Василий КИЛЯКОВ. Камертон. Записки из ладьи Харона.
(продолжение; см. предыдущую публикацию)
***
Апрель. Неделю грело, лопухи вымахали по колено. По радио передали, что пригрело и на другой стороне земли — в Индии, в Кашмире: засуха страшнее огня, около пяти миллионов человек под угрозой смерти от голода.
И вот — понедельник, Великий пост, вечерня в храме Спаса Нерукотворного. Пришел с дочерью семи лет (младшего годовалого не взял: жарковато даже и вечером, особенно в церкви, особенно в многолюдье — выдюжит ли?). Иеромонах Сергий, настоятель, служит по монастырскому уставу: не жалеет ни себя, ни прихожан.
Служба длиной в три с половиной часа, утомительная даже для меня, привычного ко многому, служба великопостная, с чтением Евангелия, почти все время на коленях, с моим отвлечением на дочь, с нервами от ее непослушания. После службы дочь устала так, что видно: стала как бы полусонная. Щечки горят как маков цвет, ножки стоят тупо и слабо в тесных сандаликах, и все же я ей настойчиво: «Иди под благословение к батюшке». Пошла. Толпа народу, а ее нет и нет, долго, я уже забеспокоился, отыскал, вывел. Хотел поругать, а она на ухо, втайне, шепчет мне: «Папа, я и за Сережу сходила к батюшке, еще раз подошла, он же маленький, сам прийти не может…». И душа моя оттаяла до рези в глазах — пошел я к конторке церкви, купил ей много-много книг, детских, всяких, иконки, афонского маслица. Книги с цветными картинками привели ее в восторг. Купил на все, что оставалось в кошельке, поперек своей скупости.
***
Помню, как однажды ездил в Псковский монастырь, в Печерскую лавру — эту лампаду Руси, которую не заставили померкнуть никакие ветра: ни в гражданскую, ни в Отечественную.
И вот увязалась с нами на Успение Божьей Матери некая выдававшая себя за паломницу журналистка из «Московского Комсомольца». Молодая, но уже видавшая виды, рябоватая, бойкая, по поведению видно — вдова. Помню, как она то и дело просила меня, отбегая в сторону покурить, чтобы мы, паломники, подождали ее, не потерялись в толпе, пока она заряжается дымом, чтобы мы не уехали без нее на остров Залит к отцу Николаю Гурьянову, чтобы не ушли без нее на встречу с Иоанном Крестьянкиным. Мы с оравой детей ждали ее, ждали, потом постучали с молитвой в келью И.Крестьянкина, услышали «Аминь» — как вдруг бежит она по коридору, с помутившимся взором, накурившаяся, любопытная, сухоногая, дерзкая. Увидев ее, монах перекрестил нас, и, не выслушав, отправил с богом… прочь. Многие перестали уже замечать ее, часто забывали о ней и ее просьбах «обождать»… Не замечали и ее отсутствия.
Но вот что казалось странным: она не выдержала до конца ни одного молебна, не могла вынести вида иконы Успения, когда по усыпанным цветами дорожкам несли ее, эту древнюю икону, поднимая над головами — она, эта вдова, не только не приложилась, но побледнела и близка была к обмороку. Она стала скоро, настырно и упрямо пробиваться к выходу, я окликнул ее по имени.
— Жарко, — ответила она, развязывая и сбрасывая платок, — нет терпения.
— Подождите…
Я придержал ее, она вырвалась так зло и отчаянно, так изменилась в лице, точно я первый враг ей стал — в одно мгновение.
В трапезной она не могла есть, призналась, что брезгует. И вот, наконец, уехала раньше всех, своим ходом, видно, «набрала материал» о презренных паломниках.
— Вы пока не говорите никому, что я уехала, потом скажите, — попросила она, уезжая тайно, вечером, без оглядки… Но о ней никто из наших и не вспомнил.
И все-таки: чего она стыдилась? Себя или нас? Или того заказа, который ей дан был от главного редактора «МК»?
Так они и пишут, бедняги…
***
Бесконечно большая вселенная и ничтожно малая соринка на земле — все касается друг друга, все проникает друг в друга, и соприкосновение это происходит только в одном: в способности человека к молитве и созерцанию. А это — молитва и созерцание — подлинно тяжелый труд. Знаю на себе: работать в поте лица — можно, с оружием на стрельбы — можно... А пойди, помолись искренне — сможешь ли?
