Николай ГОНЧАРОВ. Золотое захолустье

ВДОЛЬ ВОЛГИ

С душой мальчишки, не утратив веры

В таинственный магический кристалл,

Шестой десяток лет брожу по скверам,

Которые ведут на мой причал.

И каждый день несется цепь мгновений,

Омытых долгой волжскою судьбой.

И образы десятков поколений

Торжественно встают передо мной.

Аристократы и простолюдины,

Князья, купцы, поэты, бурлаки…

Их всех соединило воедино

Магнитное течение реки.

Они бродили, на нее взирая;

Сегодня я иду здесь не спеша

По их путям, незримо в след ступая,

Просторным русским воздухом дыша.

Столетье календарь свой пролистает,

Пометки ставя на страницах дней;

Когда-нибудь мои следы растают

За чередой туманов и дождей.

Нам не дано к своей реке вернуться,

Но верю я: рубеж преодолим.

Мои созвучья в ком-то отзовутся

И вновь пройдут по скверам городским.

***

Я с детства знал, как выставлять стропила,

Как топорище продолжает руку;

Земная память предков разъяснила

Мне эту немудреную науку.

Ее азы, ее первоосновы —

Когда-то пережитые мгновенья.

И выверенный шаг, и жест, и слово —

От каждого былого поколенья.

Во все века едины дни земные

От южных гор до северного края:

Иосиф мастерит, прядет Мария,

Невдалеке малыш сопит, играя.

Мне ветер среднерусский вдруг подскажет,

Что он потомок галилейских бризов;

Архангельская стружка пахнет так же,

Как стружка вифлеемских кипарисов.

ВЕСЕННИЙ ЛЕС

Лес потемнел за пару теплых дней

И дышит легче, словно разбинтованный.

Парит земля, и первый соловей

Коленцами бравирует взволнованно.

Еще природа кисти не взяла

И серое цветами не разбавила.

Тон у природы — пепел и зола;

Лишь небо — исключение из правила.

С небес апрельских солнечный ковчег

Пронизывает светом дни весенние...

И доживает по низинам снег

Своей судьбы последние мгновения.

БОЛЬШИЕ ЛУЖИ

Посреди большой равнины, меж лугов и рощиц, где-то

За сто первым километром Ярославского шоссе,

По селу Большие Лужи бродит северное лето,

Утопая в разнотравье и в серебряной росе.

Там сегодня правит балом благодатный день субботний.

Тишина: не пилят пилы, не колотят топоры.

Добродушно смотрит даже местный пес из подворотни,

Разомлевший от обеда и полуденной жары.

Варится в тазах варенье из клубники и черники,

А у речки топят бани: вот священный ритуал!

После бани все селяне, словно боги, яснолики,

Даже древний дед Данилыч молодым и бравым стал.

Знать, ему сегодня бабка разрешит купить чекушку.

По субботам это свято, за полвека заслужил:

Был покладистым и добрым, обожал свою старушку

И хозяйствовал исправно, не жалея дней и сил.

Дух распаренный, сосновый с ветерком летит из леса;

На дороге, под ногами, россыпь из коровьих мин.

После принятой поллитры вдоль «Бродвея» куролесит

Местный столяр дядя Веня по прозванью «Витамин».

В общем, всё идет как надо, без дефолтов и эксцессов;

Где-то там, за косогором — кризис, пробки и безнал...

Лишь тарелки «Триколора», словно символы прогресса,

Двадцать первый век по крышам и фасадам разбросал.

Пусть же вечно так и будет, хоть живем мы малость странно.

От безверия и водки русских, Господи, спаси!

Огради от наносного ветра из-за океана

Золотое захолустье зачарованной Руси.

***

Мгновения прозрачны и легки,

Земля в плену закатов и восходов.

Смеркается. Над Волгой — огоньки

На рейде задремавших пароходов.

Уже не видно дальних берегов,

Переходящих в горизонт покато;

Уснул в перине пышных облаков

Последний луч брусничного заката.

Текут минуты гулкой тишиной,

Навечно уплывая по стремнине;

Но есть и те, что навсегда со мной

Наедине останутся отныне.

В мгновеньях этих — таинство души

Свой путь обозначает раз за разом...

Далекий бакен в сумрачной тиши

Подмигивает мне зеленым глазом.

НА ВЕЗУВИИ

На ладони — кусочек Везувия,

Излучающий вечности холод.

Я с собою возьму, увезу его

В свой равнинный, в свой северный город.

Что мы, люди — пред грозною силою,

Перед нравом суровой планеты!

Но Земля всё же терпит нас, милуя,

Благосклонно даруя рассветы.

Спит Везувий громадою каменной,

Чуть посапывая временами,

И кипит жарким адовым пламенем

Раскаленная лава под нами.

***

В Лас-Пальмасе — подпальмовая тишь,

В Неаполе шампанским пахнет море.

А в Ярославле каплет с мокрых крыш

И носит осень листья на просторе.

Страна снегов и спелых снегирей,

Живущая несбывшейся мечтою,

Пленительна суровостью своей

И северной спокойной красотою.

