Юрий ПЕРМИНОВ. Где читается сердцем строка
***
Чуть колеблется тьма от дрожания лунной блесны,
а вокруг — ни звезды… Вот и стала сердечной потреба
ожидания утра, ожидания новой весны
под тяжёлым крылом предрассветного зимнего неба.
Каждый выдох и вдох человечества спящего — свят,
что ж потом происходит с Господними чадами — с нами?..
Спят соседи мои. Слава Богу, безоблачно спят,
друг на друга дыша бессловесными тёплыми снами.
Кто там глухо скребётся — в безмолвном пространстве двора,
словно пришлая тень басурманина в единоверце
неизбывно моём?..
Утешаю тревогой с утра —
за соседей своих — к небесам обращённое сердце.
***
В небе зябко дрожит предрассветная тьма,
хмуро с крышами город большой накрывая…
Развалюхи-домишки, дома-терема,
областная тюрьма… Ни души, ни трамвая…
Гаснут на день светила в соседних мирах,
где случайным пришельцам, наверное, рады.
Может быть, ни души и в домах-теремах —
вот к чему им такие большие ограды?
Псина бродит — ничья, но себе на уме.
Тормошит ветерок тополиные кроны.
Да молва прорастает — о том, что в тюрьме
арестантам давали вчера макароны…
***
Кто говорит: «Районный колорит», —
тот ни о чём, дурашка, говорит.
Ну вот и я сейчас не говорю
о том, как, тучи сталкивая лбами,
полощет ветер сонную зарю,
зевая над околком и домами;
как присоснился радостный снегирь,
а под сосной, души в себе не чая,
сосед-спортсмен играет парой гирь —
легко, но снегиря не замечая;
о том, как Свет — среди людей — возник
по Божьей воле, что ни говорите
о чудесах… Ну кто сейчас из них —
людей — заговорит о «колорите»?..
***
Время утицей белой плывёт
на рассвете далёкого мая…
Колыбельную мама поёт,
молодую себя вспоминая…
Это там, где идёт шестьдесят
первый год, где бабусина липа
расцвела, где закаты гостят
над домами барачного типа,
где читается сердцем строка
горизонта родного — веками,
инвалиду войны сорока
нет ещё — из квартиры над нами…
…Наш окраинный мир во дворе
без вражды умещался под вечер,
а потом — на бессмертной заре —
шел доверчиво небу навстречу…
Месяц — тёплый, как хлеба ломоть.
Звёзды — пышки из райских пекарен.
С неба слушают маму Господь,
молодой мой отец и Гагарин.
«ТЯЖЕЛО В ДЕРЕВНЕ БЕЗ НАГАНА…»
На душе не то чтобы погано,
но ещё не вышел из «пике»…
«Тяжело в деревне без нагана…» —
раздаётся песня вдалеке.
Кто горюет? Кто там спьяну злится?
Кто в душе слова такие свил?
…Пригодилась местная землица
для постройки загородных вилл.
Нервный, словно в поисках стакана,
кто я здесь, бесцельный, из каких?
«Тяжело в деревне без нагана»,
если в ней — так много
городских…
***
Шёл да шёл — настойчиво, да малость
заблудился: к свету — не пройти…
Вдовая деревня повстречалась
на заросшем временем пути —
хворая, согбенная, глухая…
Кто её оставил здесь одну?
Ветер — ни на миг не затихая —
смертным воем плачет на луну;
точно волк, забытым рыщет полем,
ищет с небом прежнее родство…
…К свету шёл, а только здесь и понял,
что деревня — матушка его.
***
Пока не знаю, что к утру останется
от ночи еле тёплой…
Во дворе
ругаются окраинные пьяницы;
ворочается месяц в конуре
Вселенной…
В нашем доме пятиярусном
нет звукоизоляции — слабы
панели в этом смысле,
если яростно
сигналит ночью джип Али-Бабы —
хозяина базарчика ближайшего,
собака лает с джипом заодно…
Отсутствие порядка надлежащего
спать не мешает гражданам давно —
машины рёв, ночные вопли шалые,
нетрезвых происшествий череда…
Хочу я, чтоб ничто не помешало им
проснуться — добрым людям — как всегда.
Увы, не знаю каждого по имени —
ни их, ни обитателей двора,
и даже врать не буду, что ни злыми, ни
похмельными не видел их с утра…
Есть в нашем доме «белые» и «красные»,
но не про нас ни драки, ни война…
Причина есть — хотя мы люди разные,
над нами крыша всё-таки одна.
***
Что стоит жизнь моя — пятак?
алтын? — Никак не разберусь я…
Пошёл гулять — увидел, как
ромашку нюхает бабуся.
Вот так живёшь — болеешь за
своё пустое, за обличье…
А тут — зажмурила глаза
старушка,
нежное мурлычет.
Светла бабуся и… юна!
Не важно, восемьдесят, сто ли
годков ей — ведает она,
что жизнь
на самом деле стоит.
***
Решили жители не сами —
решило некое Лицо
Оттуда. В общем, приписали
намедни к городу сельцо.
Теперь тут люди городские
живут… Горюет дед Пихто:
«Стал городским я за какие
грехи незнамые? За что?..»
***
В чужом дворе — ни деревца, ни пня,
но мне слышна — как песня — весть благая
о том, что кроме сумрачного дня
и ночи
есть действительность другая,
когда выходит солнце из-за туч,
чтоб насладиться радостью короткой
раскрытых окон…
Ветер здесь колюч
и грозен, как сержант из околотка.
Ненастье — беспризорная пора…
Пусть не узнать мне, чья вина-обида —
пустынный двор, — без этого двора
неполной будет города планида.
А то, что пусто нынче во дворе…
Так не скупа сибирской жизни проза
на чудеса: вот как на пустыре —
на самом дальнем — выросла берёза?..
***
Посёлок мой ночными дышит снами,
не слышно никакого воронья.
С бессмертными родными небесами
сливается окраина моя.
Полночный свет расходится кругами —
Господь рассыпал звёздную крупу…
Земли не ощущая под ногами,
не выйти на небесную тропу…