***
Болезни меняют мировоззрение человека хотя бы на время их течения — это неоспоримо. Но как это происходит, ведь органы чувств остаются прежними? И где человек видит мир в истинном его масштабе и значении — в здоровье или в болезни? А если в болезни человек — ближе к Богу, и болезнь сама по себе — Божье посещение, то почему Христос брал на себя лечение болезней, прощая грехи?
Или Бог так милостив, что, показав при помощи болезни истинный мир, опять отступает и позволяет человеку подготовить душу и набраться сил для следующего испытания?
Дает новый «шанс» к спасению?..
***
Настоящая победа на ратном поле подобна Причастию: участвуют все, но к Чаше подходят только готовые, избранные.
***
Кто в России более всего беспокоится о правах на частную собственность, кто печется о свободе и демократии? Именно те и пекутся, которые боятся отъема наворованного. Нищему бедолаге в десятиметровой коммуналке не до «глобальной» проблемы неприкосновенности частной собственности. Права же у него отняты лет уже двадцать назад. И лишь отчаянный визг собственников напоминает ему о единственно верном пути. Но путь этот ужасает даже его, нищего, и потому он, нищий духом, голодает, терпит и молчит, молчит…
***
Неверующий в Бога гуманист Чехов, даже и не отрицавший своей нецерковности, как-то (по воспоминаниям Бунина) признался, что считает лучшим своим рассказом — рассказ «Студент». Что в этом признании? Минутная слабость или далеко и глубоко сокрытая правда?
***
Кто переоценивает себя и много мнит о себе, тот забывает о том, какой презренный акт лег в основу его жизни. Прощение ли человеку от крови, слизи и боли рождения, или те цацки-медальки, значки, звездочки и вельможность, (которые он с таким удовольствием носит, пока они не свалят его в могилу) — они спасут его от смерти или хотя бы облегчат последние страдания? Какой самообман заставляет поверить этому?
***
Некто Яков Кротов регулярно вещает на радио «Свобода» из Москвы, из богатого и высокого гнезда, толкующего по нуждам Америки и на ее серебряники. Он любит, чтобы к нему обращались «отец» — очевидно, это тешит самолюбие. Объявляет о себе, что он нео-христианин. Как это понять, неведомо. Такой «отец» без семейства, без рукоположения.
Его программа «С христианской точки зрения» в который уже раз показывает свою озабоченность «концом света». Пригласил в студию адвентистов седьмого дня, пятерых человек. Самая бойкая — Светлана Асорчук. «Что вы видите в России?» — «Столько горя, что перехлестнуло…» — «Просто обыватель не видит этого»…
Это, надо полагать, мы, слушатели, и есть обыватели, которые «не видят» своего собственного «горя»; и оттуда, из башни, блистающей американским достатком и евроремонтом, выстроенной на средства щедрых американских «дарителей» и «информационных медиа-магнатов», избавленных даже от налогов правительством гайдаров и чубайсов (не в пример любой русской старухе, которая платит этот налог) — оттуда наше русское горе, наша сирость и обескровленность им виднее, чем нам самим… И вот они жалеют нас… «Пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву», — говорят на Руси.
Впрочем, адвентисты из Америки позволили себе выпады и против самой Америки, говоря привычное, что, мол, конец света не за горами, настанет вот-вот, тогда, когда люди перестанут различать добро и зло, перестанут делать добро.
А разве сам он, не рукоположенный русской православной церковью «отец Кротов», не образец именно этих прорицателей, смешавших добро и зло: сочувствуя грешным бедным людям из бедной страны, работая в то же время на «Америку»? Одно название говорит русскому сердцу в тысячу раз больше и конкретней, чем просто общее поименование зла. Быть может это и есть: «ни холоден, ни горяч»? В самом деле: жить в роскоши и в холе и толковать о «добре» с американской станции, осыпанной привилегиями, учить нас, грешных русских на нашей земле... Внушать нам идеи терпимости и толерантности, в то время как Россию обносят забором из ракет «ПРО», расчленяют, «просвещают» секспросветами, валеологиями и ювенальщиной, объясняя, какие мы, русские, недочеловеки. (Напомню, что «мезон толеран» на французском прононсе означает «дом терпимости»).
Так грешно и разно переплетена действительность: отцы хаоса и разрушения стремятся овладеть нашими умами под видом заботы.
