Алексей КОТОВ. Простая ссора. Рассказ

Семья Гребешковых ужинала… То есть Рая уже начала мыть посуду, а Паша косился на лежащую рядом с тарелкой газету и неторопливо ел окрошку.

— Я там, на столе конверт видел, — сказал Паша с набитым ртом. — Ты что, письмо из деревни получила?.. Дети как?

— Дети — хорошо. Отдыхают… — Рая вздохнула. — Ты тетю Оксану помнишь, сестру мамину старшую? Умерла она.

Паша отодвинул пустую тарелку и не спеша закурил. Украинских родственников жены, кроме тещи, он знал смутно.

— Похоронили уже? — безразлично спросил Паша.

— Да. Мама из Житомира позавчера вернулась. Пишет, дядя Никита совсем седой стал. Для него-то это уже вторые похороны за год.

— А разве еще кто-то у них умер?

— А ты забыл, да? — Рая оглянулась. В ее взгляде легко угадывался укор. — Дочка тети Оксаны, Валя умерла.

— Рыженькая?! — ахнул Пашка. — Погоди, а сколько же ей лет было?

— Тридцать один. Она на год старше меня была.

— Ну, ничего себе!.. А от чего же она умерла?

— Сердце. Оно у нее и раньше побаливало, а тут еще муж-алкаш ей каждый день пьяные концерты устраивал. Тетя Оксана, когда жива была, все на своего зятя жаловалась. А вот и ее теперь рядом с дочкой положили…

— Не понял, почему рядом? — удивился Паша. — Валька-то в Житомире, с мужем, жила, а ее мать с отцом — в деревне.

— Ну и что? А похоронили Валю в деревне, чтобы, значит, старики за могилкой ухаживали. Толку-то от мужа-алкаша, сам понимаешь, никакого, — Рая смахнула непрошенную слезу. — Кстати, если я умру, ты и меня тоже в деревне похорони.

Паша скептически усмехнулся и окинул взглядом крепкую и очень даже красивую фигуру жены.

Рая всхлипнула еще раз и тихо прошептала: «Господи...»

— Не бойся, — спокойно сказал Паша. — Ты еще сто лет проживешь.

— Я и не боюсь, — просто ответила Рая. — Только детей наших жалко. Кстати, у нас в деревне кладбище хорошее, — охотно продолжила грустную тему Рая. — Светлое оно какое-то и почти возле каждой могилки березка растет. Прямо как в лесу...

Мысли жены показались Паше странными.

— А почему я тебя в лесу хоронить должен?! — возмутился он. — Полежишь и тут, возле города.

— Будет тебе, Паша, — голос женщины прозвучал вяло и тускло.

— Рай, а Рай… — Паша облизал ложку и выразительно постучал ей себя по лбу. — У тебя тут все дома? Меня же люди засмеют!

— Правильно, — Рая сердито загремела посудой. — Потому что ты по чужим бабам будешь бегать, а не родную жену вспоминать. Часто ты к своей бабушке ходишь? Ты, бессовестный, уже дорогу на кладбище забыл.

— Как это забыл?!.. Это ты со мной не ходила, а вот мы с Сережкой, братаном моим двоюродным, на Пасху на могилке все убрали и даже лавочку там поставили.

— Знаю я, как вы там убирали, — отмахнулась Рая. — Пьяные вы были как сапожники. Чуть памятник не повалили, а лавочку так вообще рядом с чужой могилой ставить начали. Окосели совсем от водки.

— А что ты соседских дур слушаешь?! — взорвался Паша. — Не было ничего такого! Если хочешь знать, мы только потом выпили, да и то чуть-чуть.

— Ага!.. А домой ты, значит, пьяный от свежего воздуха пришел? Нет, Паша, у тебя совести и, наверное, никогда уже не будет, — Рая вытерла руки и прежде чем выйти из кухни произнесла мрачным, пророческим голосом. — Да ты ко мне на могилу, пожалуй, и своих баб таскать станешь!

— Да каких баб-то?! — взвизгнул Паша.

Но дверь кухни уже захлопнулась. Грозно сверкая глазами, Паша направился следом за женой.

