Личность и творчество Юрия Селезнева глазами студентов факультета журналистики КубГУ

Олеся КОЗЛОВА, студентка 2 курса факультета журналистики КубГУ

Литература и мир глазами Юрия Селезнева: вчера, сегодня, завтра.

Буквально в прошлом месяце на одном из семинарских занятий преподаватель спросил нашу группу: «Что значит быть русским? Обязательно ли иметь русское гражданство, жить в России или говорить на русском языке, чтобы считаться истинно русским человеком?» Ответов было много, причем самых разных, но сказать, был ли среди них правильный, трудно. Да и вообще, есть ли правильный ответ на этот вопрос? В силу своего юного возраста, не до конца сформировавшихся и отшлифованных взглядов я и сама затрудняюсь ответить. Но кажется мне, что наиболее близко к действительности и правильности было и есть миропонимание Юрия Ивановича Селезнева.

Он родился 15 ноября 1939 года и вошел в историю как критик и достоевист, чьи книги дали возможность совершенно по-иному посмотреть на русскую литературу и критику.

Тема моего доклада «Литература и мир глазами Юрия Селезнева», но литература и мир здесь понятия родственные, ведь классическая литература, о которой и будет идти речь, — это и есть то самое зеркало, в котором без искажения отражается окружающий нас мир. Селезнев писал, что литература для критика (а мне кажется, что и для читателя, ведь многое читатель постигает через критику) — это «воплощенные в художественном образе, национальные, государственные, общемировые, духовные, нравственные, общественные, идеологические процессы, конфликты, проблемы эпохи». А еще он говорил, что «история русской литературы всегда была и историей русской мысли» (Селезнев Ю. — Память созидающая // «Ответственность». Краснодар, 1987). Ибо «Истинный писатель — всегда “эхо” своего народа, а язык, слово — его творческое, его нравственное лицо» (Селезнев Ю. — Память созидающая // «В преддверии героя». Краснодар, 1987). Не согласиться с ним трудно, да и разве можно усомниться в истинности и искренности Пушкина, Л. Толстого, Достоевского, Чехова, Шолохова, Распутина и многих других? Оказывается, бывает и такое. Вот, например, Юрий Рост все же подвергает сомнению искренность и правдивость классиков в изображении русского народа. «Иногда я думаю, — пишет он в своей недавней статье, — что русский народ придуман великими нашими писателями XIX века от совестливости и чувства неловкости за свою удачную жизнь. Их немного, этих народных образов. Так и народа во все времена было меньшинство по сравнению с населением» («Новая газета», 19 сентября 2014, №105).

Что ж, у Юрия Селезнева есть хорошее объяснение глубочайшим смыслам, заложенным в понятия «народ» и «население», которым апеллирует Рост. Взяв за основу «Прощание с Матерой» Валентина Распутина, он еще 37 лет назад детально разъяснил, в чем состоит весомая разница в таких, казалось бы, синонимичных понятиях, как «земля» и «территория». «Кто нам земля, — рассуждает сам и вовлекает в рассуждения читателя Селезнев, — Мать родная или мачеха? Земля взрастившая, вскормившая нас, или же только “территория”? <...> Землю, родную землю, Родину — защищают, освобождают. Территорию — захватывают. <...> Человека, видящего в земле только “территорию”, не слишком интересует, что было до него и что было после него» (Селезнев Ю. — Память созидающая // «Земля или территория?». Краснодар, 1987). Этого нет у Юрия Ивановича, но вывод напрашивается сам: народ живет на родной земле, а на территории — население. И хотя, как ее называют, «деревенская» проза Валентина Распутина появилась в XX веке, детально проанализированная Селезневым полемика актуальна и в более раннем XIX веке, и последующем XXI-ом. Народ XIX века по большей своей части — это крепостные и крестьяне, численность которых составляла на тот момент более 70% жителей государства. Все они даже не знали импортированного с запада слова «атеизм» — верили в Бога по умолчанию, жили по законам устоявшейся морали и по-особому трепетно относились к родной земле. Уж явно не как к просто «территории».

Валерий Сергеев в своих воспоминаниях о Юрии Селезневе отзывался о нем следующим образом: «Прекрасно знавший русскую, да и не только русскую литературу, серьёзный специалист по Достоевскому, он чувствовал себя “дома“ и во многих других областях культуры. Люди, близко с ним общавшиеся, помнят о его обширных, иногда неожиданных, познаниях в области русской истории, фольклора, о его интересе к старой и новой живописи, музыке, к отдельным проблемам археологии, лингвистики» (Сергеев В. Сердечный поклон // В кн.: Селезнёв Ю. Память созидающая. Краснодар, 1987). Селезнев знал многое не столько из научного интереса, а скорее даже из духовной потребности глубже познать свой народ, свою культуру и историю. Он считал, что не должно и не может быть иначе, что это естественно, и размышлял об этом в статье 83 года «Златая цепь, или опыт путешествия к первоистокам народной памяти». Ему ли не знать, был ли на самом деле этот русский народ и каким он был. Возможно, повторюсь, только возможно, в русской литературе «народ» действительно несколько идеализирован писателями. Но говорить о том, что он является лишь плодом их фантазии, — это, конечно, абсурд. Так думать могут только те, кому этот народ с его ценностями и культурой совершенно чужд. Для либеральной прослойки населения (именно населения!) это естественно и даже выгодно. Уже много лет они кропотливо строят совершенно новое общество, далекое от истинно русского, некую подделку по западному образцу. Но ведь Россия — не запад: не Америка и не Европа. Да, можно сказать о «европейском населении страны», но нельзя так сказать о народе. Он у нас обособленный, со своей философией и идеологией, своими порядками, культурой и верой. «Нет, русский народ не такой, каким вы его воображаете, — выступал против нигилистов Павел Петрович Кирсанов. — Он свято чтит предания, он — патриархальный, он не может жить без веры...» Не об этом ли пишут все наши классики?

Литература — выражение «национального духа и национальной жизни», — писал Виссарион Белинский.

«Литература — выражение всей жизни», — утверждал Федор Достоевский.

«Наша литература — наша гордость, лучшее, что создано нами как нацией. В ней — вся наша философия, в ней запечатлены великие порывы духа», — уверял Максим Горький.

«Подлинные произведения искусства — это колоссальная духовная энергия народа. Это опыт его и память, запечатлевшая и вобравшая в себя величие, движение и противоречия эпохи», — подтверждает Юрий Бондарев.