Фарисеи в древней Иудее тоже были богаты, властительны, многознающи, и под видом заботы о человечестве выбрали Варраву. Теперь выберут того же, но предварительно желают «посоветоваться» с сектантами. Две тысячи лет прошло, ничего не изменилось.
***
Савл (Павел) распят вместе с апостолом Петром. 29-го июня 67 года от Р.Х. Два апостола, пришедшие к Богу (хоть и разными дорогами), поминают их тоже вместе, в один день.
Известно, что Савл, гонитель христиан (по крещению — Павел), уверовавший во Христа по пути в Дамаск, был казнен вместе с апостолом Петром. Петр, узнав, что его хотят распять так же, как распяли Христа, со слезами на глазах просил распинателей изменить казнь, не распинать как Спасителя — по его, Петра, недостоинству. Он просил не о помиловании и не о легчайшей казни, а — об иной… Есть здесь, чувствуется какая-то сермяжная правда, от которой не уйти... Петр был казнен «в насмешку» над ним — головой вниз.
…Таков Петр, так он ушел из этой жизни, так «доспел» до героического самоотвержения ради Христа. И это тот Петр, который, по свидетельству живших с ним в одно время, не мог сдержать слез при утреннем крике петуха — так тяжело переживал он свое отречение от Спасителя при его казни римскими легионерами.
«Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш дьявол, ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить», — сказано им же (1. Петр. 5).
Муки Петра видели многие, и уверовали, по свидетельству Оригена.
Так уверовать можно только лишь по благодати, по веянию Духа, который послан в утешение нам, и веет, где хочет. Вот такой дар Духа и есть наивысшая ценность. И дар этот наследуют даже ревностные гонители. Как радостно понимать это… и как страшно!
***
Пилум — тяжелый римский дротик, вонзенный в ребра Спасителя римским легионером. «Истекла кровь и вода» — сказано в Писании.
Пилум! Дротик, пронзивший тело Богочеловека! Как много страшного, почти мистического слышится в этом слове, в сочетании звуков. Чернокнижники и по сей день ищут это таинственное оружие убийства, уверенные, что найдя его, смогут править всем миром, держа его в страхе, под угрозой пронзить одним ударом этого короткого копья. Ищут и Чашу Грааля, в которую была собрана будто бы кровь самого Спасителя Иосифом Аримафейским…
И вот, уже в наш век, во втором тысячелетии, продолжают искать эти предметы, освещенные кровью Спасителя, и явно не для того, чтобы поклониться им… Но — завладеть с помощью их всем миром! Через оккультные, сатанинские действа!
Копье страстей Христовых, чаша с кровью Спасителя — их так никто никогда и не видел. Искали Иллюминаты, искали колдуны всего мира, искал Адольф Гитлер… Искали и «Ковчег Завета», спрятанный будто бы Храмовниками-Тамплиерами и перевезенный в Аравию, — то ли ими самими, то ли украденный до них у царя Соломона его сыном, прижитым им от царицы Савской… И сколько вокруг этого спекуляций, сколько мистического — от крестовых походов «за гроб Господень» до поисков, организованных фюрером, падким на все оккультное.
Сегодня множество музеев мира хранят более тридцати гвоздей (подделок, конечно), коими будто бы были пригвождены руки Христа… Как падки люди до всего подобного. Словно не им было сказано «Кто входит не в дверь, тот вор и разбойник…». Отчего же так много значения придается этим сакральным предметам, которые должны участвовать в оккультных обрядах по вызову в этот мир некоего «дитя луны», сиречь дьявола? Потуги Кроули, его ученика Хаббарда… Или другие, мало еще изученные оккультисты, что «наставляли» Гитлера, пролившего столько крови, сколько не пролил ее даже Наполеон. Установлено точно, что среди этих наставников определяющей была именно та кровь, которую сам Гитлер на словах объявлял неполноценной…
(Известно, что отец американского голливудского киноактера Мела Гибсона назначил премию в миллион долларов тому, кто добудет хоть один приказ фюрера о необходимости уничтожения, пролития той самой крови. Прошло более полувека, а премия в целости…)
Пилум, Ковчег, Плащаница из Турина и Чаща Грааля были и остаются желанными предметами оккультизма, которые не дают покоя человечеству. Даже из предметов, от которых страдал Христос-Спаситель, хотят сотворить не объекты поклонения и святыни, а нечто, с помощью чего можно властвовать в свою пользу, управлять и ворожить. Меня преследует догадка, что главным мытарством для человека, ушедшего из этого мира, мытарством, определяющим все его загробное бытие, будет именно мытарство на испытание «жажды всемирной власти». И тогда откроются ему предметы поклонения, а по тому, как он отнесется к ним, он и получит ад или рай. Каждый — свое…
***
Свобода подчиниться страстям — именно она сегодня понимается как подлинная «свобода». Потворство похотям и мгновенным желаниям, прихоти, такая свобода — свобода ли? Известно, что и в раю не было такой свободы — и там был запрет на своеволие. Значит ли это, что рай — не рай?