— Жены декабристов за своими мужьями в Сибирь, на каторгу шли, — еще в коридоре громко заговорил он. — И, между прочим, живые шли. А ты после смерти дезертировать собралась, да?

— Я с тобой свою каторгу уже отбыла, — раздалось в ответ из зала. — А что касается моего желания, то я у своих родителей единственная дочка. И ты не дождешься, чтобы они мной расшвыривались!

Паша вошел в зал.

— Я тебе муж или кто? — строго спросил он.

— Ну и что, что муж? Своевольничать тебе все равно никто не позволит.

— Кто не позволит? Ты из гроба?

— А я завещание напишу.

— Пиши.

— И напишу. Вот завтра же пойду к нотариусу и напишу. И еще напишу, чтобы твоей ноги на моей могиле не было… — Рая запнулась и после короткой паузы добавила. — Тебя… с этими твоими… шалопутными!

— Опять, да?! Дура, да нет же у меня никого.

— Нет, так будет.

— Та-а-ак... — Паша сел на диван и, раскачиваясь взад-вперед, принялся растирать широкими ладонями острые колени. — Так, значит... Ладно, тогда пиши свое завещание прямо сейчас, чтобы я его видел.

— И напишу!

— Пиши-пиши.

— И напишу!

Рая сердито фыркнула и подошла к письменному столу сына. Порывшись в ящиках, она вынула ученическую тетрадку, но ручки почему-то нигде не было. Наблюдая за резкими, нервными движениями жены Паша скептически улыбался. Совсем не к месту он вспомнил, как неделю тому назад Рая встретила его на улице в компании двух офисных дам. Паша держал женщин под руки и болтал какую-то чепуху. Женщины весело смеялись и агитировали Пашу прийти в выходной на «антипутинский» митинг. Та, что постарше и покрасивее, Зоя, то и дело перебивала Пашу, стараясь перевести разговор на политическую тему. Паша кивал, соглашаясь со всеми доводами красавицы, но продолжал разговор только с помощью анекдотов.

Столкнувшись, нос к носу, с мужем возле магазина, Рая беззаботно улыбнулась, но, тем не менее, окинула спутниц Паши оценивающим взглядом, и потом, уже дома, молчала весь вечер.

Паша подумал о том, что этот случай был чуть не единственным, когда жена видела его в компании с другими женщинами. Других «баб» у него попросту не было. Конечно, можно было пойти на митинг и, как говорится, попытаться продолжить отношения и с Зоей, и с ее подругой Катей. Но Паша смутно подозревал, что, во-первых, он интересен этим женщинам только как «боевая единица» для митинга, а во-вторых, он вдруг не ощутил в себе тяги к любовному, таинственному и жаркому мужскому напору. Что-то более серьезное, чем пустая, веселая болтовня, вдруг показалось Паше не только лишним, но и попросту чужим. Ухоженные женские лица Зои и Кати легко ушли из его памяти…

Жгучая обида не столько на жену, сколько на свою тихую мужскую порядочность, граничащую с застенчивостью, заставила Пашу искать новые, обидные слова. Боясь, что скандал утихнет, он сказал:

— Пиши завещание! Ручку можешь взять у меня в пиджаке, малахольная.

— Да подавись ты своей ручкой, — быстро ответила Рая и тут же тихо и зло добавила еще ни разу не встречавшееся в их ссорах слово. — Постылый!

Улыбка Паши дрогнула.

— Как-как?!.. — все еще улыбаясь, с болезненным любопытством, переспросил он.

— Как слышал.

— Теперь понял, — лицо Паши стало серьезным. — Такие, значит, дела... Ну что ж... Мы, кажется, в отпуск, в деревню к вашим вместе ехать собирались? Теперь можешь валить туда без меня.

— А такому лодырю, как ты, в нашей деревне делать нечего.

— Да куда уж мне, там у вас каждый второй — умнее лошади.

— А вздумаешь к детям припереться...

— Еще как вздумаю, — перебил Паша.

— ...Вилами встречу!

— Что, из гроба встанешь?

