Ирина КЕМАКОВА. Подарок бесценный
ВЕСЕННЯЯ ПЕСНЯ
Тонкий смычок, невесомые струны —
Мартовский ветер, капризный и юный,
Пробует силы, ворвавшись с разбегу
В сонное царство мороза и снега;
Из ксилофона сосулек искристых
Звук извлекает высокий и чистый.
Веточкой вербы в воздушных пуховках,
Как дирижер, вдохновенно и ловко
Машет, тряся головою кудрявой.
Ах, как мне музыка эта по нраву!
В ней — ощущение счастья и света.
Слушаю песню весеннего ветра.
СТРАННЫЙ ВАЛЬС
Проводник разносит бельё и чай,
И вагон плацкартный набит битком.
Пахнет «Дошираком», играет «Чайф».
Духота. В планшете — тупой ситком.
С отпотевших окон течёт вода,
Мальчик скачет, как антилопа гну.
Проводник, насмешлив и бородат,
Мимо пробегая, мне подмигнул.
Фонари зажглись из метельной тьмы,
Тонкими лучинками ввысь чадят.
Из вагона выйду вдохнуть зимы —
Унесёт позёмка вагонный яд.
Семафора дальнего красный глаз
Да перрон нечищеный, как ледник.
«А давайте с вами станцуем вальс?» —
Удивит насмешливый проводник.
Возмущаюсь громко, а там, внутри,
Будто чертик дергает… На плечо
Положила руку — и раз-два-три! —
Ни о чем не думая, ни о чем…
Позабыв, что можно, а что нельзя,
Под оркестр метельный, как мотыльки,
Полетим, с позёмкой легко скользя, —
Слабая улыбка, тепло руки.
…А в вагоне душно, и Status Quo,
И мальчишка — мимо в двадцатый раз.
Ничего и не было, ничего —
Только этот вальс, этот странный вальс.
НА АВТОВОКЗАЛЕ
Городок захолустный. На старой скамейке вокзала
Битый час просижу в ожидании рейса в деревню.
Вот была б помоложе — давно бы уже побежала
К материнскому дому с засыпанной снегом сиренью.
Наблюдаю от скуки: кассирша считает билеты,
Затопляет столбянку — кладёт меж поленьев лучину.
Кудерьки перманента. Мохнатая полость жилета
Обтянула костлявую, тощую тёткину спину.
Колченогая кошка сидит у дыры поддувала.
Вот кассирша ругается с бабкой, глотая словечки.
Между рам пожелтевших различного сору навалом.
Гулко хлопают двери, и тянет угаром от печки.
Надо мной лоскуток паутины, как порванный парус, —
Ловит ветра потоки и эхо вокзального гама.
Час как век. Переждать. Столько лет я домой собиралась...
Там сугробы, сирень и тоскует любимая мама.
СВЕТ ЗОЛОТИСТОГО ПОЛДНЯ
Лишь недавно, тоску навевая, метели мели,
И казались мечтою несбыточной мысли о лете —
А теперь басовито гудят золотые шмели
И тревожат душистого хмеля тяжёлые плети.
Безымянный портной, обведя миллионы лекал,
Белой ночью из шёлка зелёного выкроил листья,
Что, сверкая под солнцем полуденным ярче зеркал,
Множат свет, ароматом дурманят медово-смолистым.
Поднимая пыльцу, ветер в поле волнует траву,
Будто пена морская, пушистые зонтики сныти,
Юркой ящеркой день промелькнёт, словно сон наяву,
На прощанье качнувшись на радужных солнечных нитях.
И опять окунусь без оглядки в поток суеты,
Но когда-нибудь вспомню и свет золотистого полдня,
И метельные зонтики сныти, и хмель, и листы —
Как подарок бесценный короткого лета Господня.
КОГДА ЗАЦВЕТЕТ СНЫТЬ
Гнетёт который год треклятая вина:
От смерти не спасла, не защитила папу.
От тяжести вины сутулится спина
И боль в душе моей скребёт когтистой лапой.
Со временем слабей и реже стало ныть,
Царапать и колоть — остался тонкий шрамик,
Но только зацветёт в июньском поле сныть,
Как старая вина опять терзает память:
Могла б его спасти от цепких лап косой
И вовремя болезнь отцовскую заметить…
В рассветных снах моих он, худенький, босой,
Рубаха пузырём — как будто сильный ветер,
Приходит посмотреть на всё, что так берёг,
На всех, кого любил, но молодым покинул.
Он никогда ногой не ступит за порог.
Хочу в глаза взглянуть — но вижу только спину.
Прощенья попросить — и с миром отпустить.
Ну, чем же искупить вину, какой любовью?
….В июне молоком в луга прольется сныть
И старый сон, как тать, крадётся к изголовью:
Отец опять пришёл… И вот уже рассвет,
Встревоженно кричит разбуженная птаха.
Я окликаю — он ни слова мне в ответ.
Мелькает за окном отцовская рубаха.
***
Отыскиваю счастье в мелочах:
День выдался погожий — я и рада.
В тени ажурной летняя веранда,
И на вьюнок садится шмель, ворча.
Мальки резвятся на речной мели,
Склоняюсь, чтоб умыться и напиться, —
Бесследно прогоняет сон водица.