Всякая вещь, не имеющая границ, самым существованием своим отрицает самое себя. Представить цветущий луг без границ, океан без границ… Только океан — и более ничего… Тогда — это уже и не океан, а водное безмерное пространство. И свободы нет, когда нет ничего кроме свободы.
Что же это за признанный многими государствами, соблазнивший их лозунг: «Свобода, равенство, братство»? Свобода от чего, от кого? Как известно, первым из «свободных», возмечтал стать сатана. Он объявил себя свободным от Бога. Затем к нему, к сатане и к его «свободе», устремляются многие ангелы и люди. Но если среди бесплотных духов главнейшее условие — власть, то первейшим средством приближения к этой свободе люди избирают деньги. Богатство. Оно и впрямь дает иллюзию независимости. «Ты свободен настолько, насколько твой карман набит долларами» или, как сказал один знаменитый на весь мир меняла, когда король Франции приказал ему явиться: «Я знаю многих королей, которые нуждаются в банкирах, но не знаю ни одного банкира, который нуждался бы в короле».
Но каково же оно, вернейшее средство к богатству, когда и само слово на русском языке означает «бога-от-ство», обнажая ту самую суть, которую так тщательно маскируют под сладкое… От-бога — тство, то есть — удаление. Добыть огромные средства, и это известно, можно лишь развязыванием войн, организацией переворотов, обезглавливанием государств через цареубийство, и это не единожды проделывали со многими государствами — особенно, с Россией. Морганы, Маккормаки, Ротшильды, («красный щит») — это ли не манипулирование мнениями, мнениями целых государств? И всё имеет одну неприкрытую цель: обогатиться, то есть освободиться от обязанностей перед всеми, но главное — от обязанностей перед Богом. И вот за ежегодный ужин с Уорреном Баффетом готовы платить сотни тысяч долларов, до Бога ли здесь… Миром правит желудок Баффета и обедающего с ним «избранника», и правит миром власть через кровь, голод, похоть, прочие страсти, коим нет числа. И именно такое управление и внедрено в начало этого мира. (Вот почему «мир» и «зло» в Новом Завете — синонимы). При огромных деньгах у «избранных» — полная воля удовлетворения собственных страстей, воля передвижения и внедрения этих страстей — полная. И возможность маневра, сговора, маркитантство — тоже полные. Обывателю остается одно из двух: или смириться с ярмом или освободиться от страстей. Полностью. Но возможно ли это?
Монахи, схимники, напротив, внешне несвободны, бедны, избрали посты, даже голод. Многие известные монахи пробавлялись в день одной лишь просфорой, не имели вещей, из посуды владели одной только ложкой. При этом цель их: полное управление собой, своими желаниями, не допуская в сердце даже мысли о грехе, чтобы не было даже прилога (Авва Дорофей), и это — образ всей жизни. Они, эти монахи, выбиваются из общего течения жизни настолько, что если бы не помощь благодати Божьей, поддерживающей течение всей их жизни, они, быть может, были бы смяты, раздавлены в самое ближайшее после пострижения время теми силами, с которыми они принялись вести борьбу. Это признано многими опытными старцами. Сказано святыми отцами, что если бы постриженный (в монахи) знал заранее те скорбь и труд, с которыми ему придется столкнуться, то никто не рискнул бы постричься. Но если бы знали заранее ту меру утешения и поддержки, которые даст Бог в укрепление их малым силам, то от желающих постричься не было бы отбою.