— Ничего, я к тебе и с того света приду, — Рая, наконец, нашла ручку в портфеле сына, села за стол и размашистым почерком вывела первое, самое главное слово «ЗАВЕЩАНИЕ». — Если ты думаешь, что я тебя в покое оставлю — ошибаешься.

Рот Паши исказился от немого крика.

Рая взглянула на чистый лист бумаги, подумала, а потом скользнула по лицу мужа светлыми от гнева глазами и спросила:

— Что писать-то в завещании?

Паша ожил:

— Пиши: товарищ прокурор, прошу похоронить меня, как жертву злодея-мужа, и ему назло, в деревенском березовом лесу.

— Хватит паясничать, — поморщилась Рая. — Я серьезно спрашиваю.

— Я в ве-е-есеннем ле-е-су пил березовый со-ок, — потягиваясь в сладкой истоме, вдруг запел Паша. — С не-е-енаглядной певуньей в сто-огу ночевал!..

Он откинулся на спинку дивана и положил ногу на ногу.

Рая фыркнула и вывела на бумаге три первых слова: «Прошу Вашего разрешения...» Что писать дальше, она не знала. Во-первых, ее сбивала с толка показная веселость и безразличие мужа, а во-вторых, молодая женщина не была уверена, что ей удастся правильно написать завещание без помощи мужа.

Паша закончил петь. Он внимательно, словно впервые, рассматривал потупленное лицо жены.

— Написала?

— Пока нет.

— Но хотя бы начала?

— А тебе какое дело?

— Ну, все-таки... Может, помогу чем?

— От тебя дождешься. Правильно мне мама говорила, свяжешься с таким пришелепуватым дурнем, до смерти от такого хомута не вибавитися.

Лицо Паши напряглось и чуть вытянулось. Если в разговоре с Раей вдруг появлялись украинские слова, он тут же вспоминал тещу. Анна Трофимовна родилась в Житомирской области, вышла замуж за донецкого «рудокопа» (как она сама говорила) и после того, как ее муж выработал на шахте положенный срок, перебралась с ним в большую деревню под воронежским Калачом.

Нельзя сказать, что Паша недолюбливал свою тещу. Но как-то так получалось, что во время визитов в деревню Паша общался только с тестем и его родней. Иногда он слышал за своей спиной тещино: «Райка, своего москаля обедать зови» или какую-нибудь другую фразу, но обязательно с упоминанием украинского прозвища русских, и это невольно настораживало его.

Теща была высокой, стройной и гордой женщиной. Но она никогда не смотрела в глаза Паши, а если по каким-то причинам ей нужно было сказать несколько слов зятю, Анна Трофимовна говорила по-русски коротко, словно отрубая концы фраз. С дочерью она говорила только по-украински, и Паша с удивлением смотрел на свою жену, произносящую скороговоркой либо малопонятные, либо вообще чужие слова.

— А по-русски она не может, что ли? — однажды спросил Паша Раю.

— Конечно, может… — Рая немного смутилась.

Явно не законченную фразу продолжил Паша:

— … Но не хочет?

— Вообще-то, мама под Волынью родилась, — неохотно ответила она. — А там у них…

Рая посмотрела на мужа и снова замолчала.

— Ясно, русских не любят. Тогда что же она за полу-русского, то есть за хохла, замуж вышла?

Рая пожала плечами и молча улыбнулась.

— А как они между собой говорят? — продолжал допытываться Паша.

— Мама — по-украински, а папа… — Рая задумалась. — Как все тут у нас говорят, так и он…

Ответ немного озадачил Пашу. Почти все женщины в Раиной деревне говорили если не по-украински, то «по-хохлячьи», и Паше было трудно понимать их скороговорку. Что же касается мужчин, то подавляющее их большинство говорили по-русски.

«Любопытная тут межа по деревне проходит, — решил Паша. — Сюда бы еще татаро-монгольской “мовы” с английским “ду ю спик” подкинуть, вот бы забавно получилось».

Но в целом жизнь в деревне нравилась Паше. Когда не нужно было помогать тестю по хозяйству, он ходил на рыбалку с сыновьями, приучая малышей к легкой и занимательной охоте.

