Александр ФАКТОРОВИЧ Можно ли закрепить в словаре художественное озарение?
Задача предлагаемой работы — обратить внимание на то, что классик — живой классик Виктор Лихоносов, властитель слова, дум, сердец развивает «смысловой мир языка». Это развитие можно показать лексикографически. Основа анализа — суждение А. Островского: «Почему язык хорош? Потому что это творение, а не сочинение» [7, с. 363. См. воплощение этого провидения в источнике, лексикографирующем язык гениального драматурга: 6]. То есть язык, его системные отношения определяются как естество, а не искусственное составление.
В сообщении — предпосылка и две линии наблюдений. Предпосылка — живое бытие писательской лексикографии. Познание стремится показать в словаре не просто вселенную в алфавитном порядке. Но вселенную неповторимого мастера. Порой писатели не одобряют потуги лингвистов замкнуть их мир в азбучный перечень. Но растущее на глазах обилие разнообразных источников такого рода убеждает, что именно мастерски представленная словарная вселенная создает неповторимые возможности приоткрыть тайну языковых миров художника — и прозреть их горизонты. Филологи, лексикографы при этом намечают триаду: оригинальность мира мастера — словарная системность, включая «словесные алмазы» «неопавшие листья русского языка», — дискурс как пространство погруженности в жизнь [3; 5. См. также: 1; 9].
Отметив предпосылку, перейдем к двум линиям наблюдений. Первая — обновление художником языкового, речевого богатства. Вторая — смысловые гнезда, характерные для мастера.
Верно ли, что истинный писатель по определению творит словарь? Это первая линия наблюдений на примере прозы Виктора Ивановича Лихоносова (используется источник [4]). Сперва приведем показательные единицы, созданные мастером, либо оживленные им, введенные в оборот и уже отмеченные лингвистами. Например, слово «домашнее» (сравнительная степень) от относительного прилагательного «домашний». Таков знаковый фрагмент из романа «Наш маленький Париж» о довоенном Париже:
«…до войны жизнь текла быстрее и домашнее, потому что русских было еще много». Как точно указывает выдающийся языковед Вячеслав Рябов, качественных смыслов у относительного прилагательного «домашний» для автора романа оказалось достаточно, чтобы употребить его в простой сравнительной степени» «…качественных сем в семантической структуре относительного прилагательного “домашний”, судя по всему, для автора романа оказалось достаточно, чтобы употребить его в нем в простой сравнительной степени» [8; 196].
Продолжим эту мысль лингвиста, посвятившего ряд трудов языку В.И. Лихоносова. Восприятие нового дома, второй родины, страны-убежища в книге-жизни особенно многогранно, тонко: без сравнительной формы не обойтись. Тем более что это восприятие сплетено с поиском старорусского дома в своей душе. Сравнение в своей оригинальности — закономерно. Так обогащается мир русской языковой личности.
И словарная статья в источнике, посвященном Виктору Лихоносову, тоже будет богаче статьи даже в самом удачном, но неизбежно усредняющем словаре общенародного языка. В статье-словаре языка писателя при заглавном прилагательном «домашний» окажется форма, которая излучается системой и воплощается особым художественным миром [о его специфике см.: 2; 10].
Вторая линия наблюдений — представление семантического поля как особой целостности; смысловые гнезда. (Подобно гнездам словообразовательным, такие «созвездия» слов могут стать объектом словарного представления. Определенный аналог — источник Ю.С. Степанова «Константы. Словарь языка русской культуры»).
Покажем смысловые гнезда на примере смысла непостижимости и слов: «чудо», «тайна», «шестое чувство» — тоже в тексте романа «Наш маленький Париж». Показательный контекст — трогательно-трагичное объяснение с Калерией Шкуропатской влюбленного в нее похитителя в кавычках, Петра Толстопята, который и чем-то живее и Ромео, и Казбича… Решительные действия влюбленного открываются глаголом «учудить», от «чудо» — «чудак». А далее не раз встречаем чудо, тайну, шестое чувство.
Обратимся к примерам: «…он робко, чтобы проводить до дома поглянувшуюся красавицу, отнимал у нее колечко и отдавал его лишь у ворот. И вдруг учудил: набросил на Калерию Шкуропатскую кавказскую бурку!»
«Вы мне давно нравитесь, Калерия. Я не раз слышал ваш небесный голосок. Такая в нем высокая нота, и смех ваш — перелив колокольчика. В шуме толпы на Красной я тотчас же ловлю, что смеетесь вы. Не верите? Вы даже плачете звонко. Не верите?»
И ведь она почти соглашается — улыбчиво-молча… но почти…
Вот как прячется в смысловом гнезде тайна, вырастая из шутливо-драматичной реплики Петра:
«…а левый глаз хитрый. Левый глаз любит хорунжего Толстопята. Завтра и правый полюбит. Так же?
Подобно ребенку, поспорившему, что он не разомкнет губы, сколько бы его ни смешили, Калерия улыбнулась и с досады прикрылась ладошкой.
— Возьмите у меня шестое чувство, — приставал Толстопят, — я богатый. Но дайте мне слово, — сказал он, — что мы увидимся… мы теперь связаны тайной. — Какой? — Этого свидания... Так же? Она почему-то не рискнула сказать “нет!”, “никогда!”, “ни за что на свете!”».
Открытие мастера — первородство сложнейших чувств. Выявленные смысловые гнезда могут стать носителем этого открытия в словаре.