Наша история — в нашей литературе. Наша литература — это наша история, а история, по утверждению Юрия Ивановича, — «это не то, что прошло; то, что прошло бесследно, — тень истории. История же — это прошлое, ставшее настоящим, прошлое, приведшее к настоящему».

Народ в русской литературе — это всегда некий сплоченный образ правильности и праведности, силы и крепкого духа. Тема народности — одна из центральных в творчестве Селезнева. Она лейтмотивом проходит через каждую его статью и становится фундаментальной темой одной из его книг — «Глазами народа: размышления о народности». «Мир Пришвина, — писал Селезнев, сопоставляя двух разных писателей XX века, в основе творчества которых, однако, «лежит точка зрения народа как целого», — это мир, увиденный личностью, сумевшей как бы слить себя с целым народом; мир Шолохова — это и есть мир самого народа». Читая Юрия Ивановича, я невольно стала думать над тем, к какому «типу» отнести его самого: «пришвинскому» или «шолоховскому»?

Даниэль Дефо еще в XVII веке в своем произведении «Истинный англичанин» справедливо утверждал, что «Не слава рода, которая обманчива, но только личная добродетель делает нас великими». И хотя его слова имеют несколько иной смысл — неприемлемое возвышение одной нации над другой, но в контексте моей работы и затронутой темы, они могу приобрести и другое значение. Рожденный на русской земле — не всегда русский. Русским человека делает его воспитание согласно традиционным православным ценностям, народная литература и история. Ими, русскими, не рождаются, а становятся. Впрочем, то же самое говорит и Дефо про истинных англичан, которыми нужно стать.

Критик из провинции, смотрящий на литературу вопреки «традиционному» взгляду, Селезнев ни разу не сменил курса своей идеологии и не предал свои принципы. Юрию Ивановичу не нужно было «сливать» себя с народом и становиться русским, он, мне кажется, с самого начала являлся его частью, ибо так говорить о народе и понимать его может только сам «народ», а не кто-либо со стороны. Чтение же «правильных» книг, годы и опыт только утвердили в нем дух истинно русского человека.

Юрий Иванович хорошо знал прошлое нашей (и не только) страны, понимал, что происходит в настоящем и метко прогнозировал будущее. Примечательно то, что он не проводил строгих границ между классиками XIX века и своими современниками. Виктор Калугин в воспоминаниях о Селезневе, справедливо заметил, что «в своих размышлениях он [Селезнев] не отрывает классики от современности, рассматривает современные литературные явления в одном ряду с классическими произведениями». Это вовсе не значит, что критик не признал величия классиков, здесь дело в другом. Для него основой была заложенная в произведениях обоих веков идея народности. Она не являлась эстафетной палочкой, не была частью моды или фантастикой. Она жила и живет на страницах книг, потому что не была чем-то спонтанно случившимся и подобно спичке быстро догоревшим, наоборот даже. Однако, к сожалению, в конце XX века и в нынешнем XXI веке эта основополагающая идея, казалось бы, пролегшая мощным пластом в сознании людей, угасает.

Вторая часть темы моей работы подразумевает значение трудов Юрия Ивановича для его современников, для нас и уже наших потомков. О том, что критика Селезнева имела сильную отдачу со стороны несогласных или согласных с ним, но в любом случае потрясенных современников, уже было вскользь сказано выше. Какое значение она имеет сейчас?

Закройте рукой дату написания его статей и дайте на прочтение тому, кто не знаком с его трудами. Уверена, что каждый уловит тот сквозивший между строк дух актуальности для нашего с вами 2014-го. Так было у меня, когда я впервые открыла «Память созидающую» и в течение нескольких часов прерывалась только на то, чтобы вслух отметить «Как точно говорит!» или записать что-нибудь в блокнот. А ведь прошло уже более тридцати лет!

Призыв придерживаться православных ценностей сейчас у большинства вызовет только усмешку. Вера в Бога, в Христа потеряла свой вес, но не потеряла истинного значения. Отчего-то многие совсем не понимают, что православие — основа нравственности. «Русский без православия — дрянь, а не человек», — говорил Достоевский. Идея православия заложена где-то под коркой нашего сознания. Несмотря на все попытки вытеснить или даже уничтожить эту идею, сделать это не так уж и просто. Это, что называется, — коллективное бессознательное, заложенное еще нашими предками много-много веков назад. Правильно заметил Виктор Гюго: «Когда народ забывает Бога, Бог посылает на землю бедствия». Это относится не только к православным христианам, такой закон распространяется на всех. Прагматик наверняка вступит со мной в полемику. Однако «плоды наказания» мы уже пожинаем. Игнатьич из «Царь-рыбы» Астафьева поставил точный диагноз «новым», современным людям: «Забылся в человеке человек». Бедствие, которое Бог послал нашему «народу» за забывчивость — это «нравственная чума».

Юрий Селезнев был тем, кто создал некую «вакцину» от этой заразы и помогал создавать ее другим. Речь, конечно же, идет о его собственных книгах и редакторской деятельности в «ЖЗЛ», благодаря чему в свет вышли книги Игоря Золотусского, Михаила Лобанова, Юрия Лощица, Валерия Сергеева...

Олег Платонов, как мне кажется, емко и справедливо высказался о Селезневе, отметив, что он «пытался разбудить пребывающее в летаргии национальное сознание русского народа». «Мы все ждем, когда... будет или не будет третья мировая война, ведем борьбу за мир... Но третья мировая война идет давно, и мы это все знаем хорошо, и мы не должны на это закрывать глаза. <...> Классическая, в том числе и русская классическая, литература сегодня становится едва ли не одним из основных плацдармов, на которых разгорается эта третья мировая идеологическая война. И здесь мира не может быть, его никогда не было в этой борьбе и, я думаю, не будет до тех пор, пока мы не осознаем, что эта мировая война должна стать нашей Великой Отечественной войной — за наши души, за нашу совесть, за наше будущее, пока в этой войне мы не победим!» Это одно из самых знаменитых высказываний Селезнева. Он призывал народ мобилизоваться и стать на защиту русской нравственности, русских традиций, русской литературы и истории — всего русского. И он сам был на этой передовой — готовый сражаться и сражающийся.

…В этом году ему исполнилось бы всего 75 лет. Да, история не терпит сослагательного наклонения, но кто знает, что случилось бы с людским сознанием, если бы Юрий Селезнев так рано не ушел из жизни. Он, как и Федор Достоевский, все «искал человека в человеке», вел войну со своими современниками, ведет ее сейчас и будет вести, пока победа не будет одержана.