Это утверждение еще раз открывает нам, кто правит миром. Мир — на откупе. Значит, и люди — откуплены, отданы под страсти и муки. А тем, кто встал «по эту сторону» (монашествующие, иереи…) — им не должно быть хуже «властителей»-богачей уже ввиду той Благодати, которую дает Христос каждому, верующему в него, и мало того: есть огромный смысл терпеть эту брань. Потому что… появляется смысл. Потерять можно только плен, обрести же — Бога. По крайней мере, по сравнению с нами грешными, они, монахи, не проигрывают, но возможность выиграть и оправдать самый смысл существования на этой земле возрастает многократно. И эта возможность победы над внешней свободой и есть Царство Небесное. Сладость же быть рядом с Богом-Светом там, по свидетельству многих святых старцев, не входит ни в какое сравнение от наслаждения призрачной внешней свободой здесь. И вот я могу подтвердить собственным озарением, откровением, что сотни лет самых изощренных мук на этой земле не стоят мгновения той жизни с Богом в Свете Его… Горько лишь то, что зная это наверняка, я до обидного не имею сил жить так, чтобы иметь целью только приближение к Богу. И в этом главная трагедия людей уже совершивших выбор между «свободой» и Богом.
***
Диалог, записанный мной на вокзале в «заштатном городе» поразил меня своей безыскусностью и правдой.
— Литература — в том состоянии, в котором она сегодня находится — прямое отражение душевного состояния наших руководителей страны. Если «Русское радио» транслирует пошлые анекдоты, на ТВ день и ночь пляшут «русские» бабки, поливают толпу анекдотами «смешные люди», а киоски и полки всяческих лотков завалены анекдотами от трахтенбергов, робски и проч., и проч., то явно что-то не в порядке в умах именно там, «наверху».
— Ясно, что то время, когда императрица подарила перстень Сергею Есенину за стихи «В багровом зареве закат шипуч и пенен…», как и те времена, когда император неподдельно интересовался поэзией Александра Сергеевича Пушкина, те времена, когда Иосиф Виссарионович Сталин читал и не одобрял «двусмысленности» А. Платонова и О. Мандельштама, те времена, когда Ульянов-Ленин цитировал многих современных ему писателей, а перед смертью просил читать вслух «Любовь к жизни» Д. Лондона, даже и те времена, когда Хрущев лично курировал журнал «Новый Мир», что числился под редакцией Твардовского, а Брежнев на охоте в Завидово выслушивал министра Суслова о состоянии современной культуры и литературы — все эти времена прошли безвозвратно. И вот пришел иной «срез» чиновничества — с полуграмотного Горбачева, который «в общем, глобальном масштабе» развратил народ безволием и безграмотностью, позволил дорваться до власти временщикам, и при их участии разрушил и саму страну. «Аум Синрикё», «Дианетика» Хаббарда, «Бхагават-гита» — чего только не привелось вытерпеть народу советскому, его завалили низкопробными опусами, глупейшими разработками «500 дней», доводами Афанасьева, рыночными соображениями Гайдара… Потом пришел и вовсе — Ельцин, этим все сказано. За ним — тот, кто спас Собчака от суда, а возможно и от тюрьмы. Дочь этого деятеля сегодня определенно то яблочко, которое упало недалеко от яблоньки.
— Так что же, всё — по безграмотности первых лиц? Они определяют всё? Что-то уж очень просто. Получается, что если у власти Марк Аврелий — то и страна процветает, а если тупица — то и каюк? А что же нас ожидает?
— Что ожидает? Скажи, что читают, смотрят и ценят в культуре, в литературе те, кто обличены властью, и я скажу тебе, какая судьба ожидает народ.
— Резонно… Если ты прав, то судьба у нас незавидная… Так, что ли?
— Положение это не выправится до той поры, пока к власти не придет… Пока не придет русский человек в самом существе своем, и народ вновь услышит русское чистое слово — и тогда поверит слову.
— Так что же, русского человека нет в этом громадном котле власти?
— Похоже, что нет…
***
Америка — это, прежде всего, сорок процентов потребления всех мировых ресурсов. Давно было ясно, даже и простому человеку, не аналитику, что Америка скоро начнет задыхаться. Таскать каштаны безнаказанно можно только из огня. Ловить рыбу — в мутной воде. И мутят, и сжигают.