Перейдем к другому креплению смыслового гнезда, к слову «чудо», первому из знаменательных и ключевому. Оно троекратно звучит во фрагменте о преображении города: «Если бы каким-то чудом вознесли его (Дементия Бурсака, вернувшегося из Парижа в Краснодар-Екатеринодар, — А.Ф.) на крыльях с парижской улицы и через мгновение спустили с небес возле этой гостиницы, на то место, где он столько раз стоял в своей молодости, Бурсак ни за что бы не поверил, что находится в родном казачьем городе… Но в солнечный послеобеденный час 11 июня 1964 года никто не заметил его появления. Великие чудеса, коими награждает нас жизнь, мы носим в себе и поделиться ни с кем не можем. Чудо было в том, что он все же приехал домой… Всё! он дома. Но какое прощальное, одинокое то было приближение к дому. Кого ж окликнуть?» Особого внимания заслуживает номинация «чудо». Для рассматриваемого материала значимо, грозно, бесценно, тепло взаимодействие сакрального и общеупотребительного лексико-семантических вариантов, см.:
«Чудо. 1. По религиозным и мифологическим представлениям: сверхъестественное явление, вызванное вмешательством божьей силы. … 3. О том, кто или что удивляет, восхищает своими свойствами, достоинствами» (Большой толковый словарь русского языка / Под ред. С.А. Кузнецова. СПб.: РАН, 2016. — С. 1485).
Неповторим у гения переход от чуда к адресату, живущему в 1964-м:
«Город Екатеринодар, это ты?! Ему о многом написали еще до войны, но нынче, когда Бурсак неспешно, с одинокой тайной в душе, пересекал исторические кварталы, глаза искали в иную минуту то, что закрепилось в памяти как вечное украшение и бытие, исчезновению чего он не хотел верить. … “О господи... — тихо восклицал Бурсак. — И я еще на этом свете...” В выросшем и постаревшем без него сквере он, подняв голову, суеверно глядел в ту небесную точку, где бронзовая рука царицы Екатерины держала когда-то длинный тоненький крест».
Но ведь сегодня, в 2017-м, вновь рука державная держит крест. Истоки вернулись. Впервые — в том чуде души, которое светит текстом книги.
Как трагические картины в распутинском «Прощании с Матерой» смогли, с духовными усилиями адресатов, уберечь от гибели отдельные, казалось, необратимо обреченные, места — так картины чуда смогли вернуть любимому граду Екатерины его архитектурные жемчужины.
Своего рода чудом можно назвать и триединство времен: Екатеринодар вековой давности — финальное время действия, 1960-е — время написания, чтения, то есть 1980-е — и к этой троице добавляется более поздняя пора, когда силой духовности возрождены звенья истоков.
Можно доказательно полагать, что именно «Наш маленький Париж» приблизил это возрождение… А триада становится тетрадой — с началом ХХI века и с открытым окоемом времен. Как отмечали филологи, философы, никакое произведение не может быть понято, если читатель не пройдет по пути, намеченному в произведении автором. Здесь понимание стало действием. Словарная статья в таких случаях включает особое единство: единицей описания становится связь «чудо — крест — державный».
Главный вывод — первородная словарность мира гения. Он представляет то, что ранее не познано, важные сущности у него оказываются явлены.
Часто — впервые. В том числе — на уровне основных носителей смысла, на которые нацелены словари издавна и ныне.
Такие прозрения живут и в вещественных, лексических значениях слова. Не случайно примеры из В.И. Лихоносова так ясны и важны в академических толковых словарях, например в МАСе, четырехтомном «Словаре русского языка», — шедевре под ред. А.П. Евгеньевой. Живет эта словарная прозрачность и в мире грамматических форм дискурсов художника.
Из перспектив исследования укажем одну. Лексикографическое внимание поможет раскрыть единую картину творчества. Так, ранняя проза-росток о «домохозяйках» может раскрыться как двойная удача совсем молодого мастера. Словарная системность открывает в этом тексте фрагменты, которые потом пригодились и в классических «Чалдонках», и в пронзительно-волшебной повести «На долгую память».
Библиографический список:
1. Баженова Е. А. Текст с позиций речеведения // Стереотипность и творчество в тексте. — Пермь: ПГНИУ, 2010. —С.42–50.
2. Горецкий В.Ф. Творчество Виктора Лихоносова в контексте лирической прозы. http://www.dissercat.com/content/khudozhestvennyi-mir-romana-viktora-likhonosova-nash-malenkii-parizh-nenapisannye-vospominan#ixzz4j99SwJ14 (Дата обращения 30.05.2017)
3. Елистратов В.С. Неопавшие листья русского языка // Нева. 2017. — № 1. —С.163–175.
4.Лихоносов В.И. Ненаписанные воспоминания. Наш маленький Париж. Роман. — М.: Сов. писатель, 1987. — 608 с.
5. Манаенко Г.Н. Дискурсивная природа смысла // Литература — журналистика — критика: мир и бой. — Краснодар: КубГУ, 2017. — С. 170–177.
6. Островский А.Н. Энциклопедия. — М.: Академич. проект, 2011 (составная часть издания — «Словарь языка А. Н. Островского»).
7. Русские писатели о языке. — М.: Рус. яз., 2006. — 778 с.
8. Рябов В.Н. Необычные прилагательные как самостоятельные слова и как формы слов в романе В.И. Лихоносова «Наш маленький Париж. Ненаписанные воспоминания» // Творчество В.И. Лихоносова. Актуальные проблемы развития языка, литературы, журналистики и истории. — Краснодар: КубГУ, 2017. — С. 193-201.
9. Федосюк М.Ю. Любовь истинная и ложная в изображении А.П. Чехова // Рус. язык в школе. — 2015. — № 1. — С.55–59.
10. Шеваров Д.Г. Меня завела в литературу моя пугливая и тоскующая душа… / Год Литературы-2017. — https://godliteratury.ru/projects/viktor-likhonosov-ya-zaprygnul-v-posle (Дата обращения 30.06.2017).