Свою работу я бы хотела закончить словами, с которых начинается «Созидающая память»: «Человек жив, пока жива память о нем».

Шушаник АКОБЯН, выпускница факультета журналистики КубГУ (2014)

Ф.М. Достоевский как христианский писатель и мыслитель в работах Ю.И. Селезнева

Имя Юрия Селезнева, к сожалению, мало известно широкой публике. Чего не скажешь об одном из героев его литературоведческих работ. Федор Михайлович Достоевский — классик русской литературы, писатель, тайна личности которого не разгадана по сей день. Имя Достоевского в последние дни всплывает в прессе с удивительной частотой. На то, конечно, имеются причины, в корне которых — общественно-политическая ситуация в мире. Российская Федерация, сбросившая с себя накидку из безверия, которую носила на протяжении практически всего XX века, латентно пытается вернуться к истокам русской самоидентичности — христианской вере. Православная культура, безусловно, базируется на религиозном учении, но и в искусстве это она нашла свое отражение. Книги Достоевского — тому пример. Но не все это понимали и понимают, личность Достоевского и поныне вызывает жаркие споры в литературной среде. Книга Юрия Селезнева «Достоевский» вышла в серии «Жизнь замечательных людей» в 1981 году, и она была отнюдь не первой попыткой создания биографии великого писателя. Но исследование Селезнева явило собой совершенно иной взгляд на личность Достоевского. Если раньше в нем и видели писателя «христианского толка», то эту его черту отодвигали на второй план, вынося на первый совершенно другие — борьбу против социального унижения русского народа, порицание революционеров, психологические поединки между людьми, в конце концов. Но для Селезнева эти аспекты были лишь следствием той проблематики, которую зоркий читатель должен был видеть в романах Достоевского — вопросов православной морали.

К моменту начала работы над биографией Юрий Селезнев уже был известен в литературной среде публикациями о своих современниках, и книга о Достоевском была, думается, мечтой критика. Ведь Федор Михайлович был его любимым писателем, признанным классиком русской литературы, чье творчество пропитано такими близкими Юрию Ивановичу идеями — народности, православия, нравственной чистоты. Процитируем критика Юрия Павлова, который в своей статье «Русский витязь на передовой» так говорит о значении Достоевского в жизни Селезнева: «Рост личности Селезнева происходил под воздействием разных факторов, в первую очередь под влиянием мира Достоевского». В той же статье Павлов приводит слова другого критика, Юрия Лощица: «Достоевский был судьбой Юрия Селезнева, мощнейшим его жизненным притяжением, воздухом его духовного роста. Мне не приходилось встречать в нашей литературной среде писателя, на которого бы так глубоко воздействовала личность человека, о котором он пишет».

Стоит сделать небольшую оговорку — книга о Достоевском стала не очередной критической работой, это был труд совершенно иного характера. Собрать из сухих осколков биографических фактов историю жизни выдающегося писателя-мыслителя — вот какую задачу ставил перед собой Селезнев. Написать роман о великом романисте — такая цель стояла перед Юрием Ивановичем. И каркасом этой живой повести стала православная идеология, которую по праву можно считать основой мировоззренческой позиции Достоевского. Селезнев тонко подметил, что не только каждый из героев романов Достоевского — человек-идея, но и сам писатель стал носителем величайшей идеи мира — христианской.

Вот один показательный отрывок из книги «Достоевский»: «Однажды — Феде было тогда уже около трех лет — няня привела его “при гостях” в гостиную, заставила опуститься на колени перед образом и, как это всегда бывало на сон грядущий, прочесть молитву... Гостям это все понравилось, и они говорили, лаская его: “Ах, какой умный мальчик”. Он не мог еще уловить снисходительной умиленности взрослых, но удивление и восторг окружающих, вызванных словом, его словом, отложились в душе ребенка. И, может быть, именно от этого, пока еще сокровенного, конечно, и от него самого, соприкосновения и соития тех самых первых впечатлений, оставленных светом и словом, пробудивших в ребенке нового, уже сознающего себя и мир человека, зачался в нем исток и будущего писателя? Как знать?». Почему этот отрывок из книги показателен? Потому что Юрий Селезнев видит христианина в Достоевском уже в его раннем детстве, а не после каторги, где Достоевский за четыре года вдоль и поперек изучил Евангелие — единственную разрешенную узникам книгу. Вячеслав Огрызко, написавший неоднозначную и во многом несправедливую статью о Селезневе уже после смерти критика, тем не менее отметил следующее: «Молодой критик собрался писать диссертацию о поэтике пространства и времени в романах Достоевского. Но его подходы не понравились Кирпотину, который тоже еще с конца 40-х годов занимался Достоевским. Разногласия возникли из-за того, что аспирант и профессор по-разному понимали природу творчества. Селезнев был убежден в том, что гений и злодейство несовместимы. Именно поэтому он хотел освободить Достоевского от репутации художника, который якобы воспевал зло».

Пожалуй, в этом вопросе мы согласимся с Огрызко — одним из важнейших аспектов, которые ставил перед собой Селезнев, это развенчание мифа о Достоевском как о «злом гении», как некогда его назвал Михайловский. Настоящий художник никогда не будет воспевать зло, но если он романист-реалист, то и обойти его стороной тоже нельзя. Мрачная картина действительности, которую видел Федор Михайлович вокруг себя, и заставляла его в изнурительном душевном труде создавать свои гениальные произведения. Он верил в могущество Слова, в то, что оно может изменить мир, и он был настоящим бойцом. И боролся Достоевский за Свет, а не за тьму. Этот момент был принципиальным для Селезнева.

В биографии Достоевского один из самых значительных моментов — отмененная казнь, когда осужденного писателя за пять минут до исполнения приговора оправдали, заменив казнь отсылкой в Сибирь, на каторжные работы. Этот эпизод — один из центральных и в книге Селезнева, он стал переломным в духовно-нравственном плане для Достоевского. Этот сложнейший психологический эпизод внес кардинальные изменения в мировоззрение Достоевского, и касались они и социальной жизни, и понимания отношений между человеком и государством, места писателя и его значения в гражданском обществе. И, что самое главное, они вернули Достоевскому веру в Бога.

Заново подаренная жизнь стала для Достоевского бесценным подарком, и множество творческих идей, планов, стремлений стали рождаться в голове писателя с неимоверной силой, и пульсирующей мыслью по всему телу раздавался сигнал: Жив!

