пьянит, как вино, всё сильней его крепость.

Только закрою глаза — вижу чудскую крепость.

Буево мрачно хранит её скрытую тайну.

Лобное место, продутое всеми ветрами.

Помнит оно новгородцев — поборщиков дани.

Чудь покорить непременно хотели славяне,

Силой оружья заставить принять православье.

Сыпались с Буева чудские стрелы и камни…

Я ли стою над простором, над вольною Топсой,

Над вековыми лесами с болотистой топью,

Там, где звенит тетивою речная излука,

Чувствую тяжесть копья и стреляю из лука?..

Чудь уступила, однако, славянам упорным.

Переплелись под землёй навсегда наши корни.

Может, вселились и в нас их отважные души.

Память осталась — в названиях сёл и речушек.

Даль необъятная. Ветер. Река обмелела…

Время — текучими водами справа и слева.

***

Зимнее поле... сухие былинки...

Месяца льдинка в небесном протае...

Словно бы кто-то окликнет:

— Галинка!..

Поле да ветер от края до края...

Словно в одном карандашном рисунке:

с бабушкой мы за столом своедельным,

мама в жакетке, с хозяйственной сумкой —

всё, что хранится в сосуде скудельном...

Может быть, это седьмая из вёсен:

бабушка стелет на снег полотенца...

Что там вода прибылая уносит:

старенький мячик?.. а может быть, сердце?..

Мати посудой гремит спозаранку,

в вёдрах — с ледышкой вода прорубная,

дышит дымком закоптелая банька, —

дочи приехала, радость какая!

Ветер шуршит по кустам краснотала...

Всё, что осталось — моё безраздельно!

Речка... колодец... и банька осталась...

Всё остальное — в сосуде скудельном.

Словно скрип снега на ветхом крылечке...

Ветер качает сухие былинки...

Нет ни крылечка, ни дома...

— Галинка!..

Снежные вихри несутся навстречу.

***

Мы жили в деревне, у речки и озера.

Лета были жаркие, с частыми грозами,

С порой белоночья, с купаньями долгими…

Лугами, полями, по осени колкими,

Мы в школу ходили, а тёмными зимами

Читали под лампой простой, керосиновой.

И матери наши в совхозе трудились,

И платьица нам покупали на вырост…

Там были коровами травы истоптаны

В лугах, что горбатились свежими копнами —

Мы там сенокосили вместе со взрослыми;

И в школу ходили тропинками росными

Вдоль озера синего, озера длинного,

Дарившего нас золотыми кувшинками…

Мы жили в деревне, счастливые дети,

Ведь нас не коснулось рукой лихолетье.

Мы жили в деревне и грустно, и радостно,

Ходили на танцы сосновою радою,

Смешные девчонки, в платочках и с косами, —

До осени, нас разлучившей, до осени

Мы строили планы, уверены в будущем.

А после писали родителям любящим…

Домой возвращались пролётные гуси…

И письма летели, исполнены грусти…

Крепки нашей памяти тайные узы…

Мы жили когда-то в Советском Союзе.

РУЧЕЙ

И случится: сквозь тоненький лёд

на просвеченной солнцем поляне

светло-синий подснежник проглянет,

ручеёк зажурчит, запоёт…

Зазвенит, зажурчит, запоёт,

заворкует сквозь снежное лоно,

запульсирует жилкою тонкой,

тронет радостью сердце моё!

И вздохнёшь, и потянет к земле —

в лес и в поле, к родному суглинку,

затоскуешь по каждой былинке,

словно не был здесь тысячу лет…

Словно этой тропой не ходил,

не качался на мостике зыбком,

из ручья, со счастливой улыбкой,

воду тёмную жадно не пил…

А ручей от водяжных болот

потечёт, заторопится к речке,

где судьбой уготована встреча...

Знаю, там и меня кто-то ждёт.

Все обиды простим наперёд,

словно из дому выбросим рухлядь…

Посинела река и набухла,

и вот-вот уже вынесет лёд.

***

Словно суровая мачеха,

Хмуро весна поглядит:

— Где там подснежники прячутся?

Ты их пойди-ка, найди!

Ветер со снегом — не выглянуть

(Сена лошадке бы дать),

Колется белыми иглами

Май. Только нам ли страдать?

День — и цветёт мать-и-мачеха,

Чаячий крик над рекой.

Та же суровая мачеха

Ласково гладит рукой.

Ветки пушатся листочками,

Лезет трава-мурава,

Сердце, набухшее строчками,

Чувства вмещает едва.

Белые ночи над крышами,

Светом заполненный дом.

Май, как птенец оперившийся,

Скоро простится с гнездом.

СТИХИ О ЗАРЕЧНОЙ ДЕРЕВНЕ

Это не сон, это всё — наяву.

Время застыло в деревне заречной.

Лошадь у дома не звякнет уздечкой,

Стадо коров не истопчет траву.

И над молочной прохладой лугов

Больше костёр не зажжётся пастуший.

Только всё громче: послушай, послушай —

Бьётся река у крутых берегов;

Катер качает, грозясь потопить,

Бьётся в протёртое днище парома...