Нобелевская премия Обаме, как великому миротворцу была дана в то время, когда Америка вела три войны на чужих территориях и — за ресурсы. Сорок процентов потребления мировых ресурсов — это цифра! И «нет такого преступления, на которое не пошел бы капитал ради десяти процентов прибыли…»
Но как же быть окружающим. Ожирел человек от потребления, от сытой и красивой жизни, хулиганит, весь в долгах (у Америки внешний долг — десятки триллионов долларов!) — у того отнимет, этого прибьет…
Что же делать соседям?..
***
Прямые свидетельства о Христе у Тацита (Тац. Анн. ХV 44.), ранние упоминания о христианах у Иосифа Флавия в его «Иудейских древностях, написанных на арамейском и переведенных на греческий язык (ХV 111, 3,3). Светоний — один из древнейших летописцев доносит до нас сведения о Христе распятом, о реальном и несомненно существовавшем историческом лице…
Первые отблески ощутимого Христианского Света мы легко найдем уже у неоплатоников, в частности у Плотина. Христос словно готовил свой приход в этот мир. Не странно ли, что ни живые свидетельства, ни предсказания чтимых ими пророков о Христе — ничто и по сей день не убедило иудеев в Истине и праве пришедшего к ним Мессии. И вот в марте 2008 года «Эхо Москвы» устами некоего Леонида Радзиховского убеждало нас, глупых радиослушателей, что Америка — это очень хорошо, и все что ни сделает Америка — тоже все отлично: и война в Сербии, и в Грузии, и ПРО вокруг России, которые — так, стоят себе и никому не угрожают, и воюет, мол, Америка разумно, «только в редких, исключительных случаях». И вот этот, бросивший историческую родину выходец малого народца, вещал, что все беды у нас сегодня именно оттого, что от иудейской веры, веры несомненной и правильной, убедительной, отпочковалась вера сектантов — вера во Христа. Пораженный таким течением «особого мнения» (название передачи), я думал: его же привлекут по 282-й статье — за разжигание розни. Ничуть не бывало. А ведь и впрямь — не в этом ли причина всех невзгод России, ее несчастий — в борьбе русской крови с международным капиталом талмудическом. Эта борьба трагически усиливается, до небес вознося Русь на кресте. И давно — с бомбистов-революционеров, почти сплошь иудеев, до наших дней. Сегодня оспаривают как ничтожную мелочь, которая не могла решить судьбу прославленного во святых царя Николая Александровича, тот указ, что подсунули ему — об уравнивании в правах всех конфессий на Руси, отмены черты оседлости для этого узкого торгового круга лиц…
Все дело в том, что эти журналисты, и самое существо их веры, выраженное сплошь в цифрах — именно что секта для нас, но мы-то не можем открыто утверждать это в СМИ. И трагичнее всего то, что не мы их не примем и не простим, ни они нас — в том существе, в котором мы есть и будем во все обозримое время. Каков же выход?
Во времена оные, времена Иосифа Волоцкого, выход был найден категорически скоро. Русь вздохнула и окрепла. В конце концов, «в чужой монастырь со своим уставом не ходят». Прибыли, так уважайте и молитесь со всеми. Сказано вам, что Бог — Троица и что мы на родине отцов, которые так верили, изволь хотя бы не спорить… Так нет! Цитирую выдержку-цитату из книги Н.С. Леонова «Лихолетье» — высказывание руководителя Института изучения иудаизма в СНГ раввина Алина Штейнзальца, который в интервью журналу «Профиль» (излюбленный ими журнал) назвал Русскую Православную Церковь «источником нелюбви к евреям». Он говорит: «Существует преступление, которому нет равных — совершивших его называют “мешумадим”, “уничтоженные”. Это те, кто изменил вере отцов. Гораздо лучше быть законченным негодяем, последним подлецом, чем креститься… Вероотступник стоит на самой нижней ступеньке, он — предатель. Не просто дезертир, а настоящий перебежчик, переметнувшийся в лагерь злейших врагов своего народа (Православные — злейшие враги! — В.К.). Еврей, принимающий крещение, совершает самое страшное преступление… для нас, евреев, примирение с христианством — не схоластический богословский вопрос. Это обнаженная рана».