А после — каторга. Достоевский никогда не был избалованным дворянским отпрыском, обласканным всеобщим вниманием. С младенческих лет Федор Михайлович терпел вместе со всей семьей нужду, а позже, в годы учебы, и вовсе иногда жил впроголодь. Суровый быт каторжников, тем не менее, шокировал впечатлительного писателя. Но именно годы, проведенные бок о бок с простым русским мужиком, послужили для Достоевского толчком к началу понимания русского народа, того самого народа, о котором так много говорили они, оторванные от земли интеллигенты, в своих пафосных литературных салонах. «И думая об этих несчастных из народа, реального — не идеального, того, что рисовался им, петербургским комнатным мечтателям, он все более убеждался сколь прискорбно нелепыми, далекими от живой действительности, были их прежние утопические иллюзии о переустройстве одним махом всей жизни на разумных началах, об осчастливливании незнаемого ими народа путем навязывания ему неведомых ему теорий общественного переустройства». Именно в таком ключе понимает значение каторжных лет в жизни Достоевского Селезнев — не как обращение неверующего человека в христианского мыслителя, а как писателя, познавшего на деле, что такое есть его родной народ. И этот народ вернул в его душу веру в Бога. Но говорить, что Достоевский как православный писатель родится только после каторги, неверно. Он и дебютировал в качестве романиста с православными взглядами, что не сразу было замечено в нем первыми почитателями. Сперва восхищенный «Бедными людьми» Виссарион Белинский охладел и к книге, и к ее автору, как только перестал видеть в ней социальный роман. Селезнев прекрасно показал этот тяжелый период в жизни Достоевского, когда начинающего литератора сначала называют «новым Гоголем», а потом подвергают жестокому остракизму. Он вступил в литературный мир непонятым, таким он из него и ушел. И это — трагедия писателя, причина множества духовных переживаний, мучительных сомнений в себе и своем предназначении.

Итак, у Селезнева Достоевский — абсолютно православный писатель. Беспрекословная вера в Бога, тем не менее, доставалась писателю нелегко. И в этом, по мнению Селезнева, есть вина первого литературного Учителя Достоевского — Белинского, влияние которого на молодого Федора Михайловича было весьма значительным. В бесконечных спорах Белинский и Достоевский горячо отстаивали каждый свою истину, но бетонный столб веры в Бога был уже поколеблен Виссарионом Григорьевичем: «На всю жизнь заронит Белинский в его сознание семена сомнения, хотя ему так и не удастся искоренить в Достоевском самую потребность веры. Никогда больше не сможет он вернуться к простодушной религиозности детства и отрочества, никому не удастся сделать из него и ортодоксального верующего». Но все же, терзаемый миллионом сомнений, Достоевский никогда не терял свой главный духовно-нравственный ориентир — личность Христа. Она присутствует во всех его романах, о чем неоднократно говорит Селезнев в своей книге. И именно это дает нам основание для бесспорного вердикта: наследие Достоевского — это не мрачные картины, нарисованные нездоровым художником, а пророческие идеи, сформированные в глубинах истинно христианского сердца.

В начале нашей работы мы говорили, что понимание Достоевского в православном русле — вещь достаточно редкая. Для иллюстрации этого факта приведем в пример другую биографию Достоевского, написанную еще ранее в той же серии «Жизнь замечательных людей» Леонидом Гроссманом. В книге Гроссмана православный аспект творчества Достоевского практически умалчивается. Леонид Петрович воспринимает Достоевского исключительно как писателя и публициста, борющего с несправедливой и несовершенной российской средой XIX века, и различает в его романистике лишь социальный аспект. И в таком ключе Достоевского, к сожалению, трактуют многие.

И вместо заключения. Достоевского часто, даже те, кто признает в нем христианского писателя, называют мрачным творцом. Как бы в ответ на это в книге Селезнева проведена едва заметная, но очень важная сюжетная линия. Злобный паук, опутывающий в свои удушливые сети мысли и чувства, выглядывает из темных уголков на протяжении всей книги о великом писателе. Достоевский и сам дал ему название — piccola bestia, смертоносный паук, одним укусом мгновенно убивающий человека. Для Достоевского, а позднее и для его биографа Селезнева, он — олицетворение гнилостных, разрушающих идей атеизма и вседозволенности, торжества анархизма и хаоса. Достоевский в этом ключе выступил как писатель-пророк, прозревающий общественные катаклизмы в жизни русского государства, а не как мнительный душевнобольной, из-за мрака в душе не видящий Света вокруг себя.

Писатель — христианин, писатель — пророк, гуманист и человеколюбец, увидевший на своем веку много страданий, но не сломленный под их натиском, — таким показан Достоевский в книге Юрия Ивановича Селезнева.

Список использованной литературы:

1. Гроссман Л. Достоевский / Л.П. Гроссман. — М.: Молодая гвардия, 1962.

2. Селезнев Ю. В мире Достоевского / Ю.И. Селезнев. — М.: Современник, 1980

3. Селезнев Ю. Достоевский / Ю.И. Селезнев. — М.: Молодая гвардия, 1981

4. Павлов Ю. Юрий Селезнев: русский витязь на третьей мировой [электронный ресурс] // ГЛФР. — 2008. — URL: http://glfr.ru/biblioteka/jurij-pavlov/jurij-seleznjov-russkij-vitjaz-na-tretej-mirovoj.html (дата обращения: 2.10.2014).

5. Огрызко, В. И вечный бой: Юрий Селезнев [электронный ресурс] // Литературная Россия. — 2013. — URL:http://www.litrossia.ru/2013/23/08071.html (дата обращения: 2.10.2014)

Валентина ЧАЛАПКО, студентка 3 курса факультета журналистики КубГУ

Критик

Вот оно, Слово, лежит, и я знаю,

по Слову этому все встанет, заживет.

М. Пришвин

В «Родной Кубани» появилась статья «Колонка во дворе». Она начиналась трогательным объяснением автора, Виктора Лихоносова: «Я молчал, никому не признавался, что все двадцать лет горюю в Краснодаре без Селезнева».