Запахом дыма дышать — только б дома,

Дров наготовить да печь затопить.

...Но ухожу, и не скоро вернусь.

Рыба — и та ищет место поглубже.

Родины голос становится глуше,

И потеряться в пустыне боюсь.

Так перелески бегут по лугам.

Но от себя убежать невозможно.

В пору безвременья и бездорожья

Кто-то останется у очага.

Кто-то поддержит горенье огня

В сердце своём и в оставленном доме,

Кто-то, возникнув в оконном проёме,

Будет стоять в ожиданье меня.

***

Дрёма лесная, еловая глухомань,

в тёмный олешник упрятан души ручей.

Ветер весенний, ты прилетай, шамань,

как мне легко от бессвязных твоих речей!

Как ни красна чужбина, да горек хлеб.

Дымом разлуки выело мне глаза.

Берег такой ещё отыскать бы где,

чтобы сумел меня к себе привязать!

Этой весною я и сама — река,

чувствами переполнясь, выйду из берегов.

Хватит по свету счастье своё искать,

время настало вернуться под отчий кров,

в материн дом. Пусть холодно в нём пока,

но принесу для печки охапку дров,

воду — из речки, озера, родника,

запах сосновый светлых лесных боров,

смех серебристый маленьких ручейков,

говор неумолкаемый этой воды живой —

лепет детей, от которого так легко,

как от щемящего, сладкого слова «домой».

***

Развешиваю влажное бельё

У ивы, под окном заиндевелым.

Мой дом — моё уютное жильё —

До окон утонул в сугробах белых.

Здесь утро начинается с забот:

От русской печки — до кроватки детской.

Пусть нескончаем дел круговорот,

Мне эта жизнь по вкусу и по сердцу.

Здесь глаз родных неугасимый свет,

Здесь пишутся стихи и акварели.

Я на земле оставила свой след,

И этот след не заметут метели.

Я буду по тропинке дотемна

Из проруби носить речную воду...

Посеяны под зиму семена

Для урожая будущего года.

***

К 85-летию Виноградовского р-на,

центра борецкой росписи.

На дарёной прялице — борецкая роспись.

Знай пряди, красавица, тки холсты на кроснах!

Наставляла матушка, подымала рано:

— В сундучок украшенный собирай придано!

День придёт, просватают, чадо дорогое,

Увезут на лошади с расписной дугою…

Ах, деньки весёлые, долги вечереньки! —

Скачут кони кованы в нашу деревеньку.

Ручейков журчание — звоны колокольца,

В церковь — для венчания припасёны кольца.

Времечко потянется нитью из кудели...

Приглядится, слюбится… что ты, в самом деле?

Из Борка да в Кургомень* — на чужу сторонку...

Ах, закружит кругомень* молодую жёнку!

Как на прялке веточки ягодами рдеют,

Пусть родятся деточки, чувства не скудеют!

Семеро по лавицам — пестовать да ростить.

На дарёной прялице — борецкая роспись.

*Борок и Кургомень — сёла в Виноградовском р-не Архангельской обл. Борок и вся Кургоменская волость почти до конца 20 века были центром борецкой росписи. Расписывали прялки, сундуки, саночки, дуги. Ныне борецкая роспись возрождена в райцентре — Двинском Березнике.

*кругомень (местн.) — круговерть, круговорот дел; круговая дорога.

РУСАЛОЧЬЕ ОЗЕРО

Озеро это уходит в луга, укрываясь в ивах,

знаю, полно русалок в водах его лазурных.

Тот, кто случайно посмотрит на это диво,

там и останется, станет почти безумным.

А по весне у русалок пора венчанья, —

как разойдутся (чары их в полной силе)!

Если окажешься там, хотя бы случайно,

вмиг обовьёт такая стеблями лилий.

Так и останешься там ночевать в осоках,

пить на заре росу из её бутона,

и приглушат ветра её стон и шёпот,

спрячет туман надёжно от глаз сторонних...

Эта кручина сердце моё источит:

к водам приникну — стану плакучей ивой…

Вьётся тропинка вдоль колдовских урочищ,

где ты навек остался с озёрной дивой.

В ОСЕННЮЮ РАСПУТИЦУ

...И как на сердце муторно, когда

несёт шугу осенняя вода

и нас пугает холодом зловещим,

когда на берег вытащен паром,

и лодка, что пустить пора на слом,

становится нужнее нужной вещи.

В деревне жизнь — она и так сложна:

хлебнёшь с попажей горюшка сполна,

когда у лодки обмерзает днище,

и в заберегах скрыты берега;

а дома, как тепло ни сберегай,

его выносит мигом из жилища.

И это наша общая беда,

везде — чертополох да лебеда,

но крепко держит родина корнями,

и мы несём дрова и топим печь,

мечтая скинуть это бремя с плеч,

и просим Бога быть всё время с нами…

И так на сердце муторно, пока

не станет за ночь стылая река,

тогда, с собою взяв охапку веток,

пойдём дорогу за реку вешить,

и снова оживится жизнь в глуши,

когда на выходной дождёмся деток…