Михаил НАЗАРОВ. Ложь и правда фильма «Левиафан»

Фильм «Левиафан» Андрея Звягинцева получил голливудскую премию «Золотой глобус» как лучший фильм на иностранном языке и выдвинут на «Оскара». В РФ — премия «Золотой орёл» за заслуги в области российского кинематографа. Картина официально выйдет в российский прокат 5 февраля. Но уже сейчас у нас столько шума вокруг этого фильма, что по просьбе знакомых вчера посмотрел его в интернете. Просьба была связана с тем, что началась кампания православных против фильма как оскорбительного, русофобского и антиправославного, собираются подписи под протестом. Насколько это соответствует истине?

Левиафан — могучее морское чудовище, упоминаемое в Ветхом Завете, против него человек бессилен. В Книге Иова о нем говорится:

«Можешь ли ты удою вытащить левиафана и верёвкою схватить за язык его? вденешь ли кольцо в ноздри его? проколешь ли иглою челюсть его? будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко? сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы? станешь ли забавляться им, как птичкою, и свяжешь ли его для девочек твоих? будут ли продавать его товарищи ловли, разделят ли его между Хананейскими купцами? можешь ли пронзить кожу его копьём и голову его рыбачьею острогою? Клади на него руку твою, и помни о борьбе: вперёд не будешь.

Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его? Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его; кто же может устоять перед Моим лицем? Кто предварил Меня, чтобы Мне воздавать ему? под всем небом всё Моё. Не умолчу о членах его, о силе и красивой соразмерности их. Кто может открыть верх одежды его, кто подойдёт к двойным челюстям его? Кто может отворить двери лица его? круг зубов его — ужас; крепкие щиты его — великолепие; они скреплены как бы твёрдою печатью; один к другому прикасается близко, так что и воздух не проходит между ними; один с другим лежат плотно, сцепились и не раздвигаются. От его чихания показывается свет; глаза у него как ресницы зари; из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры; из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла. Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас. Мясистые части тела его сплочены между собою твёрдо, не дрогнут. Сердце его твёрдо, как камень, и жёстко, как нижний жернов. Когда он поднимается, силачи в страхе, совсем теряются от ужаса. Меч, коснувшийся его, не устоит, ни копьё, ни дротик, ни латы. Железо он считает за солому, медь — за гнилое дерево. Дождь лука не обратит его в бегство; пращные камни обращаются для него в плеву. Булава считается у него за соломину; свисту дротика он смеётся. Под ним острые камни, и он на острых камнях лежит в грязи. Он кипятит пучину, как котёл, и море претворяет в кипящую мазь; оставляет за собою светящуюся стезю; бездна кажется сединою. Нет на земле подобного ему; он сотворён бесстрашным; на всё высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости» (Иов. 40:20–41:26)...

Сюжет фильма прост. В маленьком северном городке на берегу моря местный начальник (мэр) в ублажении своих похотей попирает все законы, взяв себе в сообщники начальника милиции, прокурора и судью. В частности, мэр судебными махинациями отбирает у автомеханика Николая его родовой дом на берегу, приглянувшийся мэру. Приехавший из Москвы адвокат, бывший армейский боевой друг, пытается воздействовать на мэра собранным убойным компроматом, но едва остается жив. Жена Николая изменяет ему с этим другом, потом ее находят мертвой, обвиняют мужа в убийстве и осуждают на 15-летнее заключение, дом впечатляюще сносят ковшами экскаваторов, а малолетнего сына прибирает в корыстных целях (государственное пособие) семья гаишника, заподозрившая Николая в убийстве. Сам мэр беспредельничает на фоне многозначительного портрета Путина в служебном кабинете.

И главное — все эти преступления покрывают местный священник и архиерей по известному в МП принципу: «нет власти не от Бога», даже поощряя этот беспредел и в то же время произнося в проповедях высокие слова, мол, «Церковь стоит в правде — потому что она истинна». Фильм заканчивается сценой с такой проповедью архиерея в большом храме (который был построен на месте снесенного дома Николая), в присутствии самого мэра с семьей и других высокопоставленных гостей. Благочестиво стоящий в первом ряду мэр-преступник наклоняется к своему сыну и, показывая на икону Христа, говорит: «Это наш Господь, он всё видит»... А мальчик обращает свой взор наверх под купол храма, где вместо изображения Господа — пустота...

Происходящее в маленьком захолустном городке — это трактовка режиссером всей нынешней российской жизни. В интервью английской газете «Гардиан» Звягинцев характеризует РФ как феодальную систему, где всё находится в руках одного человека, все остальные находятся в вертикали подчинения, а живя в ней, ощущаешь себя как на минном поле, причём «у вас нет особых перспектив — ни в жизни, ни в профессии, ни в карьере, если вы не “подключены” к ценностям системы. Это глупое устройство общества, которое является вечным проклятием нашей территории». Это государство у Звягинцева и есть непобедимый Левиафан, против которого нет силы и любой бунт бессмыслен.