В этом году Юрию Ивановичу исполнилось бы 75… Время медленно уничтожает последние следы жизни великого критика: его дом снесут не сегодня-завтра, на Рашпилевской не осталось никого, кто мог бы рассказать о Селезневых. Уже нет писателя Василия Белова, ушли Шукшин, Казаков, Василь Быков — те, кто окружали Юрия Селезнева в мире литературы. Но каждый год в литературных журналах печатают статьи Юрия Ивановича, живы вспоминания последних встреч — в письмах, памяти друзей. О том, например, как он лежал в больнице, по ночам создавал «Достоевского», пристраивал чужие стихи... Да еще как отвечал на жалобы, поклепы и ездил по инстанциям для объяснения своего принципиально православного взгляда на творчество автора «Бесов» и «Братьев Карамазовых».

Принципиальностью и неподкупностью Юрий Иванович порождал непримиримых врагов своего творчества. В чем только его не обвиняли, какими только средствами не пытались уничтожить. Как эхо звучат слова в последних письмах Селезнева к другу Александру Федорченко: «нельзя уходить — отступать», «что-то нужно делать», «нужно жить». И все-таки его сердце не выдержало. В 44 Юрий Иванович умер после обширного инфаркта в доме немецкого исследователя Эберхарда Дикмана.

Бесстрашные легкие строчки Селезнева были событием в критике 70–80-х годов ХХ века, вызывали жаркие споры. Он не только анализировал творчество Астафьева, Е. Носова, Распутина и др., но был соратником по мысли этих авторов, в чьих произведениях видел «стержневую линию всей современной отечественной литературы». Он последовательно обличал творчество подражателей американской культуре и всему чуждому нашей стране. Потому что критик, как и писатель, по глубокому убеждению Юрия Ивановича, должен быть полон тревоги за судьбу родной страны, обладать первозданной, чистой совестью. В каждой его книге звучали такие признания: «Знания, идеи становятся вечными ценностями, лишь войдя в человека, слившись с его натурой, с его совестью». «Земля — твоя колыбель, твоя мать, твоя Родина…»

Вот он вступает в спор с М. Чудаковой о Викторе Лихоносове. Для неё «дело не в том, как высказано чувство, а в том, о каком чувстве говорит герой». Что же это за чувство? Ни много ни мало — патриотическое чувство Родины.

Или спор с В. Вороновым вокруг прозы Василия Белова. Воронов, написавший о социальной пассивности беловского Ивана Африкановича, «просмотрел» идею народности, направляющей писательское внимание к народным делам и характерам.

В обоих случаях полемика идет не просто о праве на существование конкретных произведений в современной литературе, а о том, что их авторы стремятся «к творческому освоению тех органических начал русской классики, которые сделали её литературой высокого полёта, позволили ей, оставаясь национально-самобытной, стать всемирной» (из сборника «Вечное движение»).

Но Селезнев пишет и о жизни, в его оценках литературы присутствует государственническая точка зрения. На конференции «Классика и мы» он точно предсказал годы, размолотившие страну, народ, но назвал их не перестройкой, а третьей мировой идеологической войной, в которой едва ли не одним из основных плацдармов станет литература. «И здесь мира не может быть, — сказал тогда Селезнев. — Его никогда не было в этой борьбе, и я думаю, не будет до тех пор, пока мы не осознаем, что эта мировая война должна стать нашей Великой Отечественной войной — за наши души, за нашу совесть, за наше будущее, пока в этой войне мы не победим» (цит. по журналу «Москва», 1990, № 3).

А вот в письме оппонентам в 1983 году Селезнев пишет, что антисоветизм все более обнаруживает формы откровенной русофобии. Русофобия, по мнению автора, есть не что иное, как стратегия империалистического «первого удара» по нравственному центру Советского Союза, план идеологического разрушения основ национального самосознания, исторической памяти.

Что мог сделать Селезнев в перестройку? Как бы повел себя в чрезвычайных обстоятельствах? Даже несмотря на то, что размышлять об ушедших людях как о живых не принято, от его соратников часто звучали эти недоуменные горькие вопросы. «Нашу с вами, читатель, любимую Родину, разнесло в клочья, — говорит на страницах “Родной Кубани” Александр Федорченко. — Юрий Селезнев был одним из тех, кто предчувствовал беду, нависшую над страной, и как литератор много сделал, чтобы, по выражению Владимира Солоухина, “разморозить участки головного мозга, отвечающие за историческую память”. <…> Готовность к схватке за Россию была у Селезнева определяющей».

Сейчас наша страна постепенно выходит из нравственного кризиса. Открывается взгляду то, сколько писателей, погнавшись за рублем, предали Родину. Радует, что их усилия заменить нам Белова, Распутина, Лихоносова не оправдались. Наш народ не может долго терпеть самозванцев, а признает только преданных своему делу, любимых и близких, невзирая ни на какие политические кризисы, экономические спады и другие временные явления, «патриархов литературы». Таким был Селезнев, живший среди нас в Краснодаре в доме № 104 на улице Рашпилевской.

Анастасия БУТАКОВА, студентка 3 курса факультета журналистики КубГУ

Борьба за народные идеалы в работах Юрия Селезнева

В работах о Юрии Селезневе нередко пишут о том, что он был человеком, сражающимся за чистоту литературного слова и народность культуры. В нем отмечали способность «видеть в частном — общее, в конкретном русском — общерусское, в общерусском — общемировое» [8. C. 315].

В вышедшей после его смерти книге «Глазами народа» есть глава под названием «Залог возрождения в народности». В ней он выступает противником массовой культуры, глобализации и горячим сторонником культурного сопротивления названным процессам. Основными силами этого сопротивления, по его мнению, должны стать художники, черпающие вдохновение в слове народа. Собственно, и вся его книга посвящена проблеме народности русской литературы.

Критик разработал концепцию, согласно которой неотъемлемыми чертами народности являются человечность, воплощение общенародных идеалов, историческое мышление, созидательность, духовное и нравственное воспитание. Национальное своеобразие литературы он видел в том, что «все ее великие представители и творцы видели свою высшую заслугу и миссию не в том, чтобы выразить своё личное “я” и не в том, чтобы выдать своё слово за народный взгляд, но в том, чтобы действительно воплотить в своем слове общенародные чаяния, идеалы, устремления» [4, C. 68].

Почему так важна для Селезнева народность художественных произведений? Потому что нации нужна память для сохранения возможности творить: «Взорвать, отравить, засыпать истоки — значит решительно изменить русло полноводной реки, её жизнеспособность. Подрубить корни — значит лишить могучее древо жизни народа живительных соков земли, иссушить плодоносящие ветви» [3. C. 79]. А лишить свободы и возможности творчества — все равно что отобрать силы для принесения пользы в общемировом диалоге культур. Именно для того, чтобы не допустить губительного, по мнению Селезнева, отрыва от корней национальной истории и искусства, критик и создавал свои работы.