Однажды, выпив с тестем чуть больше обычного и осмелев, Паша решил поговорить с тещей на «языковую тему». Но та больше отмалчивалась, иногда бросая на раскрасневшееся лицо Паши ироничные взгляды.

— Ну, мы это… русские и украинцы… как братья, — пытался объяснить теще Паша. — А все остальное… — он махнул рукой. — Ну, мура, в общем…

— А якой же ты мне брат, — вдруг без улыбки спросила его теща, — если ты моего языка не понимаешь?

Паша опешил. Он искренне не знал, что сказать в ответ и глупо моргал глазами. Теща встала, как показалось Паше, гордо выпрямилась и ушла.

Паша нашелся, что ответить теще только через полгода, дома, когда рылся в Интернете. Например, оказалось, северные китайцы почти не понимают языка своих южных собратьев, а великий еврейский писатель Шолом-Алейхем, обращаясь к потомкам, говорил, что не важно, на каком именно языке его будут вспоминать. Но время было упущено, начался киевский Майдан четырнадцатого года и найденные доводы уже не казались Паше убедительными. И даже фраза, которую он подготовил заранее: «Братство не в гортани, а в сердце», вдруг показалась ему напыщенной и слабой.

Мысли о теще немного отвлекли Пашу, но уступать в ссоре своей жене он не собирался.

— Ладно, ты мне зубы не заговаривай, — Паша вытянул длинную шею и кивнул на лист бумаги на столе. — Что там нацарапала-то?

Рая прикрыла лист ладонью. Она неожиданно и с удивлением поняла, что смущается своего мужа. Лицо Паши вдруг показалось ей строгим и даже суровым.

— Я… Я вот не знаю, правильно или нет написала, — неуверенно сказала Рая.

— Читай — узнаем.

Рай кашлянула в кулачок.

— Завещание. Прошу Вашего разрешения... — пауза получилась довольно длинной, а потом Рая спросила: — Правильно?

Паша рассматривал свой потрепанный тапочек и думал. Когда Рая уже стала надеяться, что она написала все-таки правильно, Паша засмеялся. Сначала смех беззвучно задрожал в его животе, потом колыхнул грудь и, наконец, вырвался наружу.

— Прошу вашего разрешения!.. Завещание!.. Похоронить! — Паша завалился на диван, нашарил подушку и сунул ее себе под голову. — Ты к кому обращаешься: к нотариусу или заведующему кладбищем?

Рая грызла ручку и сконфужено смотрела на хохочущего мужа.

— Ты еще про березки напиши, — посоветовал Паша. — И еще — чтобы нотариус расписку с меня взял, чтобы я на кладбище не показывался.

Рая вырвала из тетрадки лист. Но снова после уверенного «ЗАВЕЩАНИЕ» и «Прошу Вашего...» женщина надолго погрузилась в размышление. Ей владело только одно острое желание: написать завещание, сунуть его под нос мужу («А это ты видел?!») и затем уйти в спальню, громко хлопнув дверью.

Наконец, после долгих колебаний, незаконченную фразу на листке продолжило «указания». Рая подняла глаза. Паши в комнате не было.

«За бутылкой на кухню пошел», — догадалась Рая.

Она хотела было направиться вслед за мужем, но поняла, что после только что сказанных ей слов, — и одного особенного! — муж имеет моральное право на свободу действий. Это оказалось довольно горьким открытием.

Паша вернулся, держа в руке бутерброд с колбасой. Он жевал и по-немому мычал «Я в весеннем лесу…» Настроение у мужа снова казалось довольно беззаботным.

— Ну, как дела? — поинтересовался он.

Рая промолчала. Паша сел на диван.

— Что молчишь? Все равно кроме меня тебе посоветоваться не с кем.

Рая обвела комнату глазами. Паша был прав.

— Я вот тут... Ну, нас же в школе этому не учили… И я запуталась совсем, — Рая запнулась.

— Ты кого стесняешься? — снисходительно улыбнулся Паша. — Вроде бы не первый год женаты.