Дух разнотравный в воздухе разлит.
Соседка с фермы к завтраку спешит,
Из труб печных дымок струится сизый,
И жемчуг рос на нити трав нанизан,
Воздушной паутинкой день прошит.
Вострит косу, играючи, брусок,
Сияет крест на крыше колокольни —
Повсюду жизнь, и счастье душу полнит,
И купол неба празднично высок.
БЕССОНИЦА
Время легко текло голубым ручьём,
Шло, расстоянье меря годами-вёрстами,
Птицей летело, солнечным жгло лучом,
Вдруг — улеглось ковром под ступнями стёртыми.
Ляжет кровать послушно тебе под бок,
Тень от плакучей ивы — настенной росписью.
Выбрось проблем и мыслей тугой клубок,
Спи-почивай: в кровати — чай, не над пропастью.
Хочешь Илюшей — русским богатырём?
Тридцать три года хватит поспать-опомниться?
…Словно сквозняк, сквозь щёлку в дверной проём,
В сумрак пустой квартиры придёт бессонница.
Мир заоконья сжат перекрестьем рам,
Месяц дрожмя дрожит на небесной простыни.
Время, очнись, давно на рассвет пора —
Птицей, ручьём, лучом — догоняй, навёрстывай.
ЗАРЕЧЬЕ
Ольха склонилась к медленной воде,
И моет речка камни-голыши.
Легко, как здесь, мне не было нигде,
В гостях у детства в северной глуши.
Заречье. Ряд домов на берегу,
За ними — бесконечные поля,
Закатный луч на клеверном лугу,
Осенний скрип колодца-журавля.
Вот бабкин дом. Потух в окошках свет.
Я обещала, только не смогла
Проведать старую — за столько лет
Поговорить ни разу не зашла.
Как наяву я вижу: за рекой
Она с крыльца спускается к воде.
Сейчас махнёт приветливо рукой
И спросит: «Што ты, девка, нынче где?
Из города? У нас-то в отпуску?
Давай, в заречье наше приходи
По старому отцовскому мостку».
И сердце заколотится в груди.
Как свежий ветер низко травы гнёт…
Она ждала, и свет горел в окне.
Осока то на солнышке блеснёт,
То острым краем душу режет мне.
ДРАМА В СЕТИ
Вошло в привычку ломать комедию,
Переживая по жизни драму.
Пиар себя доверяю медиа —
Фейсбуку, Твиттеру, Инстаграму.
Вчера от скуки дружила с Бахусом —
Была язвительной и развязной.
«Контакт» пополнился новым статусом:
«Мой мир. Мой выбор. Не понял разве?»
Общаясь с бывшим, не буду ласкова,
В слова добавлю не мёду — яду.
В стихах моих нет ни капли бабского,
Чтоб не подумал, чего не надо:
Что рану всё не затянет корочкой.
Что я чувствительна, уязвима.
Что жизнь потоком, с хорошей скоростью,
В режиме «турбо» несётся мимо.
ЯРОСЛАВНА
Сегодня не в ладу с собой легла,
Кровать жестка, и душит одеяло…
Глаза закрою — с чёрных вод Каялы
На русский стан струится ночи мгла.
Ты мне сказал, что в бездну мир летит,
А я гнездо свиваю, как наседка.
Из черноты глухой стучится ветка
В моё окно. И остро мучит стыд
За косность с равнодушием. Раздрай
Возник в душе, покой как будто не был…
А над Каялой кровоточит небо:
Заря приходит под вороний грай.
Не воин я. Так многого боясь,
Постичь не тщусь вселенские масштабы
Умом простой и сердобольной бабы…
В плену и ранен светлый Игорь-князь.
Ты говоришь, что мир идёт ко дну,
Война близка. А я скажу о главном:
Случись беда, тебя, как Ярославна,
У неба отмолю. Спасу. Верну.
***
Воротиться бы мне к деревеньке в лесах,
Где из труб — горьковатый дымок,
Где кукушка не дремлет в отцовских часах,
А у двери — бабулин батог.
К немудрёному древнему рукомеслу —
Шерсть чесать да плести кошели,
К деревянному, в тёмных зарубках столу —
К вековечному зову земли,
Что живёт и звучит в нутряной глубине,
И — чем старше — сильней и сильней,
Обостряясь, лишь пряно пахнёт по весне
Духовитой землёю с полей.
Бросить всё — и идти, и бежать, и лететь:
Там водица живая в ручье…
…Время — старый рыбарь — всё плетёт свою сеть,
Прочно — рыбой — сижу в ячее.
ПОКРОВ
Катится луна головкой сыра
На горбушку чёрного зарода.
Ночь тиха, но холодно и сыро,
Густо тянет прелью с огорода.
Звёзды до утра сверкают остро
Над колючей щёткой чернотала,
Над ручьем от палых листьев пёстрым.
Спит земля, раскинувшись устало.
Распростёрлась, тёмная, немая,
В родинках стогов, в еловых гребнях
И морщинах тропок — ей до мая
Отдохнуть теперь настало время.
Труд окончен, сделано немало.
Зимы здесь, на Севере, суровы —
Бережно парчовым покрывалом
Землю уберёт Господь к Покрову.