Власть в нашей стране этим фильмом особо не обеспокоилась, она уже привыкла к тому, что любые обличения в ее адрес, любой самый ужасный документально доказанный компромат (как взрывы домов в 1999 году) сходит с нее как с гуся вода. Новая высшая номенклатура ненаказуема (как министры Сердюков, Скрынник) — это норма жизни. А тут, подумаешь, какой-то художественный фильм-вымысел. Однако вся эта откровенная и сгущенная режиссером правда о нашей жизни не могла не вызвать отпора со стороны «Церкви», точнее — чиновников Московской патриархии и ее «православно-патриотического» официоза (наподобие «Русской народной линии»).

«Левиафан в образном видении режиссера — это российское государство, народ и Русская церковь, недостойные существования. Очевидно, именно по этой причине фильм снискал такую любовь “мировой общественности” и так щедро одаривается премиями», — говорится в обращении главы «Союза православных граждан» В. Лебедева. Член Общественной палаты РФ С. Марков обозвал картину «антироссийским политическим заказом» с «ярко выраженным антиправославным акцентом». Верен своему долгу и глава ОВЦС прот. Чаплин: «У авторов было стремление потрафить западным представлениям о России: водка, какой-то блуд беспорядочный, жуткая государственная система, Церковь какая-то тоже жуткая — такие мифы о России там очень удачно воспроизведены. Я не удивляюсь, что фильм очень популярен на Западе». Основатель «Ассоциации православных экспертов» К. Фролов назвал ленту «поганой клеветой на Русскую церковь и Российское государство... Этот поклеп только сплотит союз патриарха Кирилла и президента Путина», — верит Фролов.

Разумеется, эти «православно-патриотические» отпорщики лукавы: они под видом защиты России и Православия защищают прежде всего несомненные изображенные в фильме пороки преступного симбиоза духовной и государственной властей в нашем несчастном олигархическом государстве. И этим лишь подтверждают правоту режиссерских обличений, дополнительно и реально унижая и Православие, и историческую Россию, и правду-истину. Если бы они были действительно озабочены авторитетом Церкви и России — они должны были бы с самого верху признать свои грехи и, наконец, начать борьбу с ними, но в данных условиях это, конечно, утопия...

Однако в одном эти представители патриархийного официоза правы: Звягинцев, к сожалению, вписывается в лагерь врагов России как таковой, независимо от сути ее власти. Это подтверждает общественно-политическая позиция режиссера: в 2014 году он подписал письмо российских либералов-западников, осуждающее воссоединение Крыма с русским народом как «аннексию», попирающую законность, о чем он говорит и в упомянутом интервью журналисту «Гардиан». Вследствие этого, по его утверждению, происходит «схлопывание русского мира из-за “рашизма” и ограничительных законов, которые неизвестно чем ограничатся. Сужения вольного языка, вольного слова, в том числе художественного высказывания» (в последнем он имеет в виду запрет на использование матерщины). И, разумеется, звучит у него общая мантра всех западников и русофобов о традиционном беззаконии на Руси — «это глупое устройство общества, которое является вечным проклятием нашей территории».

Такие взгляды режиссера позволяют нам уточнить и замысел его фильма, усомнившись в том, что он задуман для «борьбы со злом для его преодоления и оздоровления российской жизни». Неудивительно, что в фильме нет ни одного мало-мальски положительного героя, ни малейшего светлого пятнышка. В качестве такового Звягинцев косвенным приемом предлагает нам активисток движения «Бешеных вагин» («Пусси Райот»), упоминаемых в речи архиерея, который видит именно в них (а не в собственной дискредитации Церкви) ужасное посягательство на церковную «правду-истину». Нам кажется, что кощунственные пляски этих развратниц с богохульными выкриками перед иконами в храме мелковаты в сравнении с позорным поведением духовенства с именем Христа на устах, тем более их гнусное зло никак не оправдывает другое, верховное; также и наоборот — как это усиленно пытались тогда делать «антиэмпэшники слева» (либералы-обновленцы) и «антиэмпэшники справа» (белосовки), записавшие «Пусси Райот» в «исповедницы»... Тем самым и Звягинцев демонстративно встает в их ряды.

Режиссер объясняет, что основой для замысла «Левиафана» послужил реальный случай — история американского сварщика Марвина Джона Химейера, у которого владельцы цементного завода пытались отобрать дом. Химейер заварил себя в бульдозере и снес этот завод с лица земли, а заодно и здания продажных властей в своем городке, после чего покончил с собой. Поначалу Звягинцев и своего Николая хотел посадить на трактор, чтобы он своротил мэрию. Но всё же отказался от этого «классического» варианта, предпочтя оставить показ бескрайнего и безнаказанного русского беспредела власти (и покорности ей) как «вечного проклятия нашей территории».