— Я тебе говорю, я не знаю, правильно ли я начала...

— Я пока тоже. Читай вслух.

— Короче, ладно… — Рая взяла в руки тетрадку. — ЗАВЕЩАНИЕ...

— Правильно, — Паша кивнул.

— Прошу Вашего... Указания?

— А вот это не правильно.

Рая исподлобья взглянула на мужа. Паша не улыбался.

— А откуда ты знаешь, что неправильно?

— Знаю и все. Так, ладно… — Паша хлопнул ладонями по коленям и встал. — Ты посиди еще и подумай, а я на кухне покурю.

Рая посмотрела вслед мужу и со вздохом вырвала очередной лист из ученической тетрадки. Ручка снова потянулась к бумаге, но снова после уже надоевших «ЗАВЕЩАНИЕ» и «Прошу Вашего...» замерла.

За окном со скрежетом разворачивался на конечной остановке трамвай. Часы пробили девять раз… Рая вдруг почувствовала что устала.

«А если я и в самом деле умру? — подумала она. — Вот возьму и умру?»

Молодая женщина довольно отчетливо представила себе черную, похоронную процессию, правда почему-то без гроба, но от этого не менее траурную и торжественную. Впереди толпы шли ее мать и отец. Точнее говоря, мать вели под руки отец и дядя Ваня. Вслед за ними текла темная масса едва различимых лиц. Их было очень много, и Рая с удивлением подумала, что многих она не знает. Это было странно и страшно. Рая скользнула взглядом по воображаемой толпе, стараясь отыскать мужа. Перед ее мысленным взором пронеслись какие-то темные, длинные фигуры, похожие на тени, желтые пятна сморщенных, горестных лиц и еще что-то большое и непонятное, похожее на судорожно распахнутый рот. Людская река кончилась, но Паши не было. Рая взглянула вдаль... Так и есть! Ее непутевый муж плелся далеко позади толпы. Паша был до неприличия пьян и его поддерживали под руки две ярко раскрашенные девицы. Больше всего Рае не понравилось, что «бабы» постепенно замедляли шаг и пытались свернуть с дороги. Они что-то говорили Паше, тот механически кивал головой и растерянно осматривался по сторонам, словно искал кого-то.

«Какие все-таки гадины эти «бабы»! — подумала Рая — И откуда только такие берутся?!»

В коридоре послышались шаги.

«Ой, идет!..» Рая засуетилась и, не раздумывая, написала «согласия».

— Ну, как творческий процесс? — Паша что-то жевал. — Дела идут, контора пишет?

Рая строго посмотрела на мужа. Она уже не сомневалась в том, что Паша в очередной раз приложился к бутылке.

— Закончила, — соврала Рая.

— Ну?

— Гну!

— Начало неплохое. А дальше?

— А тебе-то что?

— Мне просто интересно, что ты там еще выпрашивать собралась.

Рая изобразила на лице полное безразличие.

— Ну, допустим «согласия», — резко сказала она.

— Отлично! — Паша кивнул. — Значит, ты в могилу вместе с нотариусом собираешься лечь?

— Как это рядом?

— Ну, ты же его согласия спрашиваешь, — Паша вытащил из кармана сигареты и закурил. — Когда ты такое завещание нотариусу покажешь, его инфаркт хватит.

— Не кури в комнате, — сказала Рая. Она резко отодвинула в сторону тетрадь. — Раскурился тут!..

Паша с деланным изумлением посмотрел на тлеющую сигарету.

— Ба! И в самом деле, курю. Ладно, я на кухню пошел.

— А ну, стой!

Рая бросилась вслед за мужем. Паша ускорил шаги и быстро захлопнул за собой дверь кухни. Поведение мужа подтвердило недавнюю догадку Раи.

Она потянула на себя дверную ручку. Та не поддавалась — Паша держал дверь. Неожиданно для самой себя Рая почувствовала огромное облегчение. Она улыбнулась.

— Паша!.. — стараясь казаться строгой, позвала она.

— А? — донеслось из-за двери.

— Открой.

— И не подумаю.

— Открой сейчас же!

— Иди завещание пиши.