Вот как! Точно и не православные, крещенные при батюшке царе, спасли самый корень их в 1939–45 годах, точно и не И.В. Сталин первым из всех признал и принял их государство, которого не существовало в природе. Откуда столько ненависти? А мы в церквах радуемся о каждом крещаемом из них, лишь бы только это было искренне…
***
Посидел на лавочке во дворе — и зацепило: какие сегодня игрушки у наших детей! Это тоже знамение времени: в песочницах валяются игрушки-чудища, вот вижу — крыло с перепонками, вот отломанная лапа с когтями и перепонками некоего адского чудовища из пластмассы. Часто вижу на груди у людей кресты, но не православные, а католические, кресты без Христа, тонкие, осыпанные камешками, иногда — золотые.
Занесенные к нам откуда-то — с запада, из «Нового Света»? — бессмысленные и беспощадные «слова участия в судьбах друг друга»: «твои проблемы…»… «Я голоден и, работая, не могу вытянуть семью…» — Ответ: «Твои проблемы». «На такую пенсию, что платят сегодня, невозможно платить за квартиру, жить…» — «Смотри сам. Твои проблемы». Кажется, физически чувствуешь тогда и веяние какого-то душного холодка с запахом горелой серы.
Много раз видел крест у неких молодых особ, на пряжке ремня, под пупком. Крест Христов, пусть и католический, в мочках ушей, на запястьях, в гребенках. Если задуматься — страшнейшее кощунство, несопоставимое даже и с тем, как если бы воспитывать детей на игрушках-чудищах, образах демонических.
И это тоже «примета времени». Как-то не верится, что для каждого из нас эти «твои проблемы» возникли сами собой, из пустоты…
***
Как странно влияет на меня долгое одиночество. Отсутствие в мире людей, полное отшельничество — и вот по возвращении в город уже не узнаешь ни людей, ни себя среди людей…
Еду в метро после двухмесячного отсутствия, уединенной жизни в деревне, жизни почти что иноческой, скитской, в полуразвалившемся «имении», смотрю вокруг и никак в себя не приду, не оправлюсь: горожане уже не кажутся мне близкими, понятными, родственными, как это было до отъезда. Смотрю вокруг с удивлением и отмечаю про себя то, как ярко «физиогномика» выдает людей города с его грехом гордости, корневым каким-то тайным пороком. И вспоминается, что первый градостроитель был из рода каинова. Каинит.
Лицо этого городского мира вдруг предстает мне все в рябинах, носатым, завистливым. Это лицо нищеты душевной и духовной. И вот еду как виноватый среди всего этого люда, не поднимая глаз: тут, кажется, неправильно встал, этого толкнул невзначай… Да и не нужен я здесь, непривычен. Особенно — в толпе. На некоторых лицах прямо-таки демонические черты — того и гляди начнут скалить зубы, грызться друг с другом. А то и схватятся просто так, ни за что ни про что, и это, пожалуй, не удивит никого, не возмутит, не покажется смешным, странным…
Демоническое повреждение лиц… Наверное, и мое — со стороны — такое же. В деревне были другие лица. Они были бугристей, порой и корявей, но что-то светилось в них. А здесь…
Долгое одиночество. Оно отчасти, исподволь и в который раз объясняет мне напряжение истинного монаха-исихаста и открывающееся ему внутреннее зрение. (Конечно, я не сравниваю, а могу отметить только узкую тропу в этом направлении). Это внутреннее зрение, чутье дуновения Духа может воспитываться. Христос жизнь свою, кровь — до капли отдал за нас, за людей, отдает до сих пор, а я вижу людей не по божьему, а так, телесно, непростительно просто, безблагодатно. Человек — икона с Бога, пусть затемненная и поврежденная, а я не могу не то что простить, а даже помолиться за них, людей, — не хватает сил… почему? И как это верно, что легко любить человечество издалека и трудно — каждого, вблизи и конкретно.