То есть Звягинцев сам берет на себя роль отчаянно-смелого бульдозериста и гордится этой ролью, обрекая «нашу территорию» на «вечное проклятие» и предвкушая за это западные призы. Однако его смелая критика не целительна и не спасительна. Взяв библейского Левиафана (трактуемого в христианстве также как образ сатаны) за основную идею фильма, он не борется с ним, а служит мифу его якобы вечного всесилия на русской земле. Эта идеология режиссера охотно воспринимается на Западе в русле всей традиционной там русофобии, в том числе религиозной трактовки России как «концентрации мирового зла», Гога и Магога последних времен, который должен быть побежден «силами добра» (США и «Израилем») в последней битве при Армагеддоне. (На эту тему см. в нашей книге «Вождю Третьего Рима» (Х, 5): Иудеи и жидовствующие о последней миссии Третьего Рима. Гог и Магог).

Звягинцев забывает, что именно Левиафан будет побежден в этой битве: «В тот день поразит Господь мечом Своим тяжелым, и большим и крепким, левиафана, змея прямо бегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище морское» (Ис. 27:1). И какой же иной народ способен стать оплотом сопротивления антихристу в виде «стана святых и града возлюбленного» (Откр. 20)? Неужели в нашем народе и на русской земле, покрытой кровью бесчисленных мучеников за Христа, сейчас нет для этого предпосылок, несмотря на нынешние власти?

Итак, не всякая критика нынешнего удручающего положения в оккупированной олигархами России продиктована благими намерениями. Но и не всякий «патриотический» отпор ей верен перед очами Божиими. Это большая беда нашего современного общества, что большинство православных патриотов не способно защищать Россию и Церковь в опоре на Истину, призывая помощь Свыше, — ведь защитой пороков и конформизма этой Помощи не получить. А без нее всё обречено на поражение перед натиском мирового зла, которое совместно с такими патриархийными патриотами готовит нашему народу очередную и самую страшную катастрофу.

+++

Не удержусь и от небольшого художественно-критического отступления. Я отношусь к тем «ханжам», которые убеждены, что подлинное художественное искусство вполне может обходиться без использования матерщины и прочего натурализма (которого, правда, у Звягинцева пока нет), ибо где тут граница? — может быть, скоро и в унитазе камеру можно будет поставить в художественных целях для достоверного раскрытия внутреннего содержания героя? Ведь мат — это не что иное, как испражнение в языке, и не следует выносить это на публику из туалета. Приводимые Звягинцевым примеры, мол, и наши классики матерились, нисколько не работают, ибо исключения не делают нормы. Никто из них, великих, по-человечески не был свободен от греховности, от духовных ошибок, однако не этим ценны для нас наши классики. Реализм в русской культуре всегда обходился без такого низкого уровня «достоверности», так как подобное смешение стилистических уровней и жанров — это не признак «свободного развития искусства» (как это твердит нам Звягинцев и его защитники), а явление декаданса. То есть духовного упадка, ибо чистота и грязь несовместимы в одном флаконе, ложка дерьма делает коктейль или суп несъедобным, так как это несовместимые субстанции.

Искусство — это прикосновение к Божественной тайне бытия художественными средствами, которые могут быть разными. Разумеется, в отличие от проповеди, художественное творчество не должно быть назидательно-дидактичным, оно предполагает и широкую палитру красок (включая черные для показа истины «от обратного»), в том числе привлекая к соучастию зрителя (читателя), которому предлагается сделать собственные выводы. Поэтому в оправдание фильма Звягинцева могут сказать (один православный критик так и написал) что суть фильма: «мир во зле лежит», а зло к концу мира сгущается — и это правильная констатация нынешней реальности, в которой мы живем, фактически это «фильм, призывающий кричать: Ей, гряди скорее, Господи Иисусе!»...

Однако всякий ли зритель разглядит в данной картине грядущего Христа, Которого там нет, а есть фактический упрек Ему, Который «всё видит», но не препятствует злу? Такова последняя сцена фильма в церкви. Возможно, в ней режиссер, как и в выкрике Николая священнику: «Ну, где ваш Бог?!», — ставит проблему теодицеи, однако не заметно, чтобы она решалась у него в пользу Бога, Который в лучшем случае в фильме присутствует лишь как «фигура умолчания» (для того, кто знает о Его существовании).

С этой точки зрения «беспросветный» метод Звягинцева мог бы в какой-то мере считаться допустимым, если бы он хотя бы маленькими штрихами, хотя бы одним лучиком, падающим с неба сквозь темные тучи на скромный, созданный для нас Богом цветочек, напоминал зрителю о существовании Неба и Смысла жизни. Показал бы образ Божий в душе несчастного Николая, которого не жалеет даже отец Василий, вместо сочувствия холодно призывая смиряться перед злом со ссылкой на Иова Многострадального.