— Знаешь что, ты мне зубы не заговаривай, — Рая рванула дверную ручку. — Если ты опять за бутылку принялся, пеняй на себя.

— Ну, не на нотариуса же, — донеслось из-за двери. В голосе Паши угадывалась обида. — Кстати, какие претензии могут быть к постылому мужу?

— Как это постылому? — искренне удивилась Рая. — Я что, разве тебя так называла? Когда?!

— Еще до свадьбы. Потом я тебя украл, изнасиловал и ты поневоле согласилась выйти за меня замуж.

— Паша, открой дверь!

Паша открыл дверь только после долгих переговоров, когда в голосе Раи наконец-то стали проскальзывать просительные нотки и когда Паша убедился в том, что держать дверь и одновременно налить себе еще один стаканчик водки ему вряд ли удастся.

Дальнейшее выяснение отношений заняло довольно много времени, причем Рая категорически отказывалась говорить на тему своего завещания. Паша злорадствовал и перестал обсуждать похороны жены только после того, как Рая сама налила ему «сто грамм». Потом женская хитрость все-таки одержала верх, и разговор перешел на совершенно нейтральную тему. В частности, о том, что Паше пора брать отпуск.

— Вот только пить в деревне ты не будешь, — твердо сказала Рая.

— У тещи не забалуешь, — согласился Паша.

— А чем это тебе моя мама не нравится?

— Да так… — Паша какое-то время молчал, вспоминая свои поиски на вопрос братства народов.

«Все-таки я теще скажу, — решил он. — Я ей обо всем, включая их позорный Майдан, все скажу!..»

…Ночью Паша долго не мог уснуть. Он ворочался с боку на бок и тяжело вздыхал. Было темно, и Паша не мог видеть улыбки на лице своей жены.

Рая нежно прильнула к мужу.

— Паша, ты что не спишь? — нежно спросила она. — Сказать что-нибудь мне хочешь? Ты говори, я потерплю…

— Вроде уже обо всем переговорили.

— Ну, я же вижу, как ты мучаешься.

— Отстань.

— Господи, ну подумаешь, сорвалось с языка случайное слово. И никакой ты у меня не постылый…

— А я говорю, отстань!

— Извини меня, пожалуйста, Пашенька, я больше так никогда не буду говорить.

— Будешь! — голос Паши дрогнул от обиды.

— Заяц мой длинноногий, ну хватит, а? — ворковала Рая — Ты же добрый и ласковый… Давай я тебе спинку почешу?

— Я тебе что, поросенок?!

— Ты любишь, я знаю.

— А вот я тебя постылой никогда не называл.

— Ну, назови. Я потерплю...

Они еще довольно долго шептались в темноте, до тех пор, пока их шепот не стал ласковым...

...Паша проснулся в половину пятого. Он прошлепал босыми ногами на кухню. Минеральная вода из холодильника была холодной и очень вкусной. Возвращаясь, Паша случайно наступил на что-то невесомо мягкое. Он остановился и поднял с пола скомканный лист бумаги. Чисто автоматически Паша развернул его.

«ЗАВЕЩАНИЕ, — прочитал он. — Прошу Вашего разрешения...»

Паше вдруг стало грустно. «Привык просить человек, вот и просит… И готов просить и кланяться даже тогда, когда это не только не нужно, но унизительно и просто нелепо. А потом вдруг кончится его терпение, снимет человек с головы пыльный мешок — и бегом на Майдан за правдой и справедливостью. Зачем же ты так сам себя, а?!..»

Прежде чем лечь, Паша долго стоял у постели и рассматривал лицо спящей жены. Оно было добрым, светлым и удивительно родным.

«Нет, я и в самом деле все теще скажу! — решительно подумал Паша. — Ведь тут не в языке дело, а совсем-совсем в другом…»

Он лег рядом с Раей. Паша смотрел в сетчатый от шторы потолок и думал-думал-думал… Он мучительно искал выход, ему казалось, что он рядом, но потом приходила обида за жену и горячая, щемящая жалость к ней. Мысли вдруг обрывались.

Паша так и не смог уснуть до самого утра...