В дискуссии «Классика и Мы» Селезнев говорит, что «классика живет в нас самих». Можно продолжить его мысль, утверждая нас как продукт культурно-исторического развития русского народа на протяжении столетий. Тогда каждый современный человек — результат многовековой работы над собой наших предков. Люди творят культуру, а культура творит людей, а значит, преступно пренебрежительное отношение к творениям наших предшественников, когда «мы превращаем великие, подлинно национальные шедевры <…> в сырьевой материал для наших плясок над прахом наших великих предков» [7]. А значит, и относиться к ним надо с уважением и любовью, как к самым лучшим вещам из всех тех, которые мы создали. Для критика «народ — это не только его нынешнее состояние, но вся его история, и прежде всего — история его культуры, народ — это ещё и потенциальные его возможности» [4. C. 12]. Потенциальные же возможности прямо вытекают из прошлого опыта.

Там же Селезнев говорит о третьей мировой войне, войне «за наши души, за нашу совесть, за наше будущее», и эта война идеологическая. Селезнева можно назвать консерватором, он сторонник культурной идентичности каждого народа, традиционных ценностей и противник национального нигилизма. И задачу критики он видел в том числе в противостоянии вторжению «без оружия в область нашего сознания; против любых попыток нашего идейного, духовного, морального, культурного разложения» [4. C. 345–346].

По сути дела эта война идет в нашем настоящем. Когда известные журналисты, люди, способные повлиять на массовое сознание, вроде Ксении Лариной, позволяют себе высказывания вроде: «Патриотизм разрушителен <…>, не совместим со свободой, он убивает свободу мысли, свободу творчества, свободу самореализации» [1], то можно с полным правом говорить о войне идей. С журналисткой, конечно, можно бы поспорить, доказав, что именно благодаря патриотизму создавались самые великие произведения. Да и в самом простом своем определении патриотизм есть не что иное, как любовь к Родине. Разве может быть разрушительной любовь? Она всегда созидательна, если, конечно, здорова. Напротив, нет ничего разрушительнее нелюбви, равнодушия. Или возьмем высказывание украинского журналиста Евгения Маслова о том, что в пословице «моя хата с краю, ничего не знаю» скрыт смысл свободы: «Любой человек, который гордится тем, что он часть огромного населения, огромного геополитического образования, часть толпы, утрачивает свою индивидуальность» [2]. Банальное равнодушие возводится в ранг добродетели, а выгода и самолюбие преподносятся как любовь к человеку и движение к свободе.

Не так давно на полках книжных магазинов прочно обосновались книги нашей бывшей соотечественницы, американской писательницы Айн Рэнд, которая считала капитализм наилучшей формой устройством общества, и чью философию можно предельно сжать до одной-единственной фразы из уст героя романа «Атлант расправил плечи»: «Клянусь своей жизнью и любовью к ней, что никогда не буду жить ради другого человека и никогда не попрошу и не заставлю другого человека жить ради меня». То есть это практически жизнь животных, где каждый сам за себя, где правит естественный отбор. В таком мире человек одинок и всеми брошен, выживает только сильнейший. А ведь в числе поклонников Айн Рэнд есть люди, которые долгое время находились и находятся у власти…

Совершенно иные ориентиры отстаивал в своих работах Селезнев, противодействуя такому разложению. «Личность начинается не с самоутверждения, но — с самоотдачи, с самоотречения, с самопожертвования ради другого» [4. C. 73]. Это народный идеал, в котором не только выгода, но даже собственная жизнь, личное счастье занимают далеко не первое место в шкале ценностей. Не экономические и индивидуалистические интересы являются главенствующими в сознании народа, но идеалы Правды, Добра и Красоты. Когда-то они были сосредоточены в вере в Бога, которую агрессивно или «прогрессивно» отвергает современность. Но так или иначе они продолжают в нас жить.

И живы они в нас в том числе благодаря русской классической литературе, которой «органически чуждо утверждение красивой лжи-кривды: лучше плохая правда, чем хорошая ложь, — в красоте этой народной мудрости — одна из важнейших основ нашей литературы» [6. C. 107]. Именно поэтому Селезнев так много говорил о русских классиках и призывал современных авторов продолжать их традиции. Поэтому критиком было сказано много теплых слов о Лихоносове, Казакове, о Белове, который не просто писал о народе, но с ответственностью относился к творчеству, обладал «целомудренностью языка», а также возрос «непосредственно из народной почвы до вершин отечественной и общемировой культуры» [5. C. 319–320].

Селезнев считает, что «литература — орган самосознания народа», а потому возлагает на неё серьезную задачу: «идея возрождения в народности — это ещё и идея общественно-политического возрождения общества» [4. C. 302, 338].

Трепетным было отношение критика и к языку. «Язык и литература… — зеркало изменений, происходящих в материальной и духовной сфере самой эпохи, в способе мышления наших современников, в их мироотношении» [6. C. 89–90]. Именно поэтому он выступает против бездумного заимствования иностранных слов и выражений, особенно в художественной литературе, которые ничего не значат для нас, а потому обезличивают окружающий нас мир, ничего о нем не говорят. Зачем это нужно? Чтобы находиться в гармонии с миром, выступая не «мерой всех вещей», а полноправным участником диалога.

То, чего боялся Юрий Иванович, происходит в настоящий момент. Несколько десятилетий разваливались институты образования и здравоохранения. Массовая культура не в самых лучших её проявлениях владеет умами и сердцами людей, прошлое забывается, из людей делают «современных варваров». Но говорят, что если ты где-то ошибся, то нужно оглянуться назад и начать заново, проанализировав свои промахи. И наверняка ещё не поздно вернуться к тем ценностям, о которых неустанно напоминал нам в своем творчестве Юрий Иванович Селезнев.

