Дмитрий АРТИС. По другую сторону

***

Приятен глазу белый цвет,

и я, весь в чёрное одет,

как неопознанный объект

пересекаю: а) проспект;

b) тротуар; тропинку — с);

газон с бордюром на торце...

Пересекаю (сквозь дома)

дворы, знакомые весьма,

затем — соседние дворы,

где не бывал до сей поры,

кусты, мосты, торговый ряд,

пересекаю всё подряд,

вокзал, газон один ещё —

он с тротуаром совмещён,

фонтаны, улицу, опять

газон, киоск «Союзпечать»,

эпоху, звёздочку в окне,

Петра на бронзовом коне,

театры, площади, музей,

врагов, приятелей, друзей,

свободным шагом, на бегу,

пересекаю, как могу,

любовь, которой много лет,

любовь, которой больше нет,

и — выхожу на белый свет.

***

Честнее быть несчастным человеком,

но я счастливый, кажется, вполне.

Какой петух с утра прокукарекал

и разбудил смирение во мне?

Всё тот же мрак, всё те же разговоры

с самим собой и — бесконечный чай,

но точка вездесущая опоры

уже коснулась пальцев невзначай.

Куда девались прежняя ранимость,

незащищённость? Будто сам не свой...

Земная ось легонько накренилась

и завертелась против часовой.

***

Мы с тобой на коне

и вокруг ни единого мрака —

эта часть бесконечности

больше законного брака.

По траве ли, по гравию,

чувствуя сложенность крыл,

и не важно, кто правит

и кто кому спину прикрыл.

***

Захотелось очень-очень

стать простым чернорабочим:

в пять утра вставая с койки,

думать о масштабах стройки,

на которую к шести

нужно будет подгрести.

Вира, вира! Майна, майна!

Как дела идут? Нормально!

Я без прав и полномочий,

шнырь, батрак, чернорабочий,

спецодежду нацепив,

излучаю позитив.

Без опасности работа —

как обеды без компота.

Здесь на каждом механизме

есть клеймо: угроза жизни.

Хоть с утра пол-литра вмажь,

но прослушай инструктаж.

Слишком строгие порядки

на строительной площадке.

Даже топая к сортиру,

поклоняюсь бригадиру —

за усердие хочу

быть похлопан по плечу.

От зарплаты до зарплаты

широченный взмах лопаты.

Можно о литературе

размышлять на перекуре,

просекать бла-бла, сиречь,

понимать пустую речь.

Никакой теперь обузы,

типа вороватой музы,

что умеет на излом

брать за письмен-

ным столом.

***

Хоронили мёртвые живых,

не было у мёртвых выходных.

Родом из расплавленной руды

поднимались, двигались ряды,

шли одна колонна за другой,

выгибалась каждая дугой.

Хоронили партиями — впрок,

вдоль дороги, будто поперёк,

и не ради красного письма

добавлялся, значимый весьма,

к именам учёных и невежд

перечень утраченных надежд.

***

Куда бежать,

когда — тебе приснившись

вот этой ночью, этой вот зимой —

не ощущаю радости всевышней

и гордости не чувствую земной?

Каким галопом

вспенивать сугробы,

какие посетить монастыри,

шатаясь и расшатываясь, чтобы

хотя бы вера грела изнутри?

Пока ты спишь,

пока ещё настенных

светильников не вспыхнули бока,

пока ты спишь и видишь сон пока,

я по другую сторону вселенной

лежу в обычной позе неизменной,

разглядывая контур потолка.

***

Я бы встал и пошёл, кабы знал куда…

Ключевая внутри у меня вода

тяжела, потому берега круты —

не ведут коридоры к воде кроты.

Берега-то вокруг, а вода — в кругу,

не желая того, расплескать могу.

***

У Бога за пазухой тесно,

и всё-таки лестно, поди,

пластами слоёного теста

лежать у Него на груди.

Забыться, отринув печали,

не ведать земной суеты,

когда упадают ночами

с небес ледяные цветы.

Его аккуратные длани

любого к себе приберут.

Каких ещё надо желаний

святому и грешнику тут?

***

К служителям официальной церкви

питаю нежность, равную любви:

терпимы ритуалы и расценки —

услуги в пересчёте на рубли.

В каком бы храме ни был, замираю

при виде позолоченных икон.

Стремления к заоблачному раю

нижайший провоцируют поклон.

Ряды старушек, свечек батареи —

молитвой церковь русская полна,

а вкруг неё курсируют цыгане,

как менеджеры среднего звена.

Да, грешен, да, на исповеди не был,

признаться честно, дьявольски давно,

но верю в то, что мне кусочек неба

дарован будет Богом всё равно.

***

И где мой дом теперь,

куда вернусь под вечер...

Уставший от потерь

приду никем не встречен.

Войду, открыв ключом

заржавленные двери, —

не думать ни о чём

и ни во что не верить.

Тут пыль, как чернозём,

хоть разлинуй на грядки

и прошлое в своём

унылом беспорядке.

Но где-то есть мой дом,

на этот не похожий —

там чистота кругом

и свет горит в прихожей.

В окне отражена

хрустальная подкова,

и ждёт меня жена

хорошего такого.

***

Задевая носом по пути

паутины слабенькую нить,

умереть со всеми, отойти,

чтобы никого не хоронить.

Никаких прощаний, панихид,

девять, сорок неусыпных дней.

Обновить бумажный свой прикид

и пойти до утренних огней,

налегке, со всеми, далеко,

без печали праздной, без оков,

наблюдать, как Божье молоко

льётся вдоль кисельных берегов.

***

Зависим от времени суток,

по радуге, как по мосту,

души обезличенной сгусток

опять покидает Москву,

свою расписную обитель,

жилище — какое уж есть,

чтоб цельные цепи событий

на свалку эпох перенесть,

вернуться очищенной, куцей

по радуге той же — назад.

Пусть новые цепи куются,

ложатся на старый фасад.