Иду, двигаюсь вокзальной площадью, меня пропускают через другие двери, потом неволят через миноискатели, которые не работают, потому что я весь в железе, а ничего не звенит. И полиция, полиция на этот наш русский лад, полиция, которой нет до нас никакого дела, потому что кругом спят пьяные, разутые, нищие, а ведь это Казанский вокзал, центр… А вокруг — журналы. Смотрят со всех сторон рекламы, со страниц-обложек, пестрят картинки с голыми растленными девицами, с круглыми задами, смазливыми формами: рабы греха, новые властители дум призывают таким образом нас грешных к свободе, прививают толерантность, «общечеловеческую» культуру. Культивируют «стадо человеческое». Говорят, что эта «свобода» прививалась нам задолго, со времен Петра I, когда он отправлял дворянских сынков учиться в безбожную уже тогда Европу. И много, много привезли они тогда «знаний на Русь: и презрение к монархии, к церкви, к общинности… Кичливость буквознанием и буквоедством... А страшные плоды «демократии»? Сначала по-бироновски, наконец, по-ленински, затем — «по ельцынски»… «Цветы зла» стали плодами зла. Эта чума вольтерьянского духа — духа взбешенной обезьяны — дала знать себя в междоусобице, войне гражданской. «Тихий Дон» Шолохова поражает той правдой войны (между своими — без всякой милости и оправданий), страшнее которой, пожалуй, нет ничего. Даже проза В. Астафьева кажется розоватой. Именно потому, что война гражданская, «братская», проходит по роду, родовым связям, разрушая их. «Тихий Дон», прочитанный в возрасте пятнадцати лет и, скажем, в пятьдесят — разные книги. И вот иду и думаю: «А возможен ли сегодня “Тихий Дон”? Может ли сегодня так убивать человек, вот этот, носатый, вихрастый — вон того, русоголового?»… И становится страшно…
…А вот лицо ребенка. Увидел и обомлел: прекрасное лицо ангела… Молодые — все красивые, их еще не изувечила зараза греха. Что же из него вырастет? Плевела или рожь? Хотелось бы, чтобы тучный колос… И если сердца людей «поле битвы», то лица их детей, пожалуй — итог сражения этой битвы… Взглянешь на детей при родителях — и тотчас кажется ясным, кто одерживает и — в конце концов — одержит победу в этой семье, иногда — с явным перевесом…
…А неокрепших иноков одиночество привлекало и привлекает. Как и меня, грешного писателя.
***
Каланчевская электричка от Ржевской до Курского вокзала. Я вошел и присел у дверей. Молоденький студент держал на коленях «Ветхий Завет», рука его дрожала от робости. Наконец он решился и стал рассказывать мне о Боге. Иеговист. Секты… Какое безумное распространение, насаждение сект сегодня в России!
Христос, как сказано в Евангелии (от Марка, гл.14, 33-34), в селении Гефсимания «начал ужасаться и тосковать». «И сказал: душа моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте» (35). «И отошед немного, пал на землю и молился, чтобы, если возможно, миновал Его час сей». (36) «И говорил: Авва Отче! Все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты…»… И все это перед смертью. И как, следовательно, страшен этот переход отсюда — «туда». Это «путешествие души» в руки Божии настолько страшно и ответственно, что и сам Сын Божий страшился мук и того момента, когда отойдет к Отцу, Своему и нашему. Он страшился и томился в последние дни. Что же тогда сказать о нас, грешных… Каково нам, грешным…
Поражают слова: «И отошед немного, пал на землю и молился, чтобы, если возможно, миновал Его час сей…». Но кто для Бога-Отца ближе Сына, что он, Сын Его, страшится мук и встречи с Отцом и, таким образом, встает перед выбором, жить ли среди людей или идти к Небу.
Мы и сегодня можем видеть, среди каких людей Он жил. Люди, в сущности, мало изменились… Но сколько в этих людях божьего и сколько — человеческого? Почему Христос отдает свою жизнь с верой, что жертва Его может сделать людей добровольными ангелами? И почему человек, возьми едва ли не любого, хоть и меня самого, по сути — низкая тварь, и — так ли уж угоден Богу… И тут вопрос неразрешимый. Почему, если Благодать — Дух — «веет, где хочет», почему бы Богу просто не вдохнуть эту благодать в сердца распинателей, мучителей, тех зевак, что окружат крест Его? Почему бы не вдохнуть в них благодать как Он вдохнул благодать в самое сердце Савлу-гонителю, дабы распинатели эти прозрели и спохватились? Ничего этого не видим. Благодать нужно заслужить или купить кровью, или иметь сердце готовое принять Дух.
Тем более что Благодать нельзя заслужить даже подвигами, «но кому дано». И тут ответ на главное обвинение — «зачем нужна была Сыну Божию слава»; «прославлю тебя». Благодаря жертве Его, Христа, сегодня каждый может сделать добровольный, а не рабский выбор своего пути.
После такой жертвы Его и такого Его подвига как могут организовывать свои тайные секты люди — иеговисты и проч., не верующие в сам крест Христов! Безумцы!…