Мне суждено, влюбившись в сотню стран,

Жить, сообразно совести и долгу,

Там, где сороковой меридиан

Тугой струной перерезает Волгу!

ЛАВИНА

Подтянут, строен, вежлив — бизнесмен! —

Он научился быть неотразимым;

И длинный шлейф бесчисленных измен

За ним тянулся ярко-желтым дымом.

Она терпела, прячась от тоски,

Но вот однажды, трепетно и грозно,

Холодный взмах обиженной руки

Сотряс и завихрил тягучий воздух.

Потом расстались — буднично, без сцен.

Щека горела, но совсем недолго.

Возникло что-то новое, взамен

Прожитого бок о бок. Но и только.

Она не сразу, но нашла любовь,

Он окунулся с головой в работу.

И лишь порою память, вновь и вновь,

Из прошлого выхватывала что-то.

Его нашли в снегу альпийских скал,

Поломанного силою земною…

Лавину сдвинул ураганный шквал,

Рожденный той обиженной рукою.

МЕЦЕНАТ ТЫРЫШКИН

Над рекой торжественно и гулко

Час настал звонить колоколам.

Драгоценной, сказочной шкатулкой

Встал на Стрелке белоснежный храм.

Можно покупать дворцы в Майами,

Можно даже «Челси» содержать…

Меценат Тырышкин строит храмы,

Чтобы красоту приумножать.

ПАРАЛЛЕЛИ

Предчувствуя, быть может, путь недолгий

В жестоком мире алчущих людей,

Любуется царевич Дмитрий — Волгой,

Рекой Невой — царевич Алексей.

Устав от взрослых игр невыносимых,

Они хотят на берег убежать,

Услышать шелест крыльев стрекозиных

Иль камушки с обрыва побросать.

Озорничать им хочется, резвиться —

Мальчишки ведь... Но суждено судьбой

Заложниками власти им родиться,

И путь им уготован в мир иной.

Покладист Алексей, хоть хмурит бровки,

А Дмитрий ласков, весел и пригож.

Но зарядил уже наган Юровский

И Битяговский наточил свой нож.

И вот уж позади грех окаянный,

И длится череда кошмарных снов.

Испарину со лба смахнул Ульянов,

Глаз не смыкает хмурый Годунов.

Истома власти всё ж сильнее страха;

Твердят они, возмездию назло:

«Ох, тяжела ты, шапка Мономаха!

Но до чего же в ней ходить тепло!»

От тех веков — одна зола в печурке...

Немым укором горестной земли

И в Угличе, и в Екатеринбурге

Взметнулись к небу храмы на крови.

***

Среди житейских игрищ мельтеша,

Приняв, как данность, суету эпохи,

Порою забываешь — есть душа.

Душа больна, ей холодно и плохо.

Пичужка беззащитная она

В силках у новорусского мещанства.

Вспорхнуть бы ей от мутного окна

В прозрачный мир добра и постоянства!

Спасу ее. Не разрешу стареть.

Скрыв от ненужных глаз, на всякий случай,

Теплом строфы попробую согреть

И напоить из родника созвучий.

НА РЫБАЛКЕ

Восток светлел, но Волга всё дремала

В зеленой люльке скошенных лугов.

Накрыл туман махровым покрывалом

Излучины пологих берегов.

Теченье пело в якорных канатах,

Чуть слышно переливами журча,

Талантливо и чуть замысловато,

С изяществом маэстро-скрипача.

Растаяло спасение причала

Над бездной, в нашем утлом корабле.

Приливом звездным души раскачало

В плывущей по галактике Земле.

Но колокольчик долгожданно звякнул

И, подсечёно опытной рукой,

Затрепетало солнышко, обмякнув

На лучике плотвицей золотой.

***

Листва натанцевалась до упада

С осенним ветром, покружившим всласть,

И октября последняя декада

По опустевшим скверам пронеслась.

Люблю затишье перед бурей снежной.

Вновь позабыты беды и грехи,

И в мыслях как-то сдержанно и нежно...

В такое время пишутся стихи.

***

За что мне эта Божья благодать —

Бездонность мысли, бесконечность неба,

Глубокий вдох, домашний запах хлеба,

Стихи, семья, — о чем еще мечтать?

За то, что мне дано осознавать:

Всего лишь миг Вселенной существую,

Что всё это придется потерять —

И свет дневной, и даже тьму ночную!

***

Нужно совсем немного:

Дом у лесной опушки,

Пахнущий мокрой хвоей,

Рядом с большой рекой;

Чтобы вела дорога

К сказочной той кукушке,

Что принесет с лихвою

Времени нам с тобой.

Нужно совсем немного:

Чтобы на телефонах

Звездочками светили

Нам имена детей.

Чтобы, шагнув с порога

В суетный мир перронов,

Дети нас не забыли

За суматохой дней.

Нужно совсем немного:

Ручка и лист бумаги,

Полочка со стихами,

Берег в росе, река;

В небе, поближе к Богу,

Юрких стрижей ватаги…

И, до конца, над нами

Кроны и облака.