Список использованной литературы:

1. Ларина К. Патриотизм [электронный ресурс] // Эхо Москвы. URL: http://www.echo.msk.ru/blog/xlarina/1250768-echo/;

2. Русская идея и русская душа Владимира Путина [электронный ресурс] // Дождь. URL: http://tvrain.ru/articles/makeeva_russkaja_ideja_i_russkaja_dusha_vladimira_putina-367090/;

3. Селезнёв Ю. — «Златая цепь или опыт путешествия к первоистокам народной памяти» //Память созидающая. — Краснодарское книжное издательство, 1987;

4. Селезнев Ю. Глазами народа: Размышления о народности русской литературы. — М.: Современник, 1986;

5. Селезнев Ю. «Василий Белов Раздумья о творческой судьбе писателя» // Златая цепь. — М.: Современник, 1985;

6. Селезнев Ю. «Слово живое и мертвое» // Златая цепь. — М.: Современник, 1985;

7. Селезнев Ю. Дискуссия «Классика и мы» [электронный ресурс] // http://sphinxlit.narod.ru/12004/nativecuban/seleznyov.htm;

8. Скатов Н. «О книге “В мире Достоевского”» //Память созидающая. — Краснодарское книжное издательство, 1987.

Анастасия ТИЩУК, студентка 2 курса факультета журналистики КубГУ

Живое слово Ю.И. Селезнева

Знакомясь с трудами Юрия Ивановича Селезнёва, я отметила для себя несколько особенностей его творчества.

Во-первых, чувственность и эмоциональность. Он не рассуждает сухо и официально, а вкладывает в слова душу, пишет заинтересованно и увлечённо. Это ощущается в том, как он сопереживает Ф.М. Достоевскому, описывая перипетии его судьбы: «Жизнь… Она вся “пронеслась вдруг в… уме…”. Все его недолгие двадцать семь лет, сжатые в несколько секунд, озаренных предвестием невозможной жизни. И это — тоже нужно было “перетащить на себе”. И не сойти с ума, и не сломиться…». (Ю.И. Селезнёв «В мире Достоевского», пролог, С. 22). Слова Селезнёва будто кровоточат, вырываются из самого его сердца и погружают нас в духовное сострадание к Достоевскому. Великий русский классик предстаёт перед нами не как далёкий гений слова, а как человек, как ближний, муки которого ощущаются самим читателем.

Во-вторых, Селезнёв пишет крайне содержательно. Выражение «лить воду» к нему совершенно не относится. В каждом его слове чувствуется взвешенность, убеждённость и вера в правоту суждения. Селезнёв не отвлекается на бесполезные сведения и формальности. Всё это позволяет ему вести за собой читателя, направлять его мысли.

В-третьих, Селезнёв раскрывает неопытному читателю тайны, к примеру, скрытые в трудах Ф.М. Достоевского, и советует прекрасные книги, попутно обсуждая их с волнением и восхищением. Вот с чего начинается статья Ю.И. Селезнёва «Златая цепь, или опыт путешествия к первоистокам народной памяти»: «Помнится, когда “Книжное обозрение” объявило наконец о выходе “Древа жизни”, хотелось звонить, кричать, убеждать друзей, знакомых и незнакомых… “хватайте и читайте внимательно!”». Кто может столь же заразительно и страстно внушить желание прочитать рекомендуемую книгу? А речь шла про труд А.Н. Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу». В той же статье Селезнёв мастерски обыгрывает слова о величественном дереве-дубе, заставляя читателя вдуматься в смысл знакомых нам с детства пушкинских строк, приводя цитату из статьи С. Есенина «Ключи Марии»: «Все от дерева — вот религия мысли нашего народа». Удивительно, как талантливо и цепко, как упорно Селезнёв аргументирует, рассуждает, цитирует, вновь и вновь возвращаясь к дубу и его связи со славянами.

И в-четвёртых, он вдохнул в свои строки жизнь, наполнил их красотой и мелодичностью, сделал богатыми и лёгкими одновременно. Мастерство использования русского языка у Селезнёва на высочайшем уровне. На его статьи стоит равняться, как на достойный пример писательского и журналистского искусства, вложения чуткой души и ума в творчество.

Селезнёв жив в своих статьях. Он вместе с каждым, кто читает его труды. Словно стоит рядом и сам с горячностью озвучивает свои строки, порой ошарашивая читателя. С его книгой не уснёшь, с ней взбодришься, поднимешься и наберёшь полную грудь воздуха. Он не просто рассказывает, а захватывает всё внимание, даёт нечто упоительное, не объяснимое до конца.

В книге «В мире Достоевского» (глава «Житие великого грешника») Ю.И. Селезнёв пишет: «Думается, что тайна его личности — вся или, во всяком случае, в главном, в наиболее существенном — претворена в тайне его творчества, его слова». Эта мысль о Ф.М. Достоевском применима и к самому Селезнёву: не каждому под силу писать столь же проникновенно.

Христина ТРЕТЬЯКОВА, студентка 2 курса факультета журналистики КубГУ

Русский мир в работах Юрия Селезнёва

Россия великая страна. Она рождает великие таланты и грандиозные умы, и одним из таких выдающихся представителей русского мира является Юрий Иванович Селезнев. Он вобрал в себя лучшие качества русского человека и явился примером для других. Он был русским витязем, борцом за правое дело. В своих работах он часто обращается к теме народа, культуры, истории, памяти. В них есть мысли, которые очень точно отображают сущность этих понятий.

Русский мир это, прежде всего, понятие собирательное. Оно включает в себя, в первую очередь, людей, оно говорит о русском единстве. Общности на основе языка, культуры, истории, религии, миропонимания, традиций. В работах Селезнева русский мир предстает во всей широте, автор раскрывает разные стороны этого явления: духовные, ментальные, исторические. Этот мир объемен и многогранен. Юрий Иванович, как никто другой, понимал сущность этого мира, его основы и силу. Он замечает детали, которые на первый взгляд незначительны, но именно они являются ключами к пониманию русского человека и его мира. В своей статье «Созидающая память» Юрий Селезнев предлагает нашему вниманию отрывок из произведения Н. Гоголя «Тарас Бульба»: «Нет, братцы, так любить, как русская душа, — любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал бог, что ни есть в тебе, а… — сказал Тарас … Нет, так любить никто не может … Но у последнего падлюки, каков он ни есть… есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснется оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело». Думаю, именно таким Юрию Ивановичу видится русский человек. Этот отрывок очень ясно и ярко иллюстрирует его особенности. Он подчеркивает способность русского человека кается, признавать и искупать свои ошибки. Говорит об исключительной способности любить. Юрий Иванович пишет о том, что классические произведения, которые мы читали в школе, заставляют нас возвращаться к ним снова и снова. Искать и находить в них новые истины и смыслы. Несомненно, наша классическая литература поистине вечна, поскольку отражает глубинные смыслы русского мира.