Этого видения у Звягинцева нет не только в данном фильме, но и в его художественном методе. У него в основе мира не Бог, который по грехам человеческим попускает зло в своих промыслительных целях конечного торжества свободного Добра, у Звягинцева господствует зло как вездесущий и довлеющий признак безблагодатного и бессмысленного бытия. Бог в творчестве Звягинцева отсутствует. (Показателен у него и предыдущий фильм «Елена» с отстраненным живописанием предательского убийства из-за наследства без минимального осуждения преступления — мол, это жизнь, и судите сами... Тоже были призы на фестивалях в Каннах и Генте.) Это скорее безответственное самолюбование своей смелостью игры со злом на публику ради этих самых премий с коммерческим расчетом на то, что свобода живописания зла на Западе в цене.

Кроме того, тот, кто решается это зло воспроизводить в своем творчестве и тиражировать столь наглядно и отстраненно, должен еще и задумываться: а для чего я это делаю? Упиваясь своей художественной смелостью, наш режиссер-лауреат как-то забывает об осторожности и ответственности за последствия изображения зла художником. Ведь правильный урок из этого способен вынести только умный и духовно зрелый человек, каковых в наше время меньшинство. Выбрасываемый на широкую публику подобный художественный товар для духовно необразованного большинства может оказаться искушением непротивления злу, уныния, замыкания в собственном эгоизме. А для кого-то — соблазном разрушительной политической активности без различия власти и народа, которого «больше нет», и «России больше нет», — а потому «чем хуже, тем лучше». (Такие восторженные оценки «Левиафана» появились в соответствующей среде ревнителей «антиэмпэшного православия».)

Можно отметить и некоторые нестыковки именно с реализмом, когда сгущение красок не идет на пользу достоверности. Потребление водки главным героем вряд ли реалистично и столь необходимо в отношении количества. Ничем не мотивирована супружеская измена жены с давним боевым другом мужа (тем более это неправдоподобно на пикнике), и его поведение. Когда театрально разрушали красивый прозрачный дом (но разве на севере строили дома с такими стеклянными стенами?) — неужели никому не пришло в голову спасти хотя бы антикварную мебель? И иного места для строительства церкви не нашлось? Непонятно неприменение убойного компромата на мэра (хотя бы в интернете). То, что хозяин города боится неких «выборов» (?!), просто смешно. Обвинительный приговор низшей судебной инстанции, тем более в «убойном» деле, не является окончательным и вступившим в силу в случае отрицания своей вины подсудимым. Но это уже мелочи сюжета.

Разумеется, от Запада ожидать верного понимания этого фильма не приходится. Картина вполне вписывается в западную русофобскую пропаганду, особенно в нынешних военных условиях. Мне кажется, талантливому режиссеру следует быть осторожнее и ответственнее, хотя бы в своих западных комментариях в связи с премиями. Да и дома не всякое горькое лекарство лечит. И не всякому оно прописывается. Тем более как единственное, которым его создатель еще и гордится в качестве «вечного проклятия нашей территории»...

3.2.2015

ПС. В заключение хотелось бы резюмировать, что бурная дискуссия в СМИ о фильме «Левиафан» в основном сконцентрировалась на двух полюсах. Одни порицают режиссера за «заказную русофобию», другие оправдывают и благодарят — мол, это «честное зеркало нашей жизни». Мне видится дело несколько иначе: режиссер зряч ко злу в нашей жизни, но слеп к добру. Он видит и увлеченно живописует тьму, но не видит свет. Поэтому его зеркало кривое.

А причина мне видится в его духовной ущербности, которая, несмотря на использование им библейских, даже христианских образов, лишена православного понимания собственного народа. Повторю: его позиция живописания «вечного проклятия нашей территории» по сути сближается с воплями русоненавистников о том, что «Антихрист придет в России», и потому — ату ее, эту «рашку» вместе с ее «рашизмом».

С таким ущербным, по сути смердяковским, национально-историческим самосознанием (смесь «белосовкового» с западническим) Звягинцев не видит, сколько в нашей несчастной России еще остается добра и тех праведников, ради которых Господь Бог еще терпит и наш оккупационный лживый олигархат, паразитирующий на имени Россия, и весь ополчившийся на нас лживый мир, во зле лежащий. Звягинцев и в Священном Писании упорно не хочет видеть четкого обетования о не покоряющемся антихристу «стане святых и граде возлюбленном» (Откр. 20), который может сохраниться до конца времен только на нашей, русской земле. Потому что нет другого народа в мире, религия которого хранит это знание о цели и конце драмы истории — избрании достойных быть спасенными для Царствия Божия.