Юрий Селезнев очень ясно понимал суть, назначение русской литературы, её значимость для русского народа. «Литература, — пишет Юрий Иванович, — если это истинная литература, как мы уже говорили, — всегда результат и показатель творческих, духовных возможностей целого народа. И в этом смысле даже и в сугубо личностных лирических стихах подлинный поэт всегда отражает общенародное состояние, и даже состояние мира в целом, ибо поэту дано видеть “глазами своего народа” и, следовательно, — быть его “устами”. В лирическом “я” большого поэта всегда бьётся пульс эпохи» [Ю.И. Селезнев «Память созидающая» C. 58]. Действительно, поэт, писатель — всегда эхо народа, он отражает в себе народные настроения, скорби, печали и радости. Он его составная часть. Поэт не был бы поэтом, если бы его не вдохновил на это народ. Все великие писатели: Пушкин, Достоевский, Лермонтов — обращались к русскому человеку, находили в нем истину, красоту, чистоту. Народ, посредством чуткого сердца поэта, проникает в его душу и следом проявляется в произведениях.

Русский народ в работах Юрия Ивановича изображен как умеющий любить, верить, дружить, помогать. Это виденье человека заставляет задуматься: почему русский народ такой светлый, сильный, полный подвижников? Ответ, на мой взгляд, лежит в истории. Русский народ обладает вышеперечисленными качествами, потому что он избрал путь Христа. В книге Иова мы читаем: «Но человек рождается на страдание, как искры, чтоб устремляться вверх». Русский народ и выжил, устремляясь вверх, среди обуревающей его мглы. На протяжении многих веков он жил в состоянии войны, то есть в скорбях, страданиях, в молитвах, в чаяниях, в надеждах и в вере. Русскому народу ничто не давалось даром, свое место, свой путь он отстаивал и защищал путем титанического труда, он отстаивал себя кровью и потом, силой и мужеством. Он закалялся в борьбе, стяжал дух. За все грехи он платил утратами и скорбями. Вот отсюда и величие. Но, несмотря на все невзгоды, войны, окружающее его зло, сумел не потерять чистоты души, доброты, терпения, великодушия. Он и по сей день хранит эти качества и будет хранить всегда. Никакие происки врагов не смогут убить это в нас.

Народ, по его мнению, Юрия Селезнева является движущей силой литературы, движущей силой истории. Он пишет: «Писатель, если он ощущает себя эхом своего народа (вспомним пушкинское: «И неподкупный голос мой был эхо русского народа»), размышляя о собственном творчестве либо делясь мыслями о творчестве собратьев по перу, предшественников и современников, думает, прежде всего действительно о главном, о том, что в слове — художника ли, критика ли — наиболее полно и емко должна быть сконцентрирована духовная энергия своего народа, с тем чтобы ее можно было вновь вернуть народу же — в слове-деянии, открывающем путь к истине» [«Ответственность» C. 57]

Юрий Селезнев огромное значение уделяет русской истории. Он пишет: «История же — это прошлое, ставшее настоящим, прошлое, приведшее к настоящему. Историческое сознание — это осознание прошлого пропорционально будущему. Человек, даже и духовно, и культурно высокоразвитый человек, стоит его памяти отказать работать, из личности перерождается в человекообразное, ходячее мясо, живущее сиюминутными нуждами физиологии — и не более того» [«Чтоб и для души было» С. 116]. Он обращает внимание читателя на то, что наша древнейшая история неоправданно забыта. Выделяет тот факт, что русский мир самобытный, самодостаточный, богатый и полноценный. Он не так уж и обязан своей культурой и историей Европе, он долгое время развивался независимо от нее. Действительно, обращаясь к прошлому, мы начинаем многое понимать в современной действительности. Важно отметить, что Юрий Иванович большое внимание уделяет именно духовной связи времен и поколений, той самой златой цепи, которая связывает нас с нашими предками. «…Традиция народной культуры, — пишет автор, — культуры слова и есть, думается, та самая пушкинская «златая цепь». [«Златая цепь, или опыт путешествия к первоистокам народной памяти» С. 74]. Его мысли в этой работе заставляют понять весьма важный факт, который заключается в том, что человек вне культуры, вне своей истории не может являться полноценной личностью. Читая, осознаешь, что каждый — звено этой огромной, тянущейся миллионы лет цепи, и что каждый из нас ответствен за ее продолжение.

Юрий Селезнев пишет еще об одном очень важном, очень нужном понятии — об ответственности. Он говорит о том, что собственно мы несем ответственность за судьбу нашей Родины в целом и в частности, за ее культурный, идейно-нравственный, духовный облик. С этим утверждением невозможно не согласиться. Именно мы, нынешнее поколение, ответственны за облик нашей Родины. Мы должны продолжать наши традиции, не поддаваться на разные веянья моды, а следовать тем путем, по которому до нас шли веками наши предки. Мы не имеем никакого права сходить с этой дороги. Сойти с нее значит заблудиться, порвать связующую поколения нить, а это равносильно смерти. Мы должны бороться и отстаивать нашу истину (истину Христову), нашу душу, культуру и самобытность.

Вадим Неподоба в воспоминаниях о Юрии Селезневе пишет: «Многое расскажут потомкам твои книги, исполненные любви к Отечеству, тревоги за его будущее, веры в его высокое предназначение» [«Ответ на письмо» С. 22]. Действительно, все его работы, все его мысли о народе пронизаны верой в него, в его будущее. Они пронизаны любовью и переживанием, ответственностью и пониманием.

Александр Ольшанский так характеризует Юрия Ивановича: «Безусловность Добра и Честности, как нравственной основы человеческого бытия, Веры в народ и Верности ему, без чего немыслима духовность, питаемая прежде всего гражданственностью и патриотизмом, через них — заботой о всем человечестве, и, наконец, неизбежность подвижничества, страдания и самопожертвования по пути к Истине — это исходные точки самого Юрия Ивановича Селезнева, его творчества и судьбы» [Ю.И. Селезнев «Память созидающая». А. Ольшанский С. 270]. Юрий Селезнев как никто другой мог отличить правдивое от ложного. Он раскладывал по полочкам истины, перемешавшиеся в головах современников. Как те искры — загорался и возносился к небу, чтобы освещать путь другим.

Список использованной литературы:

1. Селезнев Ю.И. «В мире Достоевского» // М., 1980

2. Селезнев Ю. И «Мысль чувствующая и живая»// М., 1982

3. Селезнев Ю.И. «Память созидающая» // Краснодар